Мантык, охотник на львов

Едва афанегусъ кончилъ говорить, и переводчики начали длать переводъ, какъ лсъ темныхъ, худыхъ рукъ поднялся надъ головами толпы, наполнявшей дворецъ. У всхъ большой палецъ былъ опущенъ книзу и громкій ропотъ пронесся по круглому каменному залу:

— Смерть!.. Смерть ему!.. Смерть кровавой собак… Довольно разговоровъ! Смерть ему!.. Дло ясное!

Крики долго не утихали. Руки стояли чернымъ лсомъ надъ головами. Большіе пальцы, обозначая смертный приговоръ, были опущены.

Въ ту минуту, когда чуть тише стали крики толпы, ихъ прервалъ и заглушилъ чей-то голосъ, громко и явственно сказавшій важное въ Абиссиніи слово:

— Абьетъ!

И было сразу слышно, что это сказалъ не абиссинецъ, ибо произношеніе слова было слишкомъ четкое и рзкое, какъ не говорятъ абиссинцы. И опять у самаго трона негуса кто-то громко и настойчиво повторилъ:

— Абьетъ!

XXV МАНТЫКЪ ВЫСТУПАЕТЪ

Отъ того мста, гд сидло дворянство округа и гд видна была полная фигура помщика Ато-Уонди, отдлился молодой, смуглый юноша, одтый по-абиссински. Онъ сдлалъ два шага къ середин зала и сталъ противъ негуса. Красивое темное лицо негуса чуть замтно улыбнулось. Негусъ нагнулъ голову и закрылъ подбородокъ лиловымъ плащомъ.

Засвистали тонкія жерди по головамъ непокорныхъ крикуновъ и не безъ труда водворились тишина и спокойствіе.

Вышедшій впередъ блый юноша тряхнулъ головой такъ, что золотыми огнями блеснули цпочки въ его ушахъ, оперся на свой трехствольный штуцеръ и какъ только негусъ сдлалъ ему знакъ, что онъ можетъ говорить, сталъ складно разсказывать по-абиссински. Тамъ, гд у него не хватало словъ, онъ или пояснялъ свою мысль жестами, или быстро спрашивалъ нужное ему слово у Русскаго переводчика и продолжалъ свой разсказъ.

— Все это не такъ, какъ говоритъ Афанегусъ, — началъ онъ. — Улики… Что же это за улики? Ножъ, дйствительно принадлежавши моему другу, москову Николаю. Врно — тяжкая улика! Появленіе въ Минабелл возл раненаго Стайнлея Николая — вамъ кажется страннымъ. Мн — ничуть. Я разскажу вамъ кое-что, что было раньше. Въ ночь, предшествующую той, когда былъ раненъ мистеръ Стайнлей, мои знакомые галласы привели меня въ глухое мсто, гд лежалъ задранный львомъ быкъ и куда должны были придти на охоту англичане. Я взобрался на мимозу и сталъ ждать. Левъ пришелъ на разсвт. Онъ началъ жрать быка. И вдругъ сразу обернулся, прислъ и сталъ гнвно бить хвостомъ. Я стрлялъ въ льва въ тотъ моментъ, когда онъ бросился на человка въ бломъ. Я счастливо убилъ льва. Когда я бросился ко льву, я узналъ этого человка: — это былъ мой другъ московъ Николай, похавшій въ Абиссинію, чтобы отыскать кладъ, зарытый его дядей много лтъ тому назадъ. Московъ Николай былъ безъ ружья, безъ ножа и у него украдена была бумага, въ которой было указаніе о клад. Онъ мн сказалъ, что мистеръ Брамбль пригласилъ его на охоту и, когда онъ заснулъ, покинулъ его и унесъ его ружье, ножъ и бумагу… Слдующій день и ночь, то есть ночь, когда былъ раненъ инглезъ Стайнлей, мы провели въ Гадабурка у геразмача Банти, и только въ ночь, уже слдующую за раненіемъ Стайнлея, мы пошли въ Минабеллу искать кладъ. Мы нашли раненаго инглеза Стайнлея. Если бы это московъ Николай его ранилъ, сталъ бы онъ хлопотать о томъ. чтобы перенести раненаго въ селеніе? Мы нашли крестъ, стоявшій надъ кладомъ, сломаннымъ и отнесеннымъ на двсти шаговъ въ сторону, а, самое мсто клада разрытымъ и кладъ похищеннымъ. Вотъ все, что я хотлъ, сказать. Я никого не обвиняю, ни на кого не показываю, но я утверждаю, что московъ Николай просто не могъ совершить этого преступленія, потому что въ то время, когда оно было совершено, онъ больной лежалъ у геразмача Банти въ Гадабурка.

Все время рчи Мантыка, быстро переводимой мистеру Брамблю англійскимъ переводчикомъ, мистеръ Брамбль находился въ явномъ и сильномъ волненіи. Онъ то краснлъ пятнами, то блднлъ, хваталъ за руку сидвшаго рядомъ съ нимъ англичанина и порывался встать. Какъ только Мантыкъ, поклонившись негусу, отошелъ къ Банти, Брамбль порывисто всталъ и быстро заговорилъ:

— По словамъ этого молодца… Этого «боя», [76] выходитъ, что я убилъ своего друга мистера Стайнлея… Для чего?.. Выходить, что я раскапывалъ чужой кладъ…. Что я кралъ чужія вещи?… Это возмутительно…. На таможн въ Бальчи весь мой багажъ былъ тщательно пересмотрнъ.

76

Бой — по-англійски — мальчикъ.

Тамъ никто не видалъ вещей, которыя лежали много лтъ въ земл. Слышите… никакихъ такихъ вещей не было…. Все что говорить этотъ мальчишка… этотъ бой — неправда! Я настаиваю на своемъ прежнемъ обвиненіи. Мой слуга, Коля, убилъ моего друга и спутника мистера Стайнлея. Я требую правосудія. Англичанинъ не можетъ быть безнаказанно убить нигд и никмъ!

Лсъ рукъ разомъ поднялся надъ черными головами и блыми шамами и опять грозно загудли голоса по дворцовому залу:

— Смерть москову!.. Смерть убійц… Не хотимъ пересмотра, дло ясное….

Люди съ жердями успокоили толпу. Когда наступило молчаніе, раздался дребезжащій голосъ Афанегуса.

— Показаніе ашкера Мантыка, храбраго охотника на львовъ, сводится къ тому, что тутъ главное и основное былъ кладъ, закопанный у Минабеллы и кмъ-то отрытый. Надо узнать, у кого этотъ кладъ? Опредливъ кладъ, мы получимъ новыя нити для установленія правосудія.

Афанегусъ повернулся къ негусу и что-то тихо ему сказалъ.

— Ишши, [77]– сказалъ негусъ. Афа-негусъ возвысилъ голосъ.

77

Хорошо.

— Благородное собраніе, расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и ашкеры великаго негуса, его величество, левъ изъ колна Іудова, царь царей Эфіопіи приказалъ вызвать «либечая». При его работ будетъ присутствовать, кром судей, московъ ашкеръ Мантыкъ и инглезъ Брамбль со всми слугами. Засданіе прерывается и возобновится по окончаніи работы либечая.

Лиловая занавсь медленно задернулась. Сидвшіе на ступеняхъ старшіе абиссинскіе начальники стали подниматься и выходить на дворъ. День клонился къ вечеру.

Колю оставили во дворц, окруживъ его стражею. Мистеръ Брамбль и Мантыкъ отправились за человкомъ, указаннымъ имъ Афа-Негусомъ.

XXVI ЧУДЕСНЫЙ ДАРЪ ЛИБЕЧАЯ

Старый абиссинецъ — ашкеръ привелъ мистера Брамбля со зсми его слугами и Мантыка въ одну изъ хижинъ, помщавшихся на двор гэби. Туда же пришли нкоторые старшіе начальники. Въ хижину принесли небольшую постель, «альгу», накрытую тряпьемъ, соломенную корзинку и нсколько кувшиновъ.

Абиссинскій солдатъ привелъ въ хижину мальчика лтъ 12-ти. У него было красивое, правильное лицо, съ большими чистыми глазами. Онъ былъ одтъ въ блую рубашку и блые штаны. Съ нимъ вмст пришелъ старикъ въ темномъ дворянскомъ плащ. Онъ погладилъ мальчика по курчавой голов и сталъ ему что-то ласково говорить. Мальчикъ внимательно его выслушалъ и покорно и грустно сказалъ: — ишши!.. Хорошо!.. — и поклонился всмъ бывшимъ въ хижин.

Мальчика стали поить изъ бутылокъ. Онъ пилъ небольшими глотками и по мр того, какъ онъ пилъ, онъ какъ бы ослабвалъ. Голова его клонилась на грудь. Онъ задремывалъ.

Мантыкъ спросилъ у одного изъ абиссинскихъ ашкеровъ, что длаютъ съ мальчикомъ.

— Это либечай, — сказалъ ашкеръ. — У него даръ видть то, что было. Онъ можетъ находить украденныя вещи. Ему дали питье. Онъ заснетъ и увидитъ то, что было въ Минабелл. Онъ увидитъ человка, взявшаго кладъ, увидитъ, куда онъ его понесъ и пойдетъ по его слдамъ. Вотъ если ему придется переходить рку — чары пройдутъ и надо будетъ его снова поить.

Мальчикъ легъ на альгу и крпко заснулъ. Вс стояли въ ожиданіи. Вдругъ сонъ либечая сталъ тревоженъ.