Мантык, охотник на львов

Онъ стоналъ и охалъ. Нсколько разъ крикнулъ по-абиссински: — «не тронь… не тронь»… Потомъ слабымъ голосомъ сказалъ: «ужасно».. И еще немного погодя: «какъ далеко… нтъ… идутъ сюда»… Онъ вдругъ вскочилъ. Глаза его были широко раскрыты, но, казалось, онъ ничего не видлъ. Нсколько мгновеній мальчикъ стоялъ въ какой-то нершительности. Онъ точно былъ очень слабъ. Тонкія ноги едва его держали, Потомъ онъ порывистымъ движеніемъ закутался въ шаму, какъ кутаются абиссинцы, когда собираются въ далекій путь, взялъ длинную тонкую трость и ршительно вышелъ изъ хижины. Шагахъ въ десяти за нимъ шли ашкеры и старый хакимъ, поившій его напитками, за ними Мантыкъ и немного поодаль мистеръ Брамбль, окруженный слугами. Казалось, — мистеръ Брамбль былъ встревоженъ и заинтересованъ всмъ происходившими

Когда вышли на площадь — остановились. Либечай стоялъ на блой площади Гэби и, стоя, спалъ. Все кругомъ было прочеканено серебромъ. Все сіяло въ лучахъ ущербнаго розоваго мсяца. Тамарисковыя деревья кидали узорную голубую тнь на блые камни мостовой, бананы подняли вверхъ свои длинные громадные листья и ярко блестли блыя стны прямоугольныхъ мастерскихъ негуса. Широкія ворота гэби были растворены. Тамъ неподвижно сидла, укутавшись блыми плащами, стража. Копья блистали надъ черными головами ашкеровъ. Было такъ тихо въ воздух, что пламя свтильниковъ въ рукахъ у ашкеровъ не колебалось.

Либечай сдлалъ три неровныхъ, спотыкающихся шага, точно ища куда ему идти, и затмъ побжалъ къ воротамъ. За нимъ устремились ашкеры и съ ними Мантыкъ. хакимъ съ гомбою какого-то питья и, значительно пріотставъ, мистеръ Брамбль со своими слугами.

Такъ выбжали они за ворота и направились внизъ, сначала широкими проходами между плетней, заборовъ и хижинъ, потомъ узкой уличкой, ведшей на большую дорогу, идущую на Бальчи, ту самую, по которой пришелъ въ Аддисъ-Абебу Мантыкъ.

Постройки кончились. Узкая тропинка шла между высокой сухой травой, колючихъ кустовъ и кдсматаго можжевельника. Воздухъ былъ свжъ и душистъ. Впереди въ глубокой впадин голубымъ казался туманъ. Тамъ мрно шумла по камнямъ черная рчка Хабана.

Мальчикъ прошелъ мимо большой блой постройки бывшаго Русскаго госпиталя и сталъ спускаться по крутизн къ рк.

Старый хакимъ вздохнулъ подл Мантыка.

— Придется, — прошепталъ онъ, — начинать все сначала, если только онъ войдетъ въ воду.

Либечай дошелъ до крайнихъ камней и остановился. Онъ сталъ топтаться вдоль рки, Туда и назадъ. Или онъ не ршался войти въ темную, бурно шумящую рку, или онъ что-то раздумывалъ. Потомъ рзко повернулъ назадъ и кинулся къ Аддисъ-Абеб такъ быстро, что ашкеры и слуги мистера Брамбля едва успли ему дать дорогу. Онъ духомъ взлетлъ на крутой берегъ и окраиной города, узкими, круто извивающимися между хижинъ бдноты тропинками выбжалъ на Габайу — мсто базара и тутъ сталъ зигзагами носиться по площади, точно что-то искалъ.

Потомъ ршительно, видно уже твердо зная, куда надо идти, вошелъ въ городъ со стороны Габайи и переулочками углубился въ западную часть Аддисъ-Абебы.

Тутъ все было погружено въ мертвый сонъ. Плетневыя ворота были приперты, маленькія камышевыя хижины стояли въ дворахъ. Пахло ладаннымъ дымомъ, горлою соломою и куринымъ пометомъ.

Когда либечай проходилъ мимо дворовъ — дворы продолжали спать, но едва показывались ашкеры — собаки начинали злобно лаять за воротами, кричали птухи и надрывно, давясь и икая, вопили ослы. Вдругъ распахивались ворота и сухощавый абиссинецъ въ грязной, серо-желтой шам появлялся въ нихъ и смотрлъ широко раскрытыми глазами на бжавшую по улицамъ толпу.

Либечай бросилъ трость и вытянулъ об руки впередъ, поднявъ ладони. Онъ точно видлъ того, кого онъ преслдовалъ и боялся наткнуться на него. Лицо либечая выражало ужасъ. Потъ лилъ съ него градомъ.

Дворы становились меньше, хижины бдне, заборы и плетни ниже. Воротъ не было и въ открытые проходы въ лунномъ обманчивомъ свт четко чеканились невзрачныя бдныя скирды, круглые курятники и склады соломы и хлба. Косматая скотина дремала подъ открытымъ небомъ.

Мальчикъ вбжалъ въ чей-то дворъ, закружился по нему, и упалъ на ворохъ соломы, лежавшій въ углу. Забился въ корчахъ. Хакимъ бросился къ нему и сталъ его поить. Либечая положили на разостланную на земл шаму, завернули въ нее и понесли со двора. Онъ былъ, какъ мертвый.

Во двор распоряжался помощникъ Афа-негуса и баламбарасъ, командовавшій ашкерами.

XXVII НИКАКОЙ НАДЕЖДЫ НА СПАСЕНІЕ

Въ дверяхъ невзрачной темной хижины появилась старуха въ грязномъ землистомъ рубищ. Сдыя космы волосъ неопрятно торчали на черной голов. За края ея рубашки цплялось двое дтей. Молодая женщина испуганно смотрла изъ-за ея плеча. Во двор терпко пахло ладаномъ и углями.

Ашкеры, по приказанію помощника Афа-негуса, охапками растаскивали солому. Подъ нею показался небольшой сундучекъ — аршинъ въ длину, полъаршина шириною. Мантыкъ узналъ Русскую работу. Такой, только побольше, сундукъ былъ и у Колиной матери.

Покрашенный когда-то въ темно-малиновую краску съ черными разводами, окованный по краямъ и крестъ на крестъ желзомъ, онъ облинялъ, облзъ и былъ выпачканъ въ желтоватой земл, крпко въ него въвшейся. Желзо проржавло насквозь и осыпалось кусками. За сундучкомъ лежала небрежно скомканная солдатская срожелтая шама. Ашкеръ развернулъ ее — на ней были черныя пятна крови.

Помощникъ Афа-негуса тщательно собралъ найденныя въ солом вещи и завернулъ ихъ въ свою шаму.

Мантыкъ, до сего времени сохранявшій бодрость, задумался. Онъ посмотрлъ на англичанина. Мистеръ Брамбль былъ невозмутимо спокоенъ. Трубка съ вонючимъ англійскимъ табакомъ была у него во рту. Мантыкъ незамтно вышелъ со двора и легко, бгомъ, бгомъ, абиссинской скорой побжкой, побжалъ къ дворамъ, гд помщалась негусова гвардія.

Минуту спустя, онъ скакалъ на срой лошади изъ Аддисъ-Абебы, направляясь къ Бальчи, за нимъ едва поспвалъ абиссинецъфарассанья. Блыя шамы мотались у нихъ за плечами и, когда попадали он въ лучи луннаго свта, казались выкованными изъ сверкающаго серебра крыльями…

Во двор шелъ допросъ обихъ женщинъ. Он кидались на колни передъ Афа-негусомъ, обнимали его ноги, молили о пощад и клялись, что он ничего не знаютъ, и не понимаютъ, какъ и когда попали вс эти вещи къ нимъ въ соломенную скирду.

Ночь шла. Ясный, ущербный мсяцъ высоко стоялъ надъ плоскогорьемъ и тихими и тревожными шорохами была полна абиссинская столица.

Въ гэби никто не расходился. Ожидали исхода поисковъ либечая. Нсколько свтильниковъ, поставленныхъ въ углубленіи каменныхъ стнъ едва разсивали мракъ ночи и бросали желтыя пятна на темныя головы и блыя шамы абиссинцевъ. Никто не спалъ. Глухой говоръ волнами шелъ по толп. Коля чувствовалъ, какъ непрерывно наростало озлобленіе противъ него въ этой, такой чужой и чуждой ему толп.

Лиловая занавсь была опущена. Возл нея горло четыре свтильника. Свтлыми отсвтами блистали тутъ и тамъ украшенія на щитахъ, ружейные стволы, шитье дорогихъ лемптовъ. Старики сидли, молча.

Помощникъ Афа-негуса вернулся со всею свитою. Мистеръ Брамбль занялъ свое мсто въ мягкомъ кресл. Посередин на низкомъ квадратномъ столик положили шаму въ темныхъ пятнахъ крови, и небольшой сундучекъ. Сюда же принесли найденный подл Стайнлея кинжалъ.

Сердито и зычно крикнулъ что-то по-абиссински одинъ изъ ликомакосовъ [78] негуса, застучали по головамъ и по плечамъ тонкія жерди и наступила въ зал тишина. Смолкли споры и разговоры.

78

Секретарей.