Мари-Клэръ

Уже наступала ночь, когда мы возвращались домой. Отецъ широко шагалъ, шатаясь изъ стороны въ сторону, часто спотыкался; иногда вдругъ принимался громко плакать, говоря, что нашъ домъ подмнили. Сестра начинала кричать, но всетаки въ конц концовъ она отыскивала домъ, несмотря на темноту. Однажды утромъ тетка Кола стала вдругъ осыпать насъ упреками, говоря, что мы несчастныя дти, что кормить она насъ больше не станетъ и что мы можемъ себ идти искать отца, который длся неизвстно куда. Когда гнвъ ея прошелъ, она всетаки дала намъ пость, какъ всегда; но вскор посл того усадила насъ въ телжку дда Шикона. Телжка была нагружена соломой и мшками съ зерномъ. Меня посадили сзади въ углубленіи между мшками. Повозка накренялась назадъ, и при каждомъ толчк я скатывалась по солом.

Я ужасно боялась всю дорогу, и каждый разъ, какъ я сползала назадъ, мн казалось, что или я выпаду изъ телжки, или мшки рухнутъ на меня.

Мы остановились у постоялаго двора. Какая то женщина помогла намъ вылзти, стряхнула солому съ насъ и напоила насъ молокомъ.

— Вы думаете, отецъ захочетъ взять ихъ? — спросила она Шикона, лаская насъ.

Шиконъ покачалъ головой, постучалъ трубкой о столъ, скривилъ въ гримасу свои толстыя губы и отвтилъ:

— Онъ, можетъ быть, ушелъ еще дальше. Сынъ Жирара говорилъ, что встртилъ его по дорог въ Парижъ.

Потомъ Шиконъ сводилъ насъ въ какой то красный домъ съ высокими крыльцами, къ которому вело много ступенекъ. Онъ долго разговаривалъ съ какимъ то господиномъ, тотъ махалъ руками и говорилъ что то о разъздахъ по всей Франціи. Господинъ положилъ мн руку на голову и повторилъ нсколько разъ:

— А вдь онъ мн не говорилъ, что у него есть дти.

Я поняла, что рчь идетъ объ отц и попросила повидать его.

Господинъ ничего не отвтилъ, посмотрлъ на меня и спросилъ у Шикона:

— А сколько ей лтъ?

— Да лтъ пять, — отвтилъ старикъ.

Сестра въ это время играла съ котенкомъ на ступенькахъ.

Мы вернулись въ телжк обратно къ тетк Кола; она встртила насъ пинками и воркотней. Нсколько дней спустя она посадила насъ на поздъ, и въ тотъ же вечеръ мы очутились въ громадномъ дом, гд было много двочекъ.

Сестра Габріэль насъ сразу разлучила, говоря, что сестра уже достаточно велика, чтобы быть со средними, а я осталась съ маленькими.

Сестра Габріэль, маленькая, старенькая, худенькая, вся согнутая, завдывала спальнями и столовой. Въ спальн, чтобы убдиться въ нашей чистоплотности, она всегда запускала намъ свою худую, жесткую руку между простыней и рубашкой и нещадно скла розгами въ положенные часы тхъ, чьи простыни оказывались мокрыми.

Въ столовой она приготовляла салатъ въ большой желтой глиняной чашк.

Засучивъ рукава до плечъ, она погружала въ салатъ до локтей свои черныя, корявыя руки и, когда она ихъ вынимала, он лоснились отъ стекавшаго съ нихъ масла, и это мн напоминало засохшія втки въ дождливые дни.

* * *

Съ первыхъ же дней я нашла себ подругу. Она подошла ко мн, подпрыгивая, съ задорнымъ видомъ.

Она была не выше скамейки, на которой я сидла. Безъ всякаго стсненія она облокотилась на меня и спросила:

— Ты чего не играешь?

Я сказала, что у меня болитъ бокъ.

— Да, — отвтила она, — я знаю, у тебя мать умерла отъ чахотки, а сестра Габріэль говоритъ, что и ты тоже скоро умрешь.

Она взобралась на скамейку, подобравъ подъ себя ноженки, спросила, какъ меня зовутъ, сколько мн лтъ, сообщила, что ее зовутъ Исмери, и что она старше меня, но что докторъ говоритъ, что она уже никогда больше не выростетъ. Она сообщила мн, что учительницу зовутъ Мари-Любовь, и что она злая и строго наказываетъ болтушекъ. Потомъ, вдругъ спрыгнула на полъ и закричала:

— Августина!

Голосъ у ней былъ, какъ у мильчишки, а ноженки кривенькія.

Въ конц перемны я увидала ее уже на спин Августины, которая перебрасывала ее съ плеча на плечо, какъ бы силясь сбросить. Поровнявшись со мной, Исмери крикнула:

— Скажи, ты тоже будешь таскать меня?

Скоро я познакомилась и съ Августиной.

* * *

Старая болзнь глазъ обострилась у меня. Ночью вки у меня склеивались, и я была совершенно слпой до тхъ поръ, пока мн не промывали глаза. Августин было поручено водить меня въ лазаретъ. Каждое утро она приходила за мной въ спальню. Я слышала ея шаги отъ самой двери. Она не долго возилась со мной: хватала меня за руку на ходу и, не заботясь о томъ, стукаюсь я о кровать или нтъ, уводила.

Съ быстротой втра мы пробгали по корридорамъ, лавиной скатывались съ высоты двухъ этажей; я неслась, словно падая въ пропасть; лишь время отъ времени попадала я ногой на ступеньки; Августина крпко держала меня своей рукой.

Чтобы попасть въ лазаретъ, нужно было пройти позади церкви, затмъ мимо бленькаго домика, тутъ мы ускоряли шагъ.

Однажды, когда я, выбиваясь изъ силъ, упала на колни, она подняла меня, стукнувъ по голов, и сказала:

— Иди же скорй, мы у покойницкой.

Каждый день потомъ, изъ страха, что я упаду, она предостерегала меня, когда мы находились около покойницкой.

Я боялась, главнымъ образомъ потому, что боялась Августина: мсто было опасное, если она такъ быстро бжала. Я добиралась до лазарета вся въ поту и задыхаясь; кто-то толкалъ меня на маленькій стулъ, и колотье въ боку у меня давно уже проходило, когда начинали промывать мн глаза.

Августина же свела меня въ классъ сестры Мари-Любови.

— Сестра, вотъ новенькая, — сказала она притворноробкимъ голосомъ.

Я ожидала грубаго пріема, но сестра Мари-Любовь улыбнулась мн, обняла меня нсколько разъ и сказала:

— Ты слишкомъ мала, чтобы сидть на скамейк, будешь сидть здсь.

И она усадила меня на маленькую скамейку между ножками своего стола.

Какъ хорошо было тамъ! Теплота шерстяныхъ юбокъ ласкала мое тло, истерзанное скачкой по деревяннымъ и каменнымъ лстницамъ!

Часто дв ноги вытягивались по сторонамъ моей скамеечки и эти нервныя и теплыя ноги плотно обхватывали меня. Рука ощупью склоняла мою голову на юбки между колнями и я засыпала подъ этой нжной рукой на этой теплой подушк.

Когда я просыпалась, подушка превращалась въ столъ. Та же рука клала на немъ остатки пирожковъ, кусочки сахару и нсколько конфетокъ.

Вокругъ меня шумлъ дтскій міръ:.

Какой-то голосъ плакалъ:

— Нтъ, сестра, это не я.

— Другіе пронзительно кричали:

— Да, сестра, это она.

Надъ моей головой звучный и ласковый голосъ возстанавливалъ спокойствіе подъ аккомпаниментъ ударовъ линейкой по столу, необыкновенно громко отдававшихся и въ моемъ убжищ.

Иногда происходило сильное движеніе. Ноги оставляли мою скамеечку, колни смыкались, стулъ сдвигался съ мста, и я видла, какъ къ моему гнзду склонялись блый нагрудникъ, тонкій подбородокъ, мелкіе и острые зубы и, наконецъ, два привтливыхъ глаза, которые внушали мн довріе.