Мари-Клэръ

И она положила все обратно въ карманъ и ушла.

Немного погодя Мадлена принесла мн хлба и воды, и я оставалась въ амбар до вечера.

* * *

Съ нкотораго времени сестра Мари-Любовь стала грустной, перестала играть съ нами и часто забывала время обда. Мадлена посылала меня за ней въ церковь, гд я заставала ее на колняхъ съ лицомъ, закрытымъ руками.

Мн приходилось дергать ее за платье, чтобы она услышала меня. Часто мн казалось, что она плакала, но я не смла взглянуть на нее, боясь, что она разсердится. Она была повидимому чмъ то поглощена и когда ей что-нибудь говорили, она сухо отвчала: да или нтъ.

Все таки она приняла дятельное участіе въ маленькомъ праздник, который мы ежегодно устраивали на Пасх. Она велла принести пирожки, разставить ихъ на стол и покрыть блой скатертью, чтобы не вводить лакомокъ въ слишкомъ большой соблазнъ.

Обдъ прошелъ въ шумной болтовн, — по праздникамъ намъ разршалось говорить за столомъ. Сестра Мари-Любовь одляла насъ съ привтливой улыбкой, находя ласковое слово для каждой. Она собиралась раздать пирожки и снимала съ нихъ скатерть вмст съ Мадленой. Вдругъ изъ-подъ скатерти выскочила кошка. Протяжное: „Ахъ“ одновременно вырвалось у нихъ обихъ.

— Противное животное, обкусало вс пирожки! — крикнула Мадлена.

Сестра Мари-Любовь не любила кошку. Постоявъ немного, она вдругъ схватила палку и бросилась за ней.

Началась жестокая погоня: обезумвшая кошка металась во вс стороны, спасаясь отъ ударовъ, которые сыпались на скамейки и на стны. Вс маленькія, страшно перепуганныя, бросились къ двери. — Не уходить! — остановила ихъ сестра Мари-Любовь.

У ней было такое выраженіе лица, какого я никогда не видла: съ поджатыми губами, щеками блыми, какъ чепецъ, съ горвшими глазами, она показалась мн такой страшной, что я закрыла лицо руками.

Невольно я взглянула опять. Погоня продолжалась, съ поднятой палкой сестра Мари-Любовь бгала молча, съ открытымъ ртомъ, откуда виднлись маленькіе, острые зубы. Она бгала по всмъ направленіямъ, вскакивала на скамейки, поднималась на столы, быстро подбирая юбки; когда она чуть было не настигла ее кошка сдлала невроятный скачокъ и вцпилась въ гардину на самомъ верху, надъ окномъ.

Мадлена, бжавшая слдомъ за Мари-Любовью съ ухватками немного грузнаго щенка, бросилась было за палкой подлинне, но сестра Мари-Любовь остановила ее жестомъ, сказавъ:

— Счастье ея, что спаслась!

— О, какой стыдъ, какой стыдъ! — закрывая рукой глаза, произнесла стоявшая около меня нянька Жюстина.

Я тоже находила эту сцену постыдной: я какъ будто стала терять уваженіе къ сестр Мари-Любови, которую я всегда считала непогршимой. Я сравнивала эту сцену съ другой, въ день грозы. Какой недосягаемой казалась она тогда! Я вспоминала, какъ она встала на скамейку, спокойно закрывала высокія окна, поднимая свои красивыя руки, съ которыхъ широкіе рукава спадали до плечъ; испуганныя молніей и бшенными порывами втра, мы метались въ ужас, а она спокойно сказала:

— Но… вдь это просто ураганъ!

Сестра Мари-Любовь велла двочкамъ удалиться въ глубь залы и открыла настежь дверь. Кошка въ три прыжка выскочила наружу.

* * *

Въ тотъ же день я была очень изумлена, увидвъ, что вечерню служитъ не старый нашъ священникъ, а другой.

Новый священникъ былъ высокаго роста, коренастый. Онъ плъ сильнымъ, но прерывающимся голосомъ. Весь вечеръ мы говорили о немъ. Мадлена говорила, что онъ красивый мужчина, сестра Мари-Любовь находила, что голосъ у него молодой, но что произноситъ онъ слова, какъ старикъ. Она сказала также, что походка у него молодая и изящная.

Дня два-три спустя, когда онъ пришелъ къ намъ, я увидла, что волосы у него сдые, вьющіеся на концахъ, а глаза и брови черные.

Онъ захотлъ увидть тхъ, которыя готовились къ первому причастію и спросилъ у каждой имя. За меня отвтила сестра Мари-Любовь.

— Вотъ эта — наша Мари-Клэръ, сказала она, кладя мн на голову руку.

Подошла въ свою очередь Исмери. Онъ посмотрлъ на нее съ большимъ любопытствомъ, заставилъ повернуться спиной и пройтись предъ нимъ; онъ сравнилъ ее по росту съ трехлтнимъ младенцемъ, а когда онъ спросилъ у сестры Мари-Любови, развита ли она, Исмери вдругъ повернулась къ нему и сказала, что она не глупе другихъ.

Онъ засмялся и я увидла, что у него зубы очень блые. Когда онъ говорилъ, онъ подавался впередъ такъ, какъ будто бы старался поймать слова, которыя, казалось, вырывались у него противъ воли.

Сестра Мари-Любовь проводила его до воротъ главнаго двора. Обыкновенно она провожала гостей только до дверей залы.

Она вернулась на свое мсто и, немного спустя, сказала, не глядя ни на кого:

— Это, дйствительно, выдающійся человкъ.

Нашъ новый священникъ жилъ въ маленькомъ домик, около самой церкви. По вечерамъ онъ прогуливался по липовой алле. Онъ проходилъ очень близко около лужайки, гд играли, и кланялся сестр Мари-Любови.

Каждый четвергъ, посл полудня, онъ приходилъ къ намъ. Онъ усаживался на свое обычное мсто, откидывался на спинку стула и, заложивъ ногу на ногу, начиналъ разсказывать намъ всякія исторіи. Онъ бывалъ очень веселъ, и сестра Мари-Любовь говорила, что онъ смется отъ всего сердца.

Когда же сестра Мари-Любовь была нездорова, онъ поднимался къ ней въ комнату. Тогда Мадлена, раскраснвшаяся и озабоченная, пробгала съ чайниками и двумя чашками.

Когда лто прошло, священникъ сталъ приходить по вечерамъ, посл обда, и проводилъ съ нами весь вечеръ.

Ровно въ девять часовъ онъ уходилъ, и сестра Мари-Любовь всегда провожала его до входной двери.

* * *

Уже прошелъ цлый годъ, а я все еще не могла привыкнуть исповдываться у него. Часто онъ смотрлъ на меня съ усмшкой, и мн казалось, что онъ вспоминалъ въ эту минуту о моихъ грхахъ.

Мы ходили къ исповди въ опредленные дни; каждая шла въ свою очередь. Когда до меня оставалась одна или дв еще не бывшихъ у исповди, я начинала дрожать.

Сердце у меня билось во-всю, въ желудк начинались спазмы, затруднявшія дыханіе.

Когда наступала моя очередь, я вставала, ноги у меня дрожали, въ голов шумло, щеки холодли. Я опускалась на колни въ исповдальн и тотчасъ же бормочущій, какъ бы издали доносящійся голосъ священника немного ободрялъ меня. Но все таки ему всегда приходилось подсказывать мн, безъ этого я не вспомнила бы и половины.

Въ конц исповди онъ каждый разъ спрашивалъ мое имя. Мн очень хотлось назвать какое-нибудь другое имя, но въ то время, какъ я думала объ этомъ, мое неожиданно вырывалось изо рта.