Мари-Клэръ

Приближалось время перваго причастія; оно должно было быть въ ма, и приготовленія къ нему уже начинались.

Сестра Мари-Любовь составляла новыя псни; она сочиняла также нчто врод похвальнаго слова священнику.

За пятнадцать дней до церемоніи, насъ отдлили отъ другихъ. Мы проводили все время въ молитв.

Мадлен было поручено оберегать покой нашего молитвеннаго настроенія, но вмсто того она часто нарушала его, ссорясь то съ одной, то съ другой.

Подругу мою звали Содовей.

Она была спокойной, и мы избгали всякихъ ссоръ. Мы говорили о серьезныхъ вещахъ. Я призналась ей, что я чувствую отвращеніе къ исповди и боюсь быть недостойной причастія.

Она была очень набожной и не понимала моихъ опасеній. Она находила, что я недостаточно набожна, замтивъ, что я засыпаю во время молитвы.

Она въ свою очередь призналась мн, что ужасно боится смерти; говорила о ней шепотомъ съ ужасомъ на лиц.

У ней были почти совсмъ зеленые глаза, и такіе красивые волосы, что сестра Мари-Любовъ никогда не позволяла стричь ихъ, какъ другимъ.

Наконецъ насталъ великій день.

Общая исповдь была для меня не слишкомъ тягостной: она произвела на меня дйствіе хорошей ванны, я почувствовала себя очень чистой.

Однако я такъ дрожала, принимая причастіе, что часть его осталась на зубахъ. У меня началось головокруженіе, и мн показалось, что черный занавсъ падаетъ предо мной. Мн послышался голосъ сестры Мари-Любови, которая спрашивала меня:

— Ты больна?

Я помню, что она довела меня до моего мста, вложила мн свчку въ руку и сказала:

— Держи хорошенько.

Горло такъ сдавило мн, что нельзя было проглотить причастіе, и я почувствовала, какъ жидкость течетъ у меня изо рта.

На меня нашелъ безумный страхъ: Мадлена не разъ предупреждала насъ, что если мы раскусимъ причастіе, то кровь Христа потечетъ у насъ изо рта, и ничто не въ состояніи будетъ остановить ее.

— Ну, будь-же осторожна. Ты больна что ли? — тихо говорила сестра Мари-Любовь, утирая мн лицо.

Горло разжалось у меня, и я быстро проглотила причастіе вмст съ слюной.

Тогда я ршилась, наконецъ, посмотрть на платье, ища на немъ кровь, но увидла лишь маленькое безцвтное пятнышко, какъ отъ капли воды.

Я поднесла платокъ къ губамъ, вытерла языкъ, но и на платк тоже не оказалось крови.

Я не совсмъ отдавала себ отчета во всемъ этомъ, вс встали, чтобы пть, и я тоже пыталась пть.

Когда днемъ священникъ пришелъ къ намъ, сестра Мари-Любовъ сказала ему, что я чуть было не упала въ обморокъ во время причастія. Онъ приподнялъ мою голову и, посмотрвъ внимательно въ глаза, сталъ смяться, говоря, что я очень впечатлительная двочка.

* * *

Посл перваго причастія мы перестали ходить въ классъ. Нянька Жюстина стала учить насъ шить блье. Мы начали приготовлять чепчики для крестьянокъ. Работа была не очень трудная, и, какъ за новое дло, я принялась за нее съ жаромъ.

Нянька Жюстина заявила, что изъ меня выйдетъ очень хорошая блошвейка.

— О, если бы ты только могла побдить свою лнь! — сказала сестра Мари-Любовь, обнимая меня.

О, когда я сшила нсколько чепчиковъ, и вновь приходилось приниматься за нихъ, лнь снова обуяла меня. Мн было скучно, и я не могла приняться за работу.

Я цлыми часами не шевелилась и смотрла, какъ работаютъ другія.

Мари-Рено шила молча; она длала такіе маленькіе и такіе частые стежки, что только съ хорошими глазами можно было разглядть ихъ.

Исмери напвала за шитьемъ, не боясь замчаній.

Одн шили сгорбившись, нахмуривъ лобъ, и въ ихъ влажныхъ пальцахъ иголки поскрипывали; другія шили медленно, старательно, не утомляясь, не скучая и считая стежки про себя.

Я очень хотла бы быть такой, какъ он. Я ругала себя и нсколько минутъ старалась подражать имъ.

Но малйшій шумъ развлекалъ меня, и я принималась слушать или смотрть на то, что происходило вокругъ меня. Мадлена говорила, что я всегда глазю по сторонамъ.

Я проводила время въ томъ, что воображала себ сказочныя иголки, которыя бы сами шили.

Долго я надялась, что какая-то маленькая, милая старушка, видимая только мн, выйдетъ изъ большого камина и очень быстро сошьетъ чепчикъ вмсто меня.

Кончилось тмъ, что замчанія перестали дйствовать на меня. Сестра Мари-Любовь не знала, что сдлать: дйствовать ли на меня увщаніями или наказаніями.

Наконецъ, она ршила, что я буду читать вслухъ два раза въ день. Я очень обрадовалась этому; я находила, что часъ чтенія приближается слишкомъ медленно и закрывала книгу всякій разъ съ сожалніемъ.

* * *

Посл чтенія сестра Мари-Любовь заставляла калку Колетту пть.

Она пла постоянно одн и т же псни, но у ней былъ такой красивый голосъ, что никогда не надодало ее слушать. Она пла, не переставая работать, покачивая немного головой.

Нянька Жюстина, которая знала исторію каждой изъ насъ, разсказывала, что Колетту принесли съ раздробленными ногами, когда она была еще совсмъ маленькой.

Теперь ей уже было 20 лтъ. Она ходила съ трудомъ, опираясь на дв палки, и не хотла костылей, боясь походить на старуху.

Во время перемнъ я постоянно видла, что она сидитъ одна на скамейк. Она безпрестанно вытягивалась, откидываясь назадъ. У ней были черные глаза и зрачокъ такой большой, что почти не было видно блка.

Меня тянуло къ ней, и мн хотлось подружиться съ ней. Она казалась очень гордой и, когда я оказывала ей какую-нибудь услугу, она такъ говорила: „Спасибо, крошка“, что я сразу вспоминала, что мн только двнадцать лтъ.

Мадлена съ таинственнымъ видомъ сказала мн, что строго запрещено наедин говорить съ Колеттой, и когда я захотла узнать причину, она стала путаться, разсказывая какую-то длинную и сложную исторію, изъ которой я ровно ничего не поняла.

Я обратилась къ няньк Жюстин, которая также неопредленно стала говорить, что о Колетт ходятъ какіе-то дурные слухи, и что такая маленькая двочка, какъ я, не должна подходить къ ней.

Такъ я и не могла добиться толку. Наблюдая за ней, я замтила, что каждый разъ, какъ кто-нибудь изъ большихъ подходилъ, чтобы погулять съ ней немного, тотчасъ же подбгали еще трое или четверо, и вс он вмст начинали разговаривать и смяться.