Мари-Клэръ

Проходя мимо Св. Двы, я набожно складывала руки, молясь: „Матерь святая, сдлай такъ, чтобы я нашла платокъ!“

Но я не находила его и возвращалась красная, запыхавшаяся, сконфуженная, едва осмливаясь взять чистый платокъ, который протягивала мн сестра Мари-Любовь.

Мн заране слышались заслуженные упреки. Въ т дни, когда я не слышала ихъ, я видла зато нахмуренный лобъ, сердитые глаза, которые долго, не отрываясь, смотрли мн вслдъ; подавленная стыдомъ, я съ трудомъ передвигала ноги и уходила, совершенно уничтоженная, и, несмотря на это, снова теряла платокъ.

Мадлена смотрла на меня съ видомъ притворнаго состраданія и не могла удержаться, чтобы не замтить мн, что я заслуживаю строгаго наказанія.

Она, повидимому, была очень привязана къ сестр Мари Любови, старательно ухаживала за ней и заливалась слезами при малйшемъ замчаніи.

У ней бывали нервные приступы, во время которыхъ она рыдала навзрыдъ; но когда сестра Мари-Любовь гладила ее по щекамъ, она мало-по малу успокаивалась и начинала одновременно смяться и плакать. Она какъ-то такъ двигала плечами, что ея блая шея обнажалась; это давало няньк Неронъ поводъ говорить, что у ней кошачьи манеры.

* * *

Нянька Неронъ ушла изъ монастыря посл одной ужасной сцены. Какъ-то во время завтрака, среди полнаго молчанія, она вдругъ закричала:

— Да, хочу уйти и уйду!

Сестра Мари-Любовь съ большимъ изумленіемъ посмотрла на нее. Тогда она повернулась къ ней, опустила глаза, и, тряся головой, закричала еще громче, что больше не потерпитъ, чтобы надъ ней измывалась какая-то соплячка, да, соплячка.

Пятясь, она подошла къ двери, открыла ее, не переставая неистово трясти головой, и прежде, чмъ исчезнуть, съ жестомъ глубокаго презрнія бросила Мари-Любови:

— И этой соплячк нтъ еще 25 лтъ.

Нкоторыя двочки остолбенли отъ ужаса, другія покатились со смху. Съ Мадленой случился настоящій припадокъ: она бросилась на колни предъ сестрой Мари-Любовью, обхватила ея ноги, стала цловать платье; схватила ея за руки и стала тереться о нихъ своимъ толстымъ влажнымъ ртомъ; при этомъ она вопила такъ, какъ будто бы случилось ужасное несчастіе.

Сестра Мари-Любовь никакъ не могла отдлаться отъ нея, и въ конц, концовъ разсердилась. Тогда Мадлена въ обморок повалилась на спину.

Разстегивая ей платье, сестра Мари-Любовь сдлала жестъ въ мою сторону. Думая, что она зоветъ меня, я подбжала.

— Нтъ, не тебя, Мари-Рено, — сказала она.

Она дала Мари-Рено ключи, и, хотя та никогда не входила въ комнату Мари-Любови, она сразу же нашла нужный флаконъ.

* * *

Мадлена скоро поправилась и, занявъ мсто няньки Неронъ, стала зазнаваться. Предъ сестрой Мари-Любовью она была попрежнему робкой и покорной, но зато на насъ она наверстывала, горланя по всякому поводу, что она больше не нянька, а надзирательница.

Во время обморока я увидла ея груди: он поразили меня своей красотой, и мн показалось, что я ничего подобнаго еще не видала.

Но она казалась мн глупой, и я не обращала никакого вниманія на ея замчанія. Это ее злило, она осыпала меня бранью и называла принцессой.

Она не могла переносить того, что я пользуюсь расположеніемъ сестры Мари-Любови, и всякій разъ, какъ та меня цловала, она краснла отъ досады.

Я начинала подрастать и становилась здорове. Сестра Мари-Любовь говорила, что она гордится мной. Обнимая, она такъ крпко прижимала меня, что мн было больно. Нжно прикоснувшись пальцами къ моему лбу, она говорила:

— Двочка моя, дитя мое!

Во время перемнъ я часто оставалась съ нею. Я слушала, какъ она читаетъ: читала она глубокимъ, проникновеннымъ голосомъ и, когда дйствующія лица ей не нравились, она захлопывала книгу и начинала играть съ нами.

Ей хотлось, чтобы у меня не было ни одного недостатка, и она часто повторяла:

— Я хочу, чтобы ты была совершенствомъ, слышишь, совершенствомъ.

Однажды ей показалось, что я солгала.

У насъ было три коровы, которыя время отъ времени паслись на лужк, гд стоялъ огромный каштанъ. Блая корова была злая, и мы боялись ея, такъ какъ она уже помяла разъ одну двочку.

Въ тотъ день я увидла двухъ рыжихъ коровъ и одну красивую черную корову, отдльно отъ нихъ, какъ разъ подъ самымъ каштаномъ.

— Посмотри, — сказала я Исмери, — блую-то корову обмняли за то, вроятно, что она была злая.

Исмери была въ плохомъ настроеніи духа, начала кричать, говоря, что я всегда подсмиваюсь надъ другими, разсказывая небылицы.

Я указала ей на корову. Она стала утверждать, что корова блая, я же говорила, что она черная.

Сестра Мари-Любовь услышала насъ.

— Какъ ты можешь утверждать, что эта корова черная? — сказала она, разсердившись, повидимому на меня.

Въ этотъ моментъ корова перешла на другое мсто. Теперь она казалась мн черной и блой, и я поняла, что тнь каштана ввела меня въ заблужденіе. Я была такъ поражена, что не нашлась, что отвтить; я не умла объяснить этого. Сестра Мари-Любовь сердито потрясла меня за плечи, говоря:

— Почему ты солгала, ну-ка, отвчай, почему?

Я отвтила, что не знаю.

Въ наказаніе она отправила меня въ амбаръ на хлбъ и на воду.

Такъ какъ я не солгала, то наказаніе было для меня безразлично.

Амбаръ былъ заваленъ старыми шкафами и принадлежностями садоводства. Карабкаясь съ одной вещи на другую, я тотчасъ же очутилась на самомъ высокомъ шкафу.

Мн было уже десять лтъ, но только теперь впервые я была одна. Я почувствовала что-то врод удовлетворенія. Побалтывая ногами, я уносилась въ невидимый міръ. Старый шкафъ съ заржавленными желзными частями превратился въ подъздъ роскошнаго дворца. Я — маленькая двочка, покинутая на гор; красивая дама, одтая феей, увидла меня и идетъ ко мн; предъ ней бгутъ чудныя собаки; он уже были почти у моихъ ногъ, когда я увидла передъ шкафомъ сестру Мари-Любовь, смотрвшую по сторонамъ.

Я забыла, что сижу на шкафу; я все еще воображала себя на гор и была огорчена, что приходъ сестры Мари-Любови разсялъ мой дворецъ со всми его героями.

Она открыла меня благодаря тому, что я болтала ногами; и я, и она одновременно замтили, что я сижу на шкафу.

Она постояла съ поднятыми на меня глазами, потомъ вынула изъ кармана своего передника кусокъ хлба, колбасы, маленькій пузырекъ вина, показала мн и сердитымъ голосомъ сказала:

— Я принесла это для тебя. А теперь, видишь?