Маркиз де Боливар
Шрифт:
– Я же вам говорил - маркиз де Болибар мертв!
– перебил я.
Эглофштейн остановился и удивленно поглядел на меня.
– Йохберг! Вы же не дурак! Или вы сегодня с утра налакались аликанте? Я разозлился.
– Да, маркиз убит, я точно знаю. И вы сами приказали его расстрелять. Что мы, все были тогда слепы, в рождественскую ночь, что не опознали его?
– Вы что, Йохберг, всерьез хотите меня уверить, что тот грязный бродяга, погонщик мулов, который украл у Кеммеля несколько талеров, был кузен короля Испании?!
– Именно он, господин капитан. Теперь он зарыт возле городских ворот, а его собака все еще
Эглофштейн наморщил лоб.
– Ну, Йохберг! Я знаю, с некоторых пор вам понравилось злить меня противоречиями. Но вы же все-таки поумнее других, зачем вам говорить "сладко", если кто-то скажет "кисло"...
Он замолчал, раздосадованный, и мы несколько минут шагали, не глядя друг на друга.
– Да, я вас перебил, господин капитан, - заговорил потом я, - вы же хотели мне развить ваши планы...
– Ну, что мои планы?
– он оживился.
– Вы же знаете, мы ждем транспорт с порохом и боеприпасами, ведь наши запасы после последнего боя совсем недостаточны. Очень мало зарядов, Йохберг. Но транспорт уже миновал деревню Сарасачо, дня через три-четыре прибудет сюда!
– Если только Дубильная Бочка не приготовил засаду, - хмуро вставил я.
Мы дошли до трактира "У крови Христовой", на двери которого красовался вырезанный из дерева святой Антоний, весь мокрый от талого снега. Этого святого в Испании весьма почитают и призывают его имя, пожалуй, чаще всех двенадцати апостолов вместе взятых.
Эглофштейн остановился и повернулся ко мне.
– Дубильная Бочка? Он пропустит конвой, потому что без знака от маркиза, без соломенного костра, он ничего не решится предпринять. А я подам ему этот знак сам, но после того, как порох и пули будут у нас в городе. И пусть тогда его люди вылезают из своих дыр - мы переловим их, как мальчишки ловят стрекоз, и с герильей в этой местности будет покончено!
Он толкнул дверь и позвал:
– Брокендорф! Гюнтер! Вы готовы? Вы же знаете - кто опоздает, полковник может посадить под домашний арест!
Оба офицера вышли, раскрасневшиеся от выпитого вина и азарта игры.
Впрочем, возбужденным выглядел только Гюнтер; Брокендорф смотрел флегматично, как всегда, когда ему не доставалось напиться вдоволь.
– Ну, кто-нибудь из вас уже проиграл свои сапоги?
– смешливо спросил Эглофштейн.
– Играли в последний листик? Или в тридцать одно?
– Сыграли в карнифель. Я немного выиграл, - ответил Гюнтер.
У святого Антония в руке был начатый листочек, удостоверяющий подлинно непорочное зачатие Марии. Гюнтер собрал его и сунул статуе бубнового валета. И святой, кроткий, как в жизни, остался держать карту между деревянными пальцами.
– Гюнтер!
– задумчиво проговорил Брокендорф.
– В Барселоне, когда мимо моих окон водили на работы каторжников, я видел среди них одного шулера ни дать ни взять как ты, Гюнтер!
– Ну, а я тоже видел в Касселе на виселице одного вора с таким же плоским носом, как у тебя!
– Что и говорить, - с серьезной миной прокомментировал Эглофштейн, природа горазда на удивительные шутки!
Мы отправились дальше вчетвером, и разговор о карточной игре продолжался.
– У него вышел пиковый король, - рассказывал Гюнтер, все еще во власти азарта.
– Выбрасывает, думает, что выигрывает, и кричит - штосе!
Он торжествующе повторил:
– Puff regal! Брокендорф! Слыхал? Все как надо!
– Ну ладно, будешь у нее первым!
– возразил капитан.
– Но постоянно ты не будешь, скоро убедишься! Твой огонек, парнишка, прогорает быстро...
– Да на что же вы играли?
– Кто будет первым у Монхиты!
– отозвался Брокендорф.
– Полагаю, что я, - усмехнулся Эглофштейн.
– Брокендорф сегодня встретил ее на улице, - сообщил Гюнтер.
– И она ему пообещала назавтра после мессы встречу наедине. Но теперь вместо него пойду я. Ему недостает bel air [22] . А я знаю, как подобает ухаживать за испанками.
22 Хороший вид; хороший тон (фр.).
Эглофштейн с любопытством воззрился на Брокендорфа.
– Она и вправду тебе обещала?
– Да, и, я думаю, даже гораздо больше!
– хлопнул себя по груди тот.
– И что ты ей сказал?
– Что я давно, с первого раза влюблен в нее и что она могла бы мне помочь...
– А она? Как она тебе ответила?
– Сказала, что на улице она не может со мной об этом говорить, это в Ла Бисбале не принято. Но после мессы завтра я должен зайти к ней, дома у нее довольно иголок и щелока...
– Каких еще иголок?
– Ну, я ей сказал, что ради нее я готов глотать иголки и пить щелок.
– А завтра, когда полковник уедет, я пойду с визитом!
– заявил Гюнтер.
– Ну и ступай! Поглотай иголок и попей щелоку! Гюнтер! Вы оба думаете, что вы одни в этой игре! Но не забывайте меня, у меня все же козыри на руках!
– вмешался Эглофштейн.
– Но у меня остается Puff regal, а кому он выпадет, тот выигрывает! медленно и злобно произнес Гюнтер, и оба обменялись враждебными взглядами, словно намереваясь подраться на дуэли за городским рвом.
Но тут мы уже подошли к квартире полковника. У ворот стоял ротмистр де Салиньяк, наблюдая, чтобы солдаты отгоняли нищих, которые привыкли получать по воскресеньям в доме маркиза де Болибара бесплатный суп и горшок с маслом.
– Что вам тут надо, шельмы, пропитые глотки!
– орал на них Салиньяк. Прочь отсюда, мошенники, никого сюда не пустят!
– Милостыню, господин, если вы надеетесь на милосердие Божие! Посочувствуйте бедным! Хвала Богу! Подайте голодным!
– наперебой выкрикивали нищие, а один махал скрюченной рукой перед глазами Салиньяка и скулил:
– И меня Господь покарал несчастьем!
Ротмистр отступил на шаг и позвал охрану. Тут же подскочили два драгуна и ударами и толчками обратили нищих в бегство. Но один из выгнанных злобно крикнул, обернувшись на бегу:
– Я запомнил тебя, безжалостный! Христос еще покарает тебя за твое жестокое сердце! Вечного блаженства тебе не видать, как скотине!
Ротмистр проводил их неподвижным взглядом. Потом обернулся ко мне:
– Вы, лейтенант Йохберг, единственный из нас, кто видел маркиза де Болибара. Сможете узнать его среди этой швали? Мне кажется очень вероятным, что он попробует таким способом пробраться в дом...