Маркиз де Боливар
Шрифт:
Я думаю, сперва мы были просто удивлены тем, что этот убогий испанец вдруг вставил в наш разговор свои простые слова. Но тут же мы поняли, что произошло...
Этот человек подслушал нашу тайну, то, что каждый из нас целый год так заботливо скрывал, - что Франсуаза-Мария, жена полкового командира, была нашей возлюбленной, - это вмиг вышло наружу, и мы были теперь в руках этого жалкого испанца. Мне показалось, будто я уже вижу искаженное яростью бородатое лицо полковника прямо перед собою... Час разоблачения и позора, которого мы боялись уже целый год, теперь настал.
Мы стояли молча, растерянные и испуганные,
Наконец Эглофштейн первым овладел собой. Он выпрямился, вскочил и подошел к испанцу с грозным видом, сжимая в руке хлыст.
– Ты все время сидел здесь? Что ты сидишь и подслушиваешь?!
– Я жду, сеньор военный, как мне приказано...
– Ты знаешь французский?
– Совсем немного слов, сеньор!
– растерянно выдавил погонщик мулов. Моя жена родом из города Байонны, я немного научился от нее. Sacre chien [14] , вот я запомнил. Sacre matin, gaillard, petit gaillard, bon garson, vive la nation [15]– вот, пожалуй и все...
– Кончай свою литанию!
– заорал Гюнтер.
– Ты шпион, ты пробрался сюда, чтобы что-то разнюхать!
14 Собачий сын (фр.).
15 Наглец, молодец, плутишка, славный парень, да здравствует нация (фр.).
– Нет, я никакой не шпион!
– защищался погонщик.
– О, святая Матерь Божья, я только показал дорогу вашему офицеру и нес ему вещевой мешок, больше ничего. Спросите брата-сборщика из монастыря барнабитов, спросите почтенного капеллана der Erenuta de Nuestra Senora, отца Перико, они оба знают меня, сеньор военный...
– К дьяволу твоих попов и всю поповщину!
– загремел Брокендорф. Заткнись, пока тебя не спросят, шпион!
Испанец умолк и выплюнул на пол непрожеванный кусочек хлеба с луком. Он переводил беспокойный взгляд с одного на другого, но встречал только мрачные, неумолимые взгляды, ни у кого он не увидел милосердия.
Мы сбились в кружок, наклонившись над столом, и шепотом совещались. Вой собаки усилился и слышался уже вблизи.
– Он должен исчезнуть. Сейчас же - прочь из города!
– сказал Донон. Если он станет болтать - мы погибли...
– Не годится, - возразил я.
– Постовым дан приказ никого не выпускать из ворот.
– Да. Он должен умереть. Иначе утром весь полк будет знать все, что мы тут говорили!
– тихо сказал Гюнтер.
– Он должен исчезнуть, не то дело будет плохо, - подтвердил Брокендорф.
– Но у нас нет оснований для полевого суда, - ответил я.
– Ведь он не шпион, он ничего не сделал, он только доставил вещи Салиньяка...
– Так что нам делать?
– стонал Донон, - Братья, я вижу, беда неизбежна. Что нам делать?
– Я не знаю, - пожал плечами Эглофштейн.
– Знаю одно - если это выплывет, мы все пропали...
Но пока
мы стояли в отчаянии, искали и не видели выхода, кто-то толкнул дверь, и в комнату вошел сержант Урбан - из гренадерской роты нашего полка. Он держал на поводке большую черную собаку.Его взгляд скользнул по фигуре погонщика мулов, и он выпустил поводок, хлопнул себя обеими руками по бедрам и захохотал во все горло.
– Перино!
– кричал он, сгибаясь от смеха.
– Ты опять здесь, Перино? Так ты не поехал в паломничество?!
Собака одним прыжком метнулась к погонщику, прыгала ему на грудь, скулила, выражая отчаянную радость.
– Что это за человек?
– спросил Эглофштейн.
– Вы его знаете, сержант?
– Он меня знает, сеньор!
– радостно закричал испанец.
– Я понял, он ведь назвал меня "Перино"! Меня и зовут Перино, и вы теперь видите - я никакой не шпион...
Собака жалась к нему, взвизгивала и лизала ему руки, но он отогнал ее в угол.
– Конечно, ты не шпион, зато ты - вор!
– вскричал сержант.
– Ах ты бесстыжая, грязная, рваная тварь! Выкладывай-ка деньги! Если бы из мошенников набирали полк, тебе в самый раз бы стать знаменосцем!
Испанец весь сжался и испуганно смотрел на сержанта.
– Господин капитан, - доложил сержант Урбен, - этот человек - один из испанских возчиков, которых мы нанимали на службу. Сегодня утром, когда мы задержались в гостинице у городских ворот, он украл у рядового Кеммеля из отделения сержанта Бренделя кошелек с двенадцатью талерами. Мы было погнались за ним, но не смогли поймать, а вот теперь он сам пришел!
Погонщик, хоть и не понимал по-немецки, вмиг побледнел и начал дрожать всем телом.
– Ах ты мерзавец!
– рявкнул на него сержант.
– Гони сюда деньги, не то будешь повешен или пойдешь на всю жизнь катать тачку!
Эглофштейн поднялся. Дикое торжество и радость сверкали в его глазах. Тяжесть с его сердца теперь свалилась. Этот испанец, подслушавший нашу тайну, был уличен как вор и мог подлежать казни. Эглофштейн переглянулся с Гюнтером и Дононом: они сразу поняли друг друга.
– Тебе что, не платили поденщины?
– строго спросил капитан.
– У тебя были причины воровать?
– Но я не воровал!
– в ужасе пролепетал испанец.
– Я ничего не знаю о поденной плате... Ведь я не работал никогда возчиком!
– Ну, лги, лги полную телегу!
– крикнул сержант в бешенстве.
– Будто ты не был возчиком в полковом обозе?!
Он подбежал к лестнице и крикнул:
– Кеммель! Не спишь? Слезай скорей сюда! Твои талеры прибежали!
Драгун Кеммель тут же сбежал вниз с чердака, заспанный и встрепанный, как обозная кляча. Даже вместо плаща на его плечи была накинута попона. Увидев погонщика, он сразу оживился.
– А, ты опять здесь!
– закричал он, - Грязная торба! Свинячья кормушка! Чертова задница! Кто тебя изловил? Где мои деньги?
– Что ты от меня хочешь, я тебя не знаю!
– застонал испанец, пятясь в угол.
– Клянусь кровью Христовой...
– Ишь ты, заговорил по-христиански!
– вскричал Кеммель и перешел на немецкий, словно испанец мог бы его понять.
– Будь ты проклят, дьявольское отродье!
– Ты его знаешь? Это тот парень, что утром украл твои деньги? нетерпеливо спросил Эглофштейн у драгуна.