Марш мародеров

А Монах про грехи начал, про то, что свершилось, сбылось пророчество Святого Иоанна, и мы уже как бы все в мире Апокалипсиса и живем. И что шесть печатей уже сняты, оттого весь наш старый мир разрушился, и множество грешников погибло. И вот снята седьмая печать: «и воцарилась на небе тишь как бы на полчаса».

В общем, мы все сейчас - за седьмой печатью. Вроде как на испытательном сроке у Господа. И теперь только от нас зависит, как и что с нами дальше будет. Нет, теория интересная и даже правильная в чем-то. Вот только не нравится мне, что Монах это все как бы под себя придумал. То есть мы все слепые и глупые, не дотумкали сами,

а он вот пришел, весь такой просветленный, и всё всем растолковал.

А с другой стороны - я вот с религией, с попами не во всем согласен. Покаяние, грехи, «подставь другую щеку»… Но раз христианство две тысячи лет существует, значит, что-то в этом есть, не просто так люди в церкви ходят, верят, надеются.

Сложно всё. Я когда об этом думать начинаю, как слепой становлюсь. Блуждаю впотьмах без фонарика. Наверное, надо просто спать лечь. Это сейчас правильнее всего будет…

Цирк спит. Ночь перевалила за полночь. Кудрявого Жору и его напарника, болезненного пенсионера по кличке Аппендикс, у уличного костра сменяют Коростылев и Ринат Ахметзянов. Они усаживаются у огня, Ринат подбрасывает в костер наломанных загодя сучьев, и веселое пламя отодвигает темноту, даря людям свет и тепло.

– Луна какая, - хриплым со сна голосом говорит Коростылев.

– Как в фильме про оборотней, - усмехается Ринат и чешет большой, горбатый нос.
– Я любил ужастики смотреть раньше.

– Тьфу ты!
– Коростылев сердито смотрит на напарника.
– Чтоб тебя змея укусила! Нам только оборотней тут и не хватало.

Ринат снова усмехается, на этот раз невесело.

– Ну, спасибо за пожелание, коллега. Знаешь, что высказанное вслух имеет особенность сбываться?

Ахметзянов, как и Коростылев, работал электриком в гостиничном комплексе на «Комбинате здоровья», они давно были знакомы и часто беззлобно подтрунивали друг над другом. Но сейчас, похоже, Ринату становится не до шуток.

– Тьфу-тьфу-тьфу!
– стучит по кривой липовой ветке Коростылев.
– Это я так, к слову. Извини.

Ругательство про змею появилось уже после пробуждения. Змей в Казани за время отсутствия людей развелось множество. В основном это безобидные ужи, медянки, но часто встречаются и гадюки, облюбовавшие многочисленные подвалы и канализационные колодцы. За неделю гадюки покусали уже четверых общинников, а поскольку никаких лекарств нет, лечат бедолаг народными средствами - отсасывают яд, прижигают места укусов. Все четверо лежат в будке униформистов под присмотром фельдшера Цапко с распухшими, как бревна, ногами, страдая от постоянно высокой температуры. Цапко поит их отварами из подорожника и листьев малины, делает какие-то примочки. Больным лучше, но о выздоровлении пока речи не идет.

– Детей берегите!
– каждый день втолковывает общинникам фельдшер.
– Взрослый организм еще может сопротивляться яду, а детский…

И он грустно машет рукой.

Цапко постоянно мучается от отсутствия возможности проявить свое врачебные таланты - медицина без поддержки фармацевтики оказалась беспомощной и бессильной, а народная - неэффективной. Единственный лекарственный препарат, прошедший испытание временем и имеющийся у фельдшера - марганцовка. Цапко каждый день готовит несколько ведер раствора, заставляя всех, а особенно детей и работающих на кухне женщин, мыть этим раствором руки.

– Не дай Бог дизентерия!
– как заклинание повторяет Цапко.
– Кишечные инфекции, сальмонеллез, холера… Мы все вымрем!

Фельдшера в Цирке прозвали Паникером, но Бабай к нему всегда прислушивается.

Томительные минуты ночного дежурства тянутся, как резиновые. Мужчины у костра уже обсудили удачную рыбалку, поговорили о будущем, сойдясь во мнениях - ничего хорошего ждать не приходится, зима идет. Потом разговор сам собой прерывается. Чтобы не уснуть, Коростылев поднимается и начинает бегать по площадке перед входом в Цирк, размахивая руками.

Ринат приносит из-под крыльца охапку сухих веток, смотрит на величественно плывущую среди обрывков облаков в темном небе Луну.

– Часа три, наверное. Скоро смену будить.

Часы в общине ни у кого не работают, и время люди меряют на глазок, а ночные дежурства отсчитывают по прогоревшим кострам. Четыре костра - смена. Сейчас как раз догорает четвертый.

– Доброй ночи, мужики!
– раздается вдруг из темноты спокойный и уверенный голос.

– И вам того же, - быстро повернувшись на звук, отвечает Коростылев, на всякий случай нашарив рядом с кучей дров топор.

– Ты топорик-то брось, брось, - насмешливо советует голос.
– И другану своему скажи, чтобы к костру подошел.

Друган, то бишь Ринат, тем временем пятится к входу в Цирк: согласно установленному Бабаем правилу, в случае появления незнакомых людей один из сторожей должен сразу будить главу общины.

– Ты выйди, покажись, - предлагает побледневший Коростылев, мельком глянув на Рината.
– И командовать тут не надо. У нас свои законы.

– А у нас свои, - отвечает голос.

Следом в темноте раздается звук, хорошо знакомый каждому мужчине, отслужившему срочную службу - резкий металлический лязг, разбитый на два такта.

Коростылев бледнеет еще сильнее - неизвестный передернул затвор Калашникова. Ринат продолжает отступать к входу.

– Чего надо-то?
– через силу спрашивает Коростылев.

– Если второй не вернется к костру - стреляю на счет три, - голос по-прежнему звучит спокойно и уверенно.
– Раз! Два!

– Все, все!
– Ринат бросается обратно и частит: - Чего ты, мужик? Нас тут много, если что…

– Много - это хорошо, - со смешком произнес неизвестный и резко командует: - Симонов, Коваль, Беляш - вход!

Из мрака появляются три высокие фигуры, быстро и бесшумно занимают позиции возле дверей, ведущих в здание Цирка. Коростылев замечает в руках неизвестных укороченные автоматы АКСУ.

– Вы военные, что ли?
– спрашивает он дрогнувшим голосом.

– Много будешь знать… - отвечает темнота, и тут же следует новый приказ: - Стеценко, Ахтырцев, Григорьев, Панарин, Кислый - заходим. Ребус, Кидняк, Мышь - со мной. Остальные - проверить задний вход.