Маршалы Наполеона
Шрифт:
Барон Анри Жомини
Время, проведенное Неем в Монтрейльском лагере, не пропало для него даром. Он многое узнал, многому научился, тем более, что с 1804 г. нашел для себя отличного учителя. Им стал швейцарец по национальности Антуан-Анри Жомини, впоследствии известнейший военный теоретик, историк, автор ряда классических трудов по военному искусству, человек удивительного таланта и проницательности. По мнению одного из биографов Нея, в Монтрейльском лагере и в последующие годы Жомини очень сильно повлиял на своего патрона в плане разъяснения ему важнейших правил наполеоновской стратегии и тактики{456}. Тщательно изучив опыт войн Фридриха Великого и Итальянской кампании 1796/97 гг., полковник Жомини превосходно понял сущность стратегии Наполеона, даже, как замечает Питер Янг, «куда лучше, чем большинство маршалов (Первой империи)»{457}.
Маршал Ней, герцог Эльхингенский
На протяжении десяти последующих лет швейцарец Жомини будет неразлучен с Неем. Он будет сопровождать его в походах, вести его личную канцелярию, подготавливать приказы по корпусу, фактически со временем превратившись в начальника его штаба. Между высокообразованным уроженцем Швейцарии и сыном лотарингского бочара с более чем скромным интеллектуальным уровнем установятся близкие, доверительные, дружеские отношения. Причем, несмотря на разницу в военной иерархии и в возрасте (Жомини был десятью годами моложе Нея), в этом тандеме роль учителя, ментора, безусловно, принадлежала Жомини.
Между тем, пока Ней командует Монтрейльским лагерем и штудирует книги по военной теории, во Франции происходят большие перемены. Вслед за установлением в стране пожизненного консульства (летом 1802 г.), Наполеон делает следующий шаг: весной 1804 г. Франция провозглашается империей, а первый консул становится императором французов. Ave, Caesar![165]
Почти одновременно с провозглашением империи Наполеон восстанавливает в армии звание маршала, существовавшее во Франции с XI века, но отмененное в годы революции. В частном разговоре с Редерером[166] он, очевидно, совершенно искренне признается своему собеседнику в том, что, возведя своих боевых товарищей в чин маршалов империи, он надеется тем самым упрочить свое собственное положение{459}.
В списке французских генералов, представленных к званию маршалов империи, фамилия Нея значилась одиннадцатой по счету{460}. Был ли сын бочара из Саррлуи «очарован» своим новым, звучным титулом? Вряд ли. Человек, проведший чуть не двадцать лет жизни в казарме и на бивуаке, Мишель Ней был начисто лишен мелочного и глупого тщеславия, превыше всего на свете ценя военную славу. Богатство, отличия для него почти ничего не значили. «Его единственным… убеждением было то, что солдат должен пасть на поле боя и что те воины, которые умирают в своих постелях, — не настоящие солдаты… Для Нея существовал лишь один бог — бог войны»{461}. Он искренне не понимал, как можно кичиться знатностью происхождения и чинами. Как-то раз, услышав рассуждения своих адъютантов, похвалявшихся друг перед другом родовитостью своих семей, он перебил их, заметив: «Господа, я — гораздо счастливее вас: я ничего не получил от своей семьи и считал себя богачом, когда в Меце у меня на столе лежали две буханки хлеба»{462}.
Тем не менее, став одним из восемнадцати маршалов империи, Ней, конечно, не может уклониться от участия в обязательных и помпезных торжествах, которыми отмечена вся вторая половина 1804 г. «Праздники сменялись один другим, — вспоминала современница, — и соперничали в великолепии и вкусе. Армия дала один в Олимпийском театре. Он был хорош; но данный императору маршалами, в зале Оперы, никогда и ничего не имел подобного. Это было волшебство, очарование… Зала, вся украшенная серебряным газом и гирляндами свежих, ярких цветов; множество восковых свеч, отражавших свой блеск на великолепных нарядах; группы женщин, прелестных, сияющих огнем бриллиантов; платья, из которых иные были вышиты драгоценными каменьями и заставляли опускать ресницы, между тем как множество свежих цветов наполняли воздух благоуханием… наконец восхитительная музыка… все это было истинным очарованием, — завершает свой рассказ мемуаристка. — Ах, точно мы жили тогда в царстве волшебств!»{463}.
Чреде праздников и пышных церемоний, сопровождавших учреждение империи во Франции, положила конец новая война. В кампании 1805 г. Ней командовал 6-м корпусом Великой армии.
«В конце августа 1805 г. войска Наполеона выступили из Булонского лагеря к Дунаю… План Наполеона заключался в том, чтобы сосредоточенными силами своих войск разбить противника по частям, наметив прежде всего разгром Дунайской армии (австрийцев)… раньше соединения ее с русскими, которые двигались двумя группами: Кутузова — 55 000 чел. и Буксгевдена — 40 000 чел.»{464}. Обстановка на фронте складывалась в высшей степени благоприятно для французов. Командующий австрийской армией в Германии генерал Мак будто нарочно устремился к гибели, ринувшись в глубь Баварии и сильно оторвавшись от идущих к нему на помощь с востока союзных
русских войск. Не теряя времени, Наполеон решает предпринять охват «австрийской армии левым флангом. Охват предполагал выход Великой армии на операционную линию неприятеля, что неминуемо приводило последнего к сокрушительному разгрому… Словно гигантский часовой механизм, точно и неумолимо движется армада войск по дорогам Германии. Каждый день из главной квартиры разлетаются десятки приказов, указаний и сообщений, которые постоянно дублируются и повторяются… Точно выполняя все предначертания императора, Великая армия вышла 6 октября к берегам Дуная позади правого фланга основных сил австрийцев. Грандиозный стратегический охват удался. «Маленький капрал[167], кажется, избрал новый способ ведения войны, — шутили солдаты, — он воюет нашими ногами, а не штыками»{465}.Во время осуществления задуманного Наполеоном маневра корпусу Нея поручено блокировать дорогу отступления армии Мака вдоль северного берега Дуная. Счет времени идет на недели, дни, часы…
Маршал Ней четко выполняет приказ властелина. Сделать это, правда, не просто, ибо наряду с австрийцами и изнурительными маршами на пути Нея встречается еще одно препятствие — зять императора, маршал Иоахим Мюрат. Не сомневаясь в том, что он вправе приказывать, Мюрат предписывает командующему 6-м корпусом изменить маршрут следования и двигаться на юг. Ней категорически отказывается исполнить приказ Мюрата, причем дело доходит до бурного выяснения отношений между обоими маршалами, взаимных обвинений и солдатской брани{466}. «У маршала Нея, — замечает одна современница, — к… чувству собственного достоинства примешивалось величайшее отвращение… ко всему, что было выше его; всякая власть казалась тяжела ему, и даже власть императора начинала становиться для него беспокойной…»{467}.
14 октября 1805 г. после недолгого, но кровопролитного боя корпус Нея овладевает неприступной австрийской позицией близ местечка Эльхинген[168], «что оказало непосредственное влияние на взятие города Ульма и капитуляцию австрийской армии под начальством генерала Мака»{468}.
Во время Ульмской операции в полной мере проявились такие черты «почерка» Нея-военачальника, как его необыкновенная храбрость и столь же безграничная подозрительность. Дело в том, что, не будучи человеком тщеславным в обыденном, житейском смысле слова, Ней в то же время крайне ревниво относился к воинской славе. Когда во время боя под Мишельсбургом император отправил к нему своего адъютанта с приказом дождаться шедших к нему на помощь подкреплений из корпуса Ланна, маршал, находившийся в гуще схватки, крикнул в ответ: «Скажите его величеству, что мы не делим славу с кем бы то ни было!»{469}.
Наполеон в сражении при Йене
В знаменитом Аустерлицком сражении корпус Нея не принимает участия. По приказу Наполеона Ней идет в Тироль и, проведя несколько успешных операций против войск эрцгерцога Иоанна, 7 ноября 1805 г. занимает Инсбрук{470}.
В следующей кампании, 1806 г., на этот раз против Пруссии, корпус Нея действует на правом фланге Великой армии совместно с корпусом маршала Сульта и баварской дивизией генерала Вреде{471}. В сентябре, выступив со своим корпусом в направлении на Вюрцбург, Ней, хотя и с некоторым опозданием, прибыл на поле боя под Йеной 14 октября. В этом сражении, где основным силам Великой армии под командованием императора пришлось оспаривать победу у прусской армии под командованием князя Гогенлоэ, корпус Нея, не дождавшись, пока другие корпуса займут свои позиции, сильно выдвинулся вперед и подвергся мощной атаке прусской кавалерии. Под напором пруссаков корпус Нея был вынужден отступить. Лишь своевременное вмешательство корпусов Сульта и Ланна смогло исправить создавшееся по вине Нея опасное положение. К двум часам дня битва была бесповоротно проиграна пруссаками, потерявшими 27 тыс. человек убитыми, ранеными, пленными и разбежавшимися и 200 орудий. Потери французов в сражении не превышали 5 тыс. человек{472}.
Несмотря на успех под Йеной, Наполеон был раздосадован упрямством и непредсказуемостью Нея, в очередной раз проявившимися в этом сражении. По свидетельству Савари, император выказал маршалу свое неудовольствие, правда, в достаточно деликатной форме{473}. Стрямясь исправить свой промах, Ней после Йены неутомимо преследует остатки прусской армии, захватив в Эрфурте уже 15 октября 1806 г. в плен 14 тыс. человек со ста пушками. Сложивший перед Неем оружие гарнизон Магдебурга насчитывает 22 тыс. человек при 600 орудиях{474}. По словам секретаря императора Клода-Франсуа Меневаля, преследование разбегающихся во всех направлениях и разрозненных остатков прусской армии напоминало охоту{475}. В письме к своему брату Жозефу из Берлина от 15 ноября 1806 г. Наполеон с уверенностью заявил: «Прусская армия и монархия более не существуют»{476}.
До окончательной победы было, однако, еще далеко. После поверженной Пруссии французам предстояло победить другого, куда более грозного соперника — Россию. Наполеон, правда, не сомневался в успехе и на этот раз. «…Я сокрушил прусскую монархию, — писал он Жозефу из Потсдама, — если придут русские, я разделаюсь с ними в свою очередь…»{477}.
Поздней осенью части Великой армии вступили в Польшу. Участвовавший в этом походе французский офицер Жан-Батист Баррес вспоминал нищие, унылые деревни, попадавшиеся по пути армии Наполеона, беспросветную нужду местного населения, едва сводившего концы с концами.