Маша для медведя
Шрифт:
– Представляешь, дед, чьи это коты?
– Нет.
– Семеныч их приволок непонятно откуда. Сразу обоих. Ну, они у него и жили себе. Никому интересно не было. Ни одна душа не спросила, что и как. Возится себе одинокий дед с кошками, и пусть. Кого это колышет? Верно?
– Продолжай.
Илья Ильич положил себе в чай лишнюю ложечку сахара. Неторопливо размешал. Попробовал. Маша, налегая на стол грудью, с блеском в глазах, азартно вела повествование.
– А, когда старикан умер, тетя Дуся зашла же попрощаться, по-соседски. Смотрит,
– ?
– Они их выбросили. Да и вообще весь дедовский архив тоже. В пакеты распихали и на помойку отволокли. Тетя Дуся сокрушается, что фотки пропали.
– Что же там было особенного, в этих снимках?
– Дед, там был Высоцкий.
– ???
Илья Ильич поставил чашку на стол.
– Да. Он и еще какой-то, с сильно помятой мордой мужик. Тетя Дуся его не узнала. Сидят за столом, в обнимку, и тут же, возле тарелок оба котенка. Совсем мелкие, смешные. Тетя Дуся уверена, что не ошибается. У Варьки очень характерная внешность. Лапа приметная. Вся точно в черных кольцах, на белом фоне. Не спутаешь. Потом этот мужик с котом и кошкой, уже один. Потом отдельно и Барсик, и Варя.
– Маша, это бред какой-то. Что, этой сладкой мохнатой парочке лет по пятнадцать с гаком?
– Конечно.
– К чему ты все рассказываешь.
– Дед, они же были знакомы.
– Кто?
– Тот мужик, хозяин Барсика с Варькой, и Высоцкий! Понимаешь? Может, даже это он их и подарил.
– Ну-ну.
– Ладно, пусть не Высоцкий их подарил. Но они сидели за одним столом, фотографировались. Вдруг, друзья были? Да?
– А как эти коты и снимки попали потом к Семенычу?
Маша пожала плечами. Прикусила губу. Но тут же нашлась.
– Легко. Спился мужик, или от раннего инфаркта склеил ласты. А Семеныч был с ним близко знаком. Приятельствовал, например. Вот и забрал себе обоих кошаков. Из чувства жалости, или еще почему. А теперь их тетя Дуся приютила.
Дед подытожил.
– Выходит, этим полосатым повезло уже не первый раз.
– Наверно.
Согласилась Маша без прежнего запала. Дед своими вопросами расхолодил ее, лишил историю всякого намека на романтическую красоту. Неожиданно Илья Ильич поинтересовался.
– Удивительно одно - тетя Дуся, она - поклонница Высоцкого?
Маша честно ответила.
– Не знаю.
– А твоя версия мне понравилась. Она недалека от правды, наверно...
Дед взялся за чай, который успел остыть. Лицо у него было странным-странным.
– Ага.
Изрекла проницательная внучка.
– ?
– Ага. Ты что-то знаешь!
– Ничего подобного.
– Не будь злодеем, расколись. Ну, пожалуйста.
Заныла-заканючила внучка. Бессовестный предок отказался отвечать.
Илья Ильич тихо кропал свои абсолютно секретные учебники и статьи. За рукописями приезжали сдержанные, крепкие хлопцы в штатском. Пить чай отказывались. Благодарили и таяли прямо на пороге. Была у них, как и у деда, такая манера - исчезать абсолютно незаметно. Лица тоже выглядели серыми, невзрачными, смотри до рези в глазах, через час уже не вспомнишь. Мистика.
Что это такое? Зачем и почему?
Налетела вихрем, нависла над столом. Сказала хитрым голосом.
– Я себя чувствую, знаешь кем?
Дед оторвался
от книги.– Просвети, сделай одолжение.
– Внучкой Джеймса Бонда.
– Странно.
– Что?
– Надеялся, что ты меня не расшифровала.
Хмыкнул с довольным видом. Маша перевела дыхание, повторила наскок.
– А, может быть ты не ноль-ноль-семь, а Штирлиц?
– Маша.
– Что?
– И не стыдно тебе?
– Не пьешь, не куришь, спортом занимаешься, знаешь кучу языков. И?
– ?
– Кто ты после этого?
– Инопланетный разведчик. И тебе придется заплатить за то, что ты знаешь эту тайну!
Скорчил чудовищную рожу. Медленно-медленно поднялся с табурета. Вытянул руки, типа приготовился схватить слишком умную девочку.
К полному отчаянию предка, Маша отказывалась проникаться любовью к разным Нагибиным и Булгаковым. Деда это приводило в отчаяние. Из природного упрямства - теперь Маша знала, в кого она такой баран!
– Илья Ильич возобновлял свои попытки каждый вечер. Полежаеву, библиофильские наскоки скорее смешили, чем раздражали. Дед, например, повадился перед сном читать вслух стихи. Начал он с Лермонтова. Три дня несчастная внучка дико ненавидела творчество Михаила Юрьевича. На четвертый слушала спокойно, на пятый с интересом. Дед искусно вплетал в импровизированные вечера художественного чтения толику биографических фактов. При чем, совсем не таких, которые печатают в учебниках. В рассказах Ильи Ильича поэты становились живыми людьми, с недостатками, дурной наследственностью, странностями и слабостями. Их снедали порочные желания, они шли, каждый к своей Голгофе, разными дорогами. Но никогда не опаздывали на свидание с вечностью.
После Лермонтова дед отчего-то взялся за поэзию Серебряного Века. Гумилев, Мандельштам, Блок, Ахматова... Маша поняла, что если все будет идти, как идет, она поневоле превратится в образованную, интеллигентную барышню, знакомую с шедеврами мировой литературы и кинематографа. Жуть какая. Лет пять подобной домашней учебы и она сможет беседовать об искусстве даже с таким знатоком, как Царевич??? Еще чего не хватало! Кстати, о Ванечке, вот бы с кем деда познакомить. Уж они бы нашли общий язык мгновенно. Уж они бы поспорили всласть о роли личности в истории. Промахнулась судьба. Не тот человек угодил Илье Ильичу в потомки, совсем не тот.
– Дед?
– Да, золотце. Я весь внимание.
– Сегодня моя очередь читать стихи.
Эффект, что называется, имел место быть. Илья Ильич рухнул в кресло всем своим видом изображая потрясение.
– ???
– Только я не хочу тебя пичкать Блоком или, прости Господи, Мандельштамом.
Фамилию последнего Маша старательно выговорила по слогам.
– А кого ты предпочитаешь?
Тоном умирающего от счастья человека пробормотал дед. Надеялся, услышать имя Лермонтова? Фигушки. Маша ответила серьезно.
– Отгадай.
– Хорошо. Начни. Я попробую узнать.
Откашлявшись, Полежаева принялась швыряться звонкими строчками. Надо отдать должное Иванушке, запоминались его стихи великолепно.
– Время гонит коней влет.
Время шутит с любым из нас.
Нагишом швыряет на лед.
Под прицел многоярусных глаз.
Время дико визжит - "ах!!!"
Бьет нагайкой по мокрой душе.
Раз от разу стремительней взмах.
Не устанет? Устало уже.
Но не может окончить бег.