Маски сброшены

– Такая модель корсета пользуется большим успехом, - произнесла Софи, демонстрируя один из принесенных ей корсетов.
– Посмотрите на своеобразную шнуровку! Она позволяет затягивать его очень туго. И при этом вы испытываете гораздо меньше дискомфорта, чем при той шнуровке, к которой привыкли. И сама его форма очень удобна.

"Это случилось около двадцати лет назад, - непроизвольно возвратилась к своим размышлениям Елизавета, - в начале августа. Если дата совпадет, то это он".

– Вы можете проверить на себе его достоинства, - предложила Софи.

– Обязательно проверю. И если он окажется таким, каким вы говорите, то я приобрету его для себя и порекомендую своим знакомым дамам.

– Благодарю вас, княгиня! Я оставлю его у вас, чтобы вы могли в свободной обстановке при помощи своей горничной примерить его.

Легка на помине горничная Анфиса вошла в будуар с подносом.

– Кофе, - прокомментировала она, - как вы просили, барыня.

– Поставь на столик и ступай, - распорядилась Елизавета.

Анфиса аккуратно расставила кофейные приборы и молча вышла.

– Угощайтесь, пожалуйста, - предложила Елизавета.

Софья Немянова села за столик напротив неё и подвинула к себе блюдце и чашечку с ароматным кофе.

– Мы говорили о корсетах, - напомнила она Елизавете.
– Возьму на себя смелость и разовью эту тему дальше. Корсет - это такая вещь, которая не выйдет из моды никогда. Он существовал многие века и будет существовать ещё дольше. Ничто так не подчеркивает женственность и грацию, как корсет.

Елизавета слушала её лишь краем уха. Ее занимало другое, гораздо более значимое и более важное, чем корсет.

"Еще когда я познакомилась с ним на рауте, мне показалось, будто я его уже где-то видела, - вспомнила Елизавета.
– Я даже ему об этом сказала. А он в ответ возразил мне. Впрочем, это понятно. Между мной и той юной соблазнительницей мало общего. К тому же тогда на мне была маска. А его я видела без нее. Правда мельком. Я едва помню его лицо. И за двадцать лет люди сильно меняются. В том, что я его не узнала и до сих пор не могу узнать, нет ничего удивительного. Так же, как и нет ничего удивительного в том ощущении, что я его уже где-то видела. Вполне возможно, что в моей памяти остались какие-то черты его лица, подобно мозаике, которую я не могу собрать".

– Кажется, вы где-то далеко, княгиня, - заметила Софи.

– Прошу прощения, - произнесла Елизавета, оторвавшись от своих размышлений.

– Замечательный кофе!
– похвалила Софи.
– Но отчего же вы не пьете? Мне, право, неловко одной.

Елизавете не хотелось кофе. Однако, чтобы поддержать компанию, она сделала два глотка.

– Так вот, я утверждаю, что корсет, так же, как каблук, никогда не исчезнет из гардероба европейской женщины, - произнесла Софи с напряжением в голосе, внимательно следя глазами, как Елизавета отпивает кофе.
– Даже через сто, двести лет женщины будут стремится к стройности. А стройность достигается при помощи каблуков и корсета.

– Кто знает, какие нравы и идеалы женской красоты будут через сто, двести лет?
– с сомнением произнесла Елизавета.
– Может быть, женщины будут, наоборот, стремиться к естественности, как в начале века, когда женщины отказались и от корсета и от каблуков.

– И долго же это продолжалось! Лет двадцать, а то и меньше. А затем все вернулось к прежнему.

Эти разговоры о корсетах стали понемногу раздражать Елизавету. Впрочем, её стали раздражать не столько сами разговоры и их тематика, сколько поведение девушки: её навязчивость, отсутствие такта, непонятливость. По мнению Елизаветы девушка давно должна была понять, что её не особо расположены принимать, и уйти. Но та, будто бы назло, играя на нервах хозяйки и пользуясь её воспитанностью, распивала кофе и вела разговоры о корсетах. Елизавета пыталась деликатными намеками дать ей понять, что её визит с целью - показать товар - несколько затянулся. Но до Софи, казалось, это не доходило. Присутствие этой девушки становилось в тягость. Елизавета с трудом поддерживала с ней разговор, из вежливости стараясь не проявлять раздражительность и недовольство.

Наконец, Софи будто бы почувствовала, что порядком поднадоела княгине, и принялась довольно резко приближать свой визит к завершению. Но вернее будет сказать, что Софи просто сделала свое дело, ради которого она, собственно, и пришла, ради которого завела разговор и ради которого оставалась. Но после того, как дело было сделано и более её ничего не удерживало в доме княгини Ворожеевой, она, к облегчению Елизаветы, оборвала разговор и стала поспешно собрать разложенные вещи в свой саквояж.

– Вас ещё что-нибудь привлекло из того, что я вам показала?
– в заключение спросила Софи.

– Нет, - ответила Елизавета, затем вежливо прибавила: - У меня сегодня не слишком подходящий настрой для каких-либо приобретений. Но вам спасибо большое, что оказали мне внимание.

– Ну что вы, княгиня! К тому же одну вещь вы все-таки приобрели у меня или почти приобрели.

– Обещаю обязательно посетить вашу лавку и приобрести много вещей, но в другой раз, - выдавливая из себя вежливую улыбку, произнесла Елизавета.

– Буду очень рада вас видеть, княгиня!

Как вежливая хозяйка, Елизавета проводила свою навязчивую визитершу до вестибюля. Они распрощались. Когда девушка исчезла с поля зрения, Елизавета облегченно вздохнула.

"Наконец-то", - подумала она.

После визита этой девушки она чувствовала себя сильно утомленной.

"Неужели на меня так подействовали мои предположения?
– удивилась она, когда обнаружила, что её ноги и руки стали вялыми, а дыхание затрудненным.
– Еще бы! Со вчерашнего вечера я только об этом и думаю. От такого перенапряжения мыслей можно и слечь. Однако я не могу об этом не думать! Это настолько важно для меня! Я чувствую, что граф именно тот человек, с которым я когда-то была близка. Это судьба! Она решила наконец-то сжалиться надо мной и послать мне его. Это необычное ощущение, словно между мной и графом есть какая-то связь, - оно не может быть случайно. Это предзнаменование!"

Она с трудом поднималась по лестнице, держась обеими руками за перила и останавливаясь через каждую ступеньку, чтобы отдышаться. Наверху лестницы она увидела Алексиса. Его образ был расплывчатым и неясным. На какое-то мгновение он принял черты того незнакомца, с которым она двадцать лет назад предалась сладкому и запретному безумству. Она хотела кинуться к нему и крикнуть: "Не исчезай! Я была легкомысленной, я слишком поздно поняла, что ты - моя Судьба", но ноги не подчинились ей, а вместо крика из её горла вырвался хрип. Где-то в её голове прозвучал встревоженный голос сына:

– Матушка, что с вами? Вы нездоровы?

Она почувствовала, как силы покидают её. Увидев, что она теряет равновесие, Алексис молниеносно подскочил к ней и подхватил её на руки.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Алексис с заботливостью любящего сына и с усердием сиделки смочил пересохшие губы Елизаветы водой и поправил подушки на её кровати. Она спала тем сном, который приходит вслед за тяжелыми физическими страданиями или кризисами болезни, когда страдания и болезнь преодолевают критическую точку и отступают. Именно такую критическую точку накануне вечером преодолела страшная болезнь Елизаветы.