Мастера русского стихотворного перевода. Том 2

Вильям Шекспир

664. Сонет 66

Измучась всем, я умереть хочу. Тоска смотреть, как мается бедняк, И как шутя живется богачу, И доверять, и попадать впросак, И наблюдать, как наглость лезет в свет, И честь девичья катится ко дну, И знать, что ходу совершенствам нет, И видеть мощь у немощи в плену, И вспоминать, что мысли заткнут рот, И разум сносит глупости хулу, И прямодушье простотой слывет, И доброта прислуживает злу. Измучась всем, не стал бы жить и дня, Да другу трудно будет без меня. <1940>

Шандор Петефи

665. Кабаки не редкость

Кабаки не редкость здесь в стране, Но из множества известных мне Свет того не видел искони, Что под вывескою: «Заверни». Раскачнувшись, чтобы сделать шаг, Как гуляка, падает кабак, Точно сползший на ухо картуз, Съехал набок потолочный брус. <1940>

Иоганн Вольфганг Гёте

666—669. Миньона

* * * Ты знаешь край лимонных рощ в цвету, Где пурпур королька прильнул к листу, Где негой Юга дышит небосклон, Где дремлет мирт, где лавр заворожен? Ты там бывал? Туда, туда, Возлюбленный, нам скрыться б навсегда. Ты видел дом? Великолепный фриз С высот колонн у входа смотрит вниз, И изваянья задают вопрос: Кто эту боль, дитя, тебе нанес? Ты там бывал? Туда, туда Уйти б, мой покровитель, навсегда. Ты с гор на облака у ног взглянул? Взбирается сквозь них с усильем мул, Драконы в глубине пещер шипят, Гремит обвал, и плещет водопад. Ты там бывал? Туда, туда Давай уйдем, отец мой, навсегда! * * * Сдержись, я тайны не нарушу, Молчанье в долг мне вменено. Я б всю тебе открыла душу, Будь это роком суждено. Расходится ночная мгла При виде солнца у порога, И размыкается скала, Чтоб дать источнику дорогу. Но есть у любящих предлог Всю душу изливать в признаньи, А я молчу, и только бог Разжать уста мне в состояньи. * * * Кто знал тоску, поймет Мои страданья! Гляжу на небосвод, И душу ранит. В той стороне живет, Кто всех желанней: Ушел за поворот По той поляне. Шалею от невзгод, Глаза туманит… Кто знал тоску, поймет Мои страданья. * * * Я покрасуюсь в платье белом, Покамест сроки не пришли, Покамест я к другим пределам Под землю не ушла с земли. Свою недолгую отсрочку Я там спокойно пролежу И сброшу эту оболочку, Венок и пояс развяжу. И, встав, глазами мир окину, Где силам неба всё равно, Ты женщина или мужчина, Но тело всё просветлено. Беспечно дни мои бежали, Но оставлял следы их бег. Теперь, состарясь от печали, Хочу помолодеть навек. <1950>

670—671. Арфист

* * * Кто одинок, того звезда Горит особняком. Все любят жизнь, кому нужда Общаться с чудаком? Оставьте боль мучений мне. С тоской наедине Я одинок, но не один В кругу своих кручин. Как любящий исподтишка К любимой входит в дом, Так крадется ко мне тоска Днем и при свете ночника, При свете ночника и днем, На цыпочках, тайком. И лишь в могиле под землей Она мне даст покой. <1950> * * * Подойду к дверям с котомкой, Кротко всякий дар приму, Поблагодарю негромко, Вскину на плечи суму. В сердце каждого — заноза Молчаливый мой приход: С силой сдерживает слезы Всякий, кто мне подает. <1950>

Райнер Мария Рильке

672. За книгой

Я зачитался. Я читал давно. С тех пор как дождь пошел хлестать в окно. Весь с головою в чтение уйдя, Не слышал я дождя. Я вглядывался в строки, как в морщины Задумчивости, и часы подряд Стояло время или шло назад. Как вдруг я вижу, краскою карминной В них набрано: закат, закат, закат. Как нитки ожерелья, строки рвутся, И буквы катятся, куда хотят. Я знаю, солнце, покидая сад, Должно еще раз было оглянуться Из-за охваченных зарей оград. А вот как будто ночь по всем приметам. Деревья жмутся по краям дорог, И люди собираются в кружок И тихо рассуждают, каждый слог Дороже золота ценя при этом. И если я от книги подыму Глаза и за окно уставлюсь взглядом, Как будет близко всё, как станет рядом, Сродни и впору сердцу моему! Но надо глубже вжиться в полутьму И глаз приноровить к ночным громадам, И я увижу, что земле мала Околица, она переросла Себя и стала больше небосвода, И крайняя звезда в конце села Как свет в последнем домике прихода. 1958

673. Созерцание

Деревья складками коры Мне говорят об ураганах, И я их сообщений странных Не в силах слышать средь нежданных Невзгод, в скитаньях постоянных, Один, без друга и сестры. Сквозь рощу рвется непогода, Сквозь изгороди и дома, И вновь без возраста природа, И дни, и вещи обихода, И даль пространств — как стих псалма. Как мелки с жизнью наши споры, Как крупно то, что против нас! Когда б мы поддались напору Стихии, ищущей простора, Мы выросли бы во сто раз. Всё, что мы побеждаем, — малость, Нас унижает наш успех. Необычайность, небывалость Зовет борцов совсем не тех. Так ангел Ветхого Завета Нашел соперника под стать. Как арфу он сжимал атлета, Которого любая жила Струною ангелу служила, Чтоб схваткой гимн на нем сыграть. Кого тот ангел победил, Тот правым, не гордясь собою, Выходит из такого боя В сознаньи и расцвете сил. Не станет он искать побед. Он ждет, чтоб высшее начало Его всё чаще побеждало, Чтобы расти ему в ответ. 1958

Юлиуш Словацкий

674. Кулиг

Праздничный поезд мчится стрелою. В вооружении, вереницей Мчатся на место жаркого боя Радостнее, чем в отпуск с позиций. К дому лесному в чаще нагрянем, Спящих без платья стащим с кроватей. Поторопитесь с приодеваньем! Едемте с нами, время не тратя! Сядемте в сани в чем вас застали. Топают кони, кличут возницы. Это гулянье на карнавале. Дальше и дальше, к самой границе! Двор при дороге. Кoней заслыша, Ночь отзывается тявканьем пёсьим. Не нарушая сна и затишья, Мигом в безмолвии ноги уносим. Кони что птицы. В мыле подпруги. Снежную кромку режут полозья. В небе ни тучки. В призрачном круге Месяц свечою стал на морозе. Редкому спится. Встречные с нами. Кто б ни попался, тот в хороводе. Над ездовыми факелов пламя. Кони что птицы. В мыле поводья. Если ж нельзя вам за нездоровьем, Да не смутит вас пенье петушье. Мы полукровок не остановим. Мимо промчимся, сна не наруша. Нечего думать нам о привале. Редко какому дома сидится. Это гулянье на карнавале. Мимо и мимо, к самой границе. Стойте! Постройка. Отсвет кенкетов. В воздух стреляю вместо пароля. Тотчас ответный треск пистолетов. Шляхта справляет свадьбу на воле. Едемте с нами, шафер и сваты! Где новобрачный? Кланяйся тестю. Просим прощенья. Не виноваты. Наше почтенье милой невесте. Долгие сборы — лишние слезы. Без разговоров разом в дорогу! Ставь жениховы сани к обозу. Вышли, махнули шапкой, и трогай! Едемте с нами в чем вас застали. Вихрем несутся кони, как птицы. Это гулянье на карнавале. Мимо и мимо, к самой границе. Стойте тут, стойте! Снова именье. Выстрелить, что ли? Тише. Отставить. Лучше повергнем в недоуменье. Всюду нахрапом тоже нельзя ведь. Молча проходим мы по аллеям. Дом. Занавески черного штофа. Мы соболезнуем и сожалеем. В доме какая-то катастрофа. Сборище в зале на панихиде. Отрок у гроба. Зал в позолоте. Ах, в опустевшей вотчине сидя, Сударь бесценный, вы пропадете. Мы вас увозим. Слушайте слепо. Всех вас, собравшихся к отпеванью, В траурных лентах черного крепа, Просим покорно в парные сани. Едемте с нами в чем вас застали. Свищут полозья. Кони что птицы. Это гулянье на карнавале. Мимо и мимо, к самой границе! Стойте. Усадьба. Память о предках, Кажется, реет где-то незримо. Дверь кабинета. Свечи в розетках. Ломберный столик. Облако дыма. Карты! К лицу ль это, судари, шляхте В час, когда зреют судьбы народа? Цепью стрелковой в поле залягте! К дьяволу карты! К черту колоды! Вооружайтесь! Вон из трущобы! Пусть в короли и валеты и дамы Лишь коронованные особы Мастью играют тою же самой. Пусть венценосцы и фаворитки, Лишь доверяя равным и близким, Мечут упавшие вдвое кредитки С Карлом Десятым, с беем тунисским. Едемте с нами в чем вас застали. К дьяволу карты! Кони что птицы. Это гулянье на карнавале. Мимо и мимо, к самой границе. Стойте. Старинный замок вельможи. Залпы в ответ на залпы отряда. В окнах личины. Странные рожи. Бальные платья. Шум маскарада. Черти, монахи, рыцари, турки, Старый бродяга с бурым медведем! Не доплясавши первой мазурки, К нам выходите, вместе поедем! Едемте с нами в чем вас застали, Мавры, испанцы и сицилийцы! Это гулянье на карнавале. Мимо и мимо, к самой границе. Стойте тут, стойте! Новое зданье. Света в окошках нет и в помине. В воздух стреляю. Тихо. Молчанье. Тьма и безмолвье сна и пустыни. В двери стучитесь. Спать по-мертвецки?! Нет, не перечьте нашей забаве. С лампой выходит старый дворецкий. «Спит твой хозяин? Вот добронравье!» — «Нет, он не спит. Господин мой и дети, Только узнали о возмущенье В ночь декабря со второго на третье, Вышли с отрядом в вооруженье. Вот почему опустели аллеи». — «Твой господин молодчина! А мы-то! Думали, дрыхнет, — вот дуралеи! Больше таких бы Польше в защиту». Едемте дальше, раз не застали. Свищут полозья, кони что птицы. Это гулянье на карнавале. Мимо и мимо, к самой границе. Месяц сияет. В мыле буланый. Полоз дорогу санную режет. Сыплются искры. Блещут поляны. И постепенно утро уж брезжит. Мы подъезжаем. Стало виднее. Вот и граница. Мы на кургане. Заговорили все батареи. Это на масленой наше катанье. <1942>

Николоз Бараташвили

675.

Что странного, что я пишу стихи? Ведь в них и чувства не в обычном роде. Я б солнцем быть хотел, чтоб на восходе Увенчивать лучами гор верхи; Чтоб мой приход сопровождали птицы Безумным ликованьем вдалеке; Чтоб ты была росой, моя царица, И падала на розы в цветнике; Чтобы тянулось, как жених к невесте, К прохладе свежей светлое тепло; Чтобы существованьем нашим вместе Кругом всё зеленело и цвело. Любви не понимаю я иначе. А если ты нашла, что я не прост, Пусть будет жизнь избитой и ходячей — Без солнца, без цветов, без птиц и звезд. Но с этим ты сама в противоречье, И далеко не так уже проста Твоя растущая от встречи к встрече Нечеловеческая красота. <1946>

676. Голубой цвет

Цвет небесный, синий цвет, Полюбил я с малых лет. С детства он мне означал Синеву иных начал. И теперь, когда достиг Я вершины дней своих, В жертву остальным цветам Голубого не отдам. Он прекрасен без прикрас. Это цвет любимых глаз. Это взгляд бездонный твой, Напоенный синевой. Это цвет моей мечты. Это краска высоты. В этот голубой раствор Погружен земной простор. Это легкий переход В неизвестность от забот И от плачущих родных На похоронах моих. Это синий, негустой Иней над моей плитой. Это сизый, зимний дым Мглы над именем моим. <1949>

С. Я. Маршак

Вильям Блейк

677. Тигр

Тигр, о тигр, светло горящий В глубине полночной чащи! Кем задуман огневой Соразмерный образ твой? В небесах или глубинах Тлел огонь очей звериных? Где таился он века? Чья нашла его рука? Что за мастер, полный силы, Свил твои тугие жилы И почувствовал меж рук Сердца первый тяжкий стук? Что за горн пред ним пылал? Что за млат тебя ковал? Кто впервые сжал клещами Гневный мозг, метавший пламя? А когда весь купол звездный Оросился влагой слезной, — Улыбнулся ль наконец Делу рук своих творец? Неужели та же сила, Та же мощная ладонь И ягненка сотворила И тебя, ночной огонь? Тигр, о тигр, светло горящий В глубине полночной чащи! Чьей бессмертною рукой Создан грозный образ твой? <1915>

678.

В одном мгновенье видеть вечность, Огромный мир — в зерне песка, В единой горсти — бесконечность И небо — в чашечке цветка. <1943>

Редьярд Киплинг

679.

На далекой Амазонке Не бывал я никогда. Только «Дон» и «Магдалина» — Быстроходные суда — Только «Дон» и «Магдалина» Ходят по морю туда. Из Ливерпульской гавани Всегда по четвергам Суда уходят в плаванье К далеким берегам. Плывут они в Бразилию, Бразилию, Бразилию, И я хочу в Бразилию — К далеким берегам! Никогда вы не найдете В наших северных лесах Длиннохвостых ягуаров, Броненосных черепах. Но в солнечной Бразилии, Бразилии моей, Такое изобилие Невиданных зверей! Увижу ли Бразилию, Бразилию, Бразилию, Увижу ли Бразилию До старости моей? <1923>