Мать (CИ)
Шрифт:
На миг пригрезилось: вот он возвращается после болгарских каникул, загорелый, с кучей впечатлений, приходит в школу, и все пялятся на него как на знаменитого певца или футболиста; а потом - линейка, и он выступает там, рассказывая о поездке, и у каждого, даже у Карасёвых, в глазах - зависть и восхищение.
– Итак, первый вопрос...
– объявила завуч.
– Поставьте цифру один... "Назовите имя болгарского космонавта, летавшего по программе Интеркосмос".
Это было легко. У Пахомова дома имелся набор болгарских марок с космической тематикой, на одной из которых был изображён усатый человек в скафандре,
– Все написали?
– завуч сделала паузу.
– Следующий вопрос: назовите главу Коминтерна, чей мавзолей сейчас стоит в болгарской столице.
Это было ещё проще. Про Димитрова в "Сентябрятах" сообщали чуть не на каждой странице.
– Третий вопрос, - медленно произнесла завуч.
– Назовите имена создателей славянской письменности, чей день отмечается в Болгарии двадцать четвёртого мая.
Пахомов оторопел. Несколько мгновений он тупо разглядывал свой листок, затем, чувствуя накатывающее отчаяние, покосился на Белякова: тот что-то старательно выводил синей ручкой. Завуч ласково озирала класс, ни на ком не задерживая взгляд.
– Все написали?
Голос завучихи прогремел как приговор. Володька поднял на неё глаза.
– А если нет ответа, то всё?
– спросил он с робкой надеждой.
– К сожалению, - сочувственно улыбнулась та.
У Пахомова что-то оборвалось внутри. Не чувствуя под собой ног, он с грохотом выбрался из-за парты и ринулся к выходу. В носу щипало, на глаза наворачивались слёзы. Он срезался уже на третьем вопросе. На третьем! Где же справедливость? Зачем он ходил расспрашивал всех о Болгарии и мусолил эту нудятину про сентябрят? Три месяца подготовки - и всё коту под хвост. А самое обидное - он был единственным, кто не знал ответа на тот вопрос. Единственным! Беляков - и тот знал! А ведь он вообще сюда попал случайно. Как же так? Почему? А что, если Беляков сейчас выиграет? Нет, нет, невозможно! Так не бывает!
Ничего не видя перед собой, Володька вывалился на улицу и зашагал домой. Путь его пролегал мимо недостроенной трехэтажки, где он частенько играл с друзьями в казаков-разбойников и войнушку. Сейчас там копошился с приятелями Грищук - плавил свинец из притащенного откуда-то аккумулятора.
– А, Володяра!
– приветствовал Грищук Пахомова.
– Подь сюда.
– Чего тебе?
– прогнусавил Володька, останавливаясь. Вот только Грищука ему сейчас не хватало!
– Ну подойди, - повторил Грищук, улыбаясь.
– Бить не буду.
Пахомов приблизился. До недостройки было шагов двадцать, понизу она заросла кустами и молоденькими осинами. На маленькой полянке горел костёр, сложенный из ящиков для бутылок; трое каких-то пацанов выковыривали из аккумуляторной решётки свинцовые костяшки и бросали их в жестяную банку. Кругом валялись обломки шифера.
Грищук был в школьной форме, но весь расхристанный, грязный, без галстука; на нарукавной эмблеме его поверх раскрытой книги красовались череп и кости, нарисованные ручкой.
– Ну подойди сюда, - дружелюбно сказал он Пахомову.
Тот сошёл с дороги, протопал к нему меж луж, держась за лямки ранца.
– Чо, из школы чешешь?
– спросил Грищук.
– Ну.
– Чо там, в школе?
Пахомов пожал плечами.
– Конкурс идёт, чтоб в Болгарию поехать.
– А ты чо?
– Проиграл.
Грищук
заржал.– Ты чо, думал, такому чухану как ты путёвку дадут?
Пахомов опустил глаза.
– Ты ж - придурок, - продолжал Грищук.
– Сам ты - придурок, - тихо сказал Пахомов.
– Чё? Повтори!
– Ничё...
Грищук подступил к нему вплотную.
– Это ты Маргарите растрепал, что я директору про бомбу звонил?
– Ничего я не трепал.
– Из-за тебя, урода, меня отец чуть не убил.
"И правильно сделал", - подумал Пахомов.
– Я не говорил, - произнёс он, пряча глаза.
Грищук сделал шаг вперёд, и Пахомов попятился.
– Чего ссышь-то?
– ухмыльнулся Грищук.
– Ничего я не ссу...
Грищук вдруг ухватил его за шею и попытался провести удушающий приём. У него не получилось, Володька сумел выскользнуть, но когда он развернулся, чтобы дать стрекача, Грищук поймал его за ранец и дёрнул на себя. Пахомов повалился навзничь, больно ударившись ладонями о мёрзлую землю.
– Дурак, что ли?
– выкрикнул он, барахтаясь, как черепаха на панцире.
– Ща тебе, стукачу, плохо будет.
Кто-то из Грищукских дружков крикнул ему со смехом:
– Чо, помочь?
– Отвянь, - сказал Грищук, выдёргивая из-под Пахомова ранец.
– Отдай!
– завопил Володька, вскакивая на ноги.
Грищук вытряхнул из ранца тетради и учебники, оттолкнул Пахомова.
– По роже получишь, козёл.
Он поднял одну тетрадку.
– Лови, пацаны!
Пахомову опалило нутро. Сейчас эти сволочи сожгут все тетради, а там, между прочим, домашние задания! Маргарита его прибьёт.
– Я... я родителям скажу!
– завопил Володька.
– Да беги прям щас, плакса!
Но жечь его тетради не стали, придумали кое-что похуже: принялись малевать в них мерзопакостные рисунки. Грищук попытался сорвать с Володьки галстук, но Пахомов вцепился в галстук намертво.
– А ну снял быстро!
– приказал Грищук, дёргая за колышущиеся алые концы.
– Не дам!
– кричал Пахомов, вырываясь.
Сзади подбежал один из дружков Грищука, схватил Володьку за локти.
– Снимай, Серый!
Грищук быстро развязал Пахомовский галстук, сунул ему под нос:
– А ну плюй.
Володька, отшатнувшись, замотал головой.
– Плюй, козёл!
У Володька выступили слёзы. Герой из него был никудышный. Казалос бы вот - самое время для подвига: злодеи схватили пионера и пытают его. Сколько раз он читал об этом! А когда самого припёрло, раскис как девка.
– Плюй, сука, - процедил Грищук, возя галстуком ему по носу.
– Будешь знать, как стучать, урод. Плюй, ну!
– Не буду!
– взвизгнул Пахомов и заревел.
– Тьфу, баба, - с презрением произнёс Грищук. Он запихнул галстук Пахомову в карман брюк.
– Свободен, стукач. Забирай своё барахло и вали отсюда. А заложишь ещё раз Маргарите - тебе не жить, понял?
Пахомов, пребывая в прострации, начал собирать раскиданные повсюду учебники и тетради.
– Вон, там ещё забыл!
– потешались Грищуковские дружки.
"Ублюдки, сволочи!
– мысленно ругался Володька.
– Обязательно скажу Маргарите, чтоб тебя из школы выгнали, гниду. Думаешь, самый крутой здесь? Посадят в тюрьму - будешь знать".