Мать ветров

Мгновения назад кипевшая кровь застыла внутри ломкими льдинками. Студент как переводчик с саорийского знал предания этой страны куда лучше, чем родной Ромалии или же Иггдриса. Но про утбурдов слышал и даже не сомневался в их существовании. Однажды беседовал с человеком, чью сестру покарал утбурд, редкое, но вполне реальное существо.

О них говорили всякое. Называли призраками, упырями, ожившими мертвецами. В одном сходились пестрые описания: утбурдами становились младенцы, умершие насильственной смертью или же брошенные родителями на произвол судьбы. Младенцы каким-то чудом вырастали и рано или поздно находили тех, кто загубил их невинную юную жизнь.

— Тебя на самом деле не подобрали добрые старики? — с трудом разлепив пересохшие губы, спросил Марчелло. — Ты умерла после того, как погибли родители?

— Старики подобрали меня после того, как я... малость подросла и вышла из-под земли. Из горящего дома родителей меня вынес совсем другой человек. Юноша, почти ребенок, он попросился к нам на ночлег. Он прибился к каким-то беженцам и даже нашел для меня кормилицу, но я все равно умерла. Не знаю, почему, — Хельга говорила просто и обыденно, а у ее друга, казалось, каждый волосок на теле встал дыбом. — Он похоронил меня возле одного из мегалитов древнего кромлеха.

— Кромлеха вервольфов?! — воскликнул студент, который тут же вспомнил, что накануне рассказывал Алессандро о магии оборотней.

— Да, так о нем говорили, — кивнула девушка. — Ты не удивлен?

— Жуткая магия исчезнувшего племени... Алессандро вчера зачитывал нам выдержки из дневника, из которых следовало, что волки приносили человеческие жертвы, и шаман обретал силу оживлять мертвых. Выходит, не в жертве дело... Постой, Хельга, но если ты погибла младенцем, то откуда знаешь так много?

— А как, по-твоему, утбурды находят виновных в своей смерти? — горько усмехнулась служанка. — Младенцы глупы и беспомощны, они воспринимают мир как животные, а не как люди. Утбурды наследуют память своих родителей. А я впитала часть воспоминаний моего спасителя.

— Кого же мне благодарить за мою дорогую подругу? — грустно улыбнулся Марчелло.

— Уроженца твоей ненаглядной Саори. Его звали Раджи.

В коридоре послышались шаги. Друзья поднялись на ноги, Хельга схватилась за тряпку, Марчелло с трудом оторвал от стола тяжеленную стопку книг.

— Завтра утром поговорим, — бросил юноша. — И сегодня в полдень прощание, ты сможешь прийти?

— Да, я отпросилась вчера у хозяйки, — ответила девушка и скрылась между высокими, под потолок, шкафами и полками.

Церемониальный зал в пристройке главного здания университета запрудили толпы преподавателей, студентов, друзей и знакомых Пьера. Крохотный историк собрал вокруг себя невероятно много народу. На похоронах предыдущего ректора, правда, очередь к гробу начиналась аж на улице, но Марчелло не помнил, чтобы в тот день люди плакали так искренне, как сегодня.

Накануне внезапно выяснилось, что никто толком и не знал, какой же веры придерживается Пьер. Он постоянно читал и без умолку рассказывал о древних культах, обрядах, традициях, но, оказывается, ни разу не упоминал о том, а каким же традициям следует сам. Поэтому церемонию решили проводить в соответствии с верой его родителей.

Жрицы ордена Плачущих Жен в серых, будто пелена дождя, свободных одеяниях мерной поступью обходили гроб и разбрызгивали перед собой воду из серебряных чаш. Старшая жрица стояла над телом, и воск со свечи в ее руках тяжелыми густыми слезами падал на тоненькие ручки покойного. Пока служительницы беззвучно шептали слова молитвы, остальной люд терпеливо ждал разрешения на прощание.

Марчелло стоял почти у самого входа, прислонившись к черной мраморной колонне. У него не было ни малейшего желания идти на высокий, устланный черным бархатом помост в первых рядах. Пусть их с Пьером связывала не дружба, а лишь добрые приятельские отношения, какие возможны между преподавателем и младшим братом его коллеги, но юноша искренне любил этого удивительного человечка, потому и попрощаться хотел спокойно, без спешки. Кроме того, он еще не отыскал Хельгу, а ведь собирались вместе отдать последнюю дань историку.

Наконец, в толпе мелькнула светлая коса. Студент осторожно — как только мог при его-то неуклюжести — пробрался сквозь плотные ряды и крепко сжал ладошку бледной, как смерть, подруги. Да, он-то еще вчера видел, ему легче...

— Идем, — шепнул он служанке и повлек за собой к ближайшей колонне. И решил слегка изменить направление, когда заметил у задрапированного черным сукном окна двух студентов.

— Марчелло, а я ведь не успел вчера поблагодарить тебя за помощь, — сокрушенно покачал головой гном Яри.

— Пустяки, — ответил юноша.

— Нет, — горячим шепотом возразил гном. — Тебя в прошлый раз из-за меня побили... Не надо так. Вдруг снова побьют?

— Прости мое любопытство, но почему ты сам с ними не споришь? — теплые интонации в голосе Али смягчили его довольно неприятный и отчасти обвинительный вопрос.

Яри понуро опустил плечи. За него ответил Марчелло:

— У его дяди могут быть неприятности. Он ювелир, и отец того, темного, тоже ювелир. Все клиентов делят.

Саориец понимающе кивнул. Перевел взгляд на Хельгу, которая уже и не пыталась вытирать текущие слезы. Протянул девушке руку и ласково пожал ледяные пальцы:

— Сочувствую. Кажется, уход маленького историка для многих стал большим горем.

Марчелло представил друг другу Хельгу и Али и прислонился к стене между ними. Неловкий юноша, который редко посещал студенческие сборища и не очень-то легко сходился с людьми, в эти горькие минуты вдруг оказался рядом с двумя старыми друзьями и еще одним человеком, дарившим странную уверенность в неизбежности дружбы. Его внутренне непрестанно колотило от бессильной ненависти к тем, кто погубил Пьера, но близость этих троих отчего-то убеждала в том, что однажды справедливость восторжествует.

Комментарий к Глава 9. Али. Все за одного * Утбурд — в скандинавской мифологии злые мстительные духи младенцев, которых бросили умирать. Очень быстрые и сильные, от них практически невозможно спастись. Мстят прежде всего матери.

====== Глава 10. Милош. Звери ======

Сумерки — не важно, утренние ли, вечерние — неизменно напоминали Милошу об Али. На индиго, которую изготавливали в Саори, у фёнов попросту не хватало денег, как и на ромалийский ультрамарин, а поиск магических красок в Грюнланде был делом неблагодарным. Поэтому, следуя советам художников-кустарей, Али использовал для создания синей краски листья вайды. Увы, наиглавнейший совет — заливать растения мочой пьяного человека — в условиях лагеря оказался совершенно невыполнимым. И юноше пришлось изрядно помучиться, а заодно потормошить Шалома, чтобы получить желанный цвет. На самые разные оттенки синевы, от практически черного до сизого и грязно-голубого, Милош насмотрелся в избытке.