Мать ветров

— До встречи, дорогой Фридрих, — будто в насмешку, Зося сделала изумительный реверанс.

Она не кривила душой и в самом деле не осуждала. Трепетная Амалия, нежная Камилла и даже отважный Георг дружно хлопнулись бы в обморок, если бы узнали, что известный своим благородством, безупречностью поступков и мыслей барон Баумгартен в далекой молодости спал с собственным братом и, более того, не раз бывал с ним уже после женитьбы. Их письма друг другу были настолько откровенны и вместе с тем прекрасны, что Зося с Саидом просто зачитывались ими.

Как раз во время чтения ведьма и сказала сыну, что они с отцом знали маленький секрет братьев. На что лучник, нахально осклабившись, заявил, мол, они с Али и Милошем об этом догадывались. Зося прыснула. А Саид, отсмеявшись, мечтательно заметил:

— Хорошо все-таки у нас.

— Почему?

— Шантаж невозможен в принципе.

Поздней ночью, вопреки традиции, в роскошной библиотеке замка Баумгартенов горели свечи и пылал огонь в очаге. Сам Фридрих, подавленный и разбитый, сидел в кресле, медленно потягивал вино и перечитывал те два письма, которые шантажисты почему-то оставили в тайнике.

Он все реже и реже приходил сюда. В последний раз барон открывал заветную шкатулку прошлой зимой, потому и не заметил пропажи писем. Он искренне и преданно любил свою воздушную Амалию, боготворил Камиллу и гордился Георгом. А то, что связывало их с братом... Страсть? Какая-то дикая, невероятная нежность? Искаженная в сотнях зеркал любовь?

Жена в свои почти пятьдесят отдавалась ему реже, чем в далекой юности, напоенной вешними ароматами и перезвоном бойких ручейков. Однако их близость позабыла однообразное буйство молодой зелени и наполнилась всем богатством оттенков осени. Брат остался навеки двадцатисемилетним юношей с дерзкой копной каштановых локонов. Неистовый, яркий, как он кричал, как исступленно бился под ним в минуты грешных соитий!

А теперь их тайну узнали и подло воспользовались ею. Воспользовались его доверием, проникли в его дом, растоптали, раздавили грязными сапогами то мучительное и святое, что хранил он на алтаре своей души. И как подачку оставили ему эти два письма...

Фридрих смахнул навернувшиеся на глаза слезы, глубоко вздохнул и вернул шкатулку в тайник. Долил вина в кубок и собрался было выбрать книгу для успокоения души, как вдруг услышал в коридоре странный шум. Отпер дверь, которую предусмотрительно закрыл изнутри на ключ, и едва не столкнулся нос к носу со служанкой Камиллы.

— Простите, господин барон, — девушка низко поклонилась, но пепельные прядки, выбившиеся из растрепанной косы, не скрыли синяк под ее глазом. — Простите... Позвольте мне уйти...

— Да, ступай, милая Герда, — кивнул Фридрих и обернулся к своему сыну. Георг явно преследовал служанку, но, завидев отца, остановился и внимательно смотрел на него, ожидая реакции. И тот не замедлил высказаться: — Дорогой мой, я еще помню, что значит быть молодым, и как бурлит юная кровь при виде женской красоты. Не спорю, Герда очаровательна. Но бить девушку по лицу, если она тебе отказала... Подумай, сын, достойно ли это нашего рода?

— Признаю свою вину, отец, — покорно склонил голову Георг. — Но эта девчонка слишком дерзкая для служанки, она оттолкнула меня так грубо... Я не сдержался. Обещаю тебе впредь быть осторожнее.

— Верю тебе, мой мальчик, — мягко улыбнулся барон. — Есть множество куда более привлекательных способов добиться от девушки согласия.

====== Глава 9. Али. Все за одного ======

После свежести теплого снежного дня родные комнаты встретили Марчелло привычным спертым воздухом. Мама не выносила открытых окон, и проветривание превращалось в целую миссию с продуманным пошаговым планом и запасными путями отступления. Юноша прилежно изучал историю задолго до университета и досконально знал события не одной баталии, а потому его стараниями за последние пять лет они ни разу не задохнулись.

— Прости, что задержался, — сказал Марчелло встретившей его девушке и протянул ей душистую пахлаву, которую купил в чайхане.

— Ну что ты, вовсе не страшно, — та расплылась в улыбке и с удовольствием принюхалась к сласти.

— Как она? — неизменный вопрос с порога.

— Лучше, чем вчера. Разок только кошмар привиделся. А так — поет, вяжет, постирала немного.

— И правда лучше, — согласился юноша. — Ну, беги, не задерживаю!

Сиделка накинула плащ, поклонилась и шмыгнула за дверь. А из-за другой двери показалась статная женщина с серебром в темных волосах, уложенных в сложный узел на затылке, и детской улыбкой на почти гладком лице.

— Золотой мой, — ласковые руки трепетно коснулись волос Марчелло, а по бледным щекам заструились слезы. Для мамы время текло иначе, и даже самая пустяковая разлука на пару часов могла показаться ей бесконечной. За пять лет он привык, и сердце уже не сжималось тоскливо всякий раз, когда она плакала, и юношу почти не мучила совесть, если он слегка задерживался. Как сегодня.

— Здравствуй, родная. Смотри, я принес свежий чай и твою любимую пахлаву. Ты вскипятишь для меня воду? На улице снег, хорошо бы согреться.

— Мой бедный мальчик, конечно-конечно, бегу! И я связала тебе новые перчатки, старые-то, небось, давно поистерлись.

«Старые» мама подарила ему с месяц назад, но эти лишними не будут. Кто знает, вдруг еще какой отчаянный студент явится на лекцию в главное здание без перчаток? Или Али потеряет теперь уже свои.

Сегодня после чая он озадачил маму приготовлением риса на ужин, зная, что рис она может перебирать и час, и два, и проветрил как следует комнату родителей и свою с братом, а после устроился за столом напротив нее и взялся за перевод. Издатель накануне поторопил его, и хорошо бы сдать рукопись к концу недели, но думалось плохо. Саорийская вязь вилась перед глазами затейливым узором, но в каждом штрихе он видел скрюченное тельце Пьера. И без того маленькое, оно показалось ему беззащитным и жалким на полу огромной аудитории.

Хлопнула входная дверь, послышалось сразу два голоса. Отец и Энцо вернулись. Что ж, наверное, он сумеет скрыться в спальне и поработать пару часов. В одиночестве проще справиться со своими чувствами, чем рядом с матерью, перед которой неизменно нужно было держать себя в руках.

Где-то залаяла собака. В окошко комнаты братьев не видать было неба — лишь крышу соседнего дома, который тесно прижался к их собственному. Но одинокий лай в полной тишине да серый мрак вокруг подсказали ему, что полночь уже миновала, а до утра еще далеко.

Энцо похрапывал на соседней кровати. Хорошо ему — с детства отличался крепким сном.

Глаза Марчелло начали различать в темноте предметы. Книги, свитки, стопки бумаг. Он скользил взглядом по корешкам, каждый из которых нашел бы и наощупь, выхватывал самые любимые книги, мысленно обращался к любимым страницам, фразам... В полдень — похороны Пьера. Но ведь было же во вчерашнем дне что-то светлое, ведь не сплошь тоскливый вой будто в легендах про упырей, не только промозглый холод склепа.