Мать ветров

Вариант второй: судя по слухам, которые доставили Детям их доверенные лица в Йотунштадте, в последнее время в ордене Милосердного Пламени внезапно наметились милосердные тенденции. Весной служители съезжались на всеобщий собор, а у Фридриха среди них имелись один родственник и один друг детства. Следовательно, он мог бы повлиять на обоих и, опять же, поставлять фёнам какие-то закрытые сведения. Результат непредсказуем, эффективность сомнительна, но... То было действие на уровне всей страны, а не кусочка приграничного княжества, и раскрывать свое подлинное имя вовсе не обязательно.

Утром Зося планировала обсудить с товарищами оба варианта и послать гонцов с запросами в два других отряда. А на сон грядущий она взялась перечитать собственно компрометирующие письма, чтобы лучше представить себе барона и его реакцию на каждое из требований.

Под видом ромалийской аристократки Лючии Зося две недели прожила в замке Фридриха, ежедневно общалась с ним, его женой Амалией и дочерью Камиллой, а в последние дни — и с сыном Георгом. Но запомнила она постыдно мало для подпольщицы с более чем двадцатилетним стажем. Вернее... Она запомнила Раджи, который жил там же и, назвавшись лекарем Ибрахимом, действительно на совесть лечил барона.

Встречи за столом, прогулки по саду, беседы вечерами у камина — и все на глазах у других, все сплошь притворство, редкие взгляды, случайные касания. Объятия и поцелуи урывками, наспех, между мужем и женой — будто украденные. Мягкий шелк черных локонов, в единственном глазу цвета гречишного меда столько нежности, что хватило бы на целое княжество, юношеская дерзость прикосновений, мужская надежная сила его рук... Рук, остывших много месяцев назад.

Вдова помнила Раджи. А командир подпольной армии «Фён» обязана была помнить барона Баумгартена. Не вышло, так что ж — восстановит впечатления по письмам.

— Мама! — сиплый спросонья голос Саида оторвал ее от очередного романтического пассажа.

— Ты чего? Спи давай, — с улыбкой ответила женщина и не глядя взъерошила кудряшки сына.

— Ты тоже. Пораньше проснемся и вместе дочитаем.

— Три письма осталось. А ты посмотришь завтра, — попробовала договориться Зося, хотя уже почуяла знакомую сталь в интонациях Саида. Сталь, которую все трое братьев унаследовали от Раджи.

— Мама, — юноша решительно забрал бумаги из рук своего командира и мягко, но настойчиво уложил ее. Укрыл одеялом и рукой.

Зося обреченно вздохнула. Третий командир армии сдавала позиции позорно быстрее, чем второй и первый. Чтоб она так вот хоть раз уложила Раджи? Да скорее бы горы рухнули! Нет, он не ругался, не повышал на нее голос, не спорил, лишь змеей выскальзывал из ее объятий. Зато первый, Кахал, умудрялся посылать в откровенно непристойные путешествия своего любовника, хотя Горан при желании мог бы скрутить его одной рукой.

Откуда в ней эта слабость? Не женская, не материнская, странная, безымянная. Или просто Саид сильный? За троих. Зося повернулась и довольно устроила голову на плече сына, который снова спал так безмятежно, будто и не просыпался вовсе. Молодость! Если повезет, весной она получит весточку от Али, а Милош... Пусть не боги, но ветра сберегут его и в бурю, и в штиль.

Строчка вилась за строчкой, слова льнули друг к другу, манили своих собратьев, кружили, парили, звенели. За последние шесть лет он написал и спел, должно быть, больше, чем за всю предыдущую жизнь. А причина — да вот же, в двух шагах, стоит руку протянуть. И он протянет, когда закончит балладу, а тот, второй, отложит в сторону Огненную Книгу и листы, испещренные рунами, цифрами, таинственными символами.

— Эрвин, позволишь отвлечь тебя на минуту? — привычный шелест вплелся в строку и подсказал образ. Менестрель поднял руку, мол, сейчас, допишу — и поговорим.

— Да? — Эрвин поставил точку и устроился рядом с Шаломом. Рядом, но не касаясь. Ни в коем случае. Мечтательной хаотичной натуре поэта в первые месяцы нелегко было подстроиться под строгий, хоть и невидимый посторонним, распорядок чародея, но он справился.

— Шалом, я всего лишь дотронулся до тебя! — возмущается Эрвин. — Даже между просто знакомыми такое допустимо!

— Между просто знакомыми — верно, допустимо, — к шелесту добавляется хищный клекот. — Но когда ты прикасаешься ко мне, и мы одни, для меня — это знак близости. А мы хотим закончить работу, не отвлекаясь, не так ли?

— Ты же читаешь знаки и владеешь некоторыми из них, — искренне удивляется менестрель. — Неужели тебе неподвластен этот знак?

— Был бы, — кивает Шалом. — Но я не хочу повелевать знаками, связанными с тобой.

— Скажи, пожалуйста, как ты понимаешь эту фразу? — травник указал на подчеркнутую строчку.

— «Боги мудры и милостивы, а потому принимай данное ими как милость. И если судьба ударила тебя по правой щеке, то не противься и подставь ей левую, ибо все, что происходит, происходит из милости богов», — Эрвин прочитал вслух и с изумлением уставился на любовника: — Ты же знаешь мое мнение обо всей этой чуши, которой прикрывает насилие орден.

— Я хочу знать не твое мнение, а твое понимание, — терпеливо ответил Шалом. — Кроме того, в определенных ситуациях ты умеешь подставлять левую щеку.

— Эта фраза многозначная, — немного подумав, ответил менестрель. — В ней звучит призыв подчиниться высшей воле, даже если нам неясен смысл этой воли. Этими словами якобы утешают тех, чьи родные и друзья идут на костер. Но... Есть в ней доля разумного, хотя мне и трудно это признать. Ведь и в самом деле... Есть то, что не зависит от нас, есть смерть, болезни, старость, смена времен года, логика повседневных вещей. Они порой бьют и еще как бьют, но сопротивление бесполезно и бессмысленно, — Эрвин помолчал и невольно опустил глаза, прежде чем продолжить: — А что касается меня, так... Это мой осознанный выбор. Да, пожалуй, именно осознанность и свобода решения позволяют мне легче принять вторую пощечину, чем эту цитату.

— Благодарю, — чародей добавил в цепочке символов три цифры, вложил листы в книгу и закрыл ее. Черные матовые глаза, от которых долгое время шарахались фёны, без намека на блеск, будто выжженные, глянули на Эрвина с неподдельным интересом к его творению и легким пренебрежением ко всем рифмованным и нерифмованным строчкам мира. В данный момент. — Ты дописал? Прочтешь мне?

— Завтра, — покачал головой менестрель. — Слишком уж разудалая песня, не для ночных часов. И я слишком изголодался по тебе.

Две недели. Шалом как лучший лекарь Фёна отправился наблюдать за четырьмя деревнями вместе с отрядом Арджуны и вернулся лишь сегодня.

Рука в руке. Знак. Можно.

На стиснутых в железном захвате запястьях к рассвету проступят синяки. А лицо менестреля останется чистым. Чародей умел бить так, чтобы не оставалось следов.

— Еще? — шепот демона и непроглядный мрак в глазах бывшего чернокнижника.

— Да.

Пять.

В одурманенном долгожданной близостью сознании не словами даже, а смутным видением промелькнула новая строчка. Не забыть бы ее до утра.