Медицинское общежитие

Теперь это все стало похоже на какой-то театр, но зато Верди все видел и чувствовал.

– Выше голову, - поправил он преступника. Тот заколебался, стоя на коленях, и направил подбородок прямо, острым жадным клинком.
– Давай уже!
– рявкнул он.

Верди поднял с пола топор и прилично замахнулся и отрубил преступнику голову. Нависла тишина. Прокурор громко сморкнулся в платочек, а в первых рядах кто-то упал в обморок. Голова не попала в корзину для отрубленных голов, а покатилась вон со сцены и упала на каменную плитку скотного двора.
– Какой неудачный день.

– прошептал Верди.

Толпа немного поежилась, как по команде зааплодировала. Верди не успел начать кланяться, как за руку его схватил прокурор. Они поклонились вместе. Как с обрыва в реку, аплодисменты кончились, и толпа начала расходиться. Медленно и верно.

Верди посмотрел в глаза отрубленной головы; слетев, она оставила рваный кровавый след, который пестрил теперь золотыми блестками от света золотого небесного замка. Верди кинул топор на сцену, окинул взглядом опустевшую площадь, по которой одиноко удалялся прокурор к своей железной колымаге, стоящей у трех мраморных столбов. Верди снял с себя маску и почувствовал, как капли холодного пота стекают по его лицу.

Он стер их ладонью и глубоко вдохнул. потом выдохнул. И успокоился.

"Симфония. Из зимы в лето"

Часть первая.

Свежий воздух утра смешивался с потом и кислым запахом прогнивших зубов и языков десятков рабочих, которые топтались на каменной плитке и ждали зеленый свет светофора. Пятый час горел лишь красный. Только рассвело, поэтому я смог всмотреться в их лица. Лучше бы не всматривался.

– Ну и вонь! Гадость!

– Тише ты, - затыкал я кривоухого карлика с острым носом, сидящего в моем рюкзаке.

Рюкзак давил на плечи и от тяжести и накопившейся и продолжающей накапливаться усталости хотелось рухнуть на плитку и проспаться.

– Во сколько конкурс твой начинается?

– Он не мой.

– Не важно, я все равно не давал согласия показываться людям.

– Ты сейчас им показываешься.

– Они воняют. А тебе хорошо. Смотришь на человечка в красном и пытаешься дремать.

– Подремлешь тут под твоей тяжестью. Вроде карлик, а весишь словно старуха.

– Это я вонь впитал. И хватит называть меня карликом.Терпеть не могу, когда ты называешь меня так. Твоим-то голосом это слышится вообще противно, настолько противно, насколько можно еще ухудшить этот запах от этих гнилых великанов.

– Еще полчаса до начала отбора карликов, - ответил я, посмотрев на огромный циферблат, стоящий подобно памятнику через дорогу.

Еще полчаса, а время будто бы замерло.

– Ой, какой славный малыш!
– послышался тонкий женский голос за спиной.
– что там происходит?
– спросил я у карлика.

– Какая-то баба хочет меня щупать.

– Ой, он еще и говорит, - воскликнула она без восклицания за спиной, а потом задала вопрос.

Как же я хотел повернуться и разглядеть ее лицо, всмотреться в глаза и выдохнуть задержанным дыханием.

– Это ваш ребенок?

– Это карлик.

– Не называй меня карликом!

– Карлик?! Фу!
– и она убежала, оставив лишь цокот каблуков на каменной плитке, который отражался в ушах и исчезал, пока совсем-совсем не исчез.

– Ты молодец - сказал я карлику.

– Спасибо, - ответил он мне.

Загорелся зеленый, зачем-то я еще раз посмотрел на остановившиеся автомобили, ведь это и так было понятно по слуху. Я перешел дорогу, прошел мимо огромного циферблата с городскими указателями, спустился в подземку, пересек одну станцию по стеклянному переходу, стекло которого дрожало при каждом пролетающем поезде, вышел к реке и к прибрежному железнодорожному полотну и к прибрежной станции, откуда виднелся сквозь зеленый парк трехэтажный дом с огромной свисающей простыней.

"Выставка лилипутов XVII"

Карлик все это время молчал. Похоже, заснул.

Дышать стало полегче, еще около спуска в подземку толпа рабочих свернула к заводам. Я тогда предположил, что кислый запах мог исходить от нетопленных за выходные труб, но быстро эту мысль отбросил.

У стойки регистрации было пусто. До открытия окошечка оставалось три минуты, но дамочка с зеленым шарфом уже сидела за стойкой и смотрела на закрытое окошечко, пытаясь покончить с сонным состоянием.

Наконец, минуты прошли, и дамочка открыла окошечко. Послышался легкий звон ее длинных серебряных сережек.

– Хочу записать своего карлика на прослушивание.

Она показала пальцем подождать, открыла папку, лежавшую все время у нее перед носом, в папке виднелись заготовленные фразы, и, не поднимая взгляду, дамочка стала зачитывать эти фразы.

– Ваш лилипут подходит нам.

– Но вы еще даже не взглянули на него, - я попытался снять рюкзак с плеч, но из-за усталости не получалось.

Поняв, что ее перебили, она снова показала пальцем и продолжила.
– Сейчас я выдам вам анкету, вы ее заполните, а потом пройдете в кассу.

– Подождите, - возразил я, отчего дамочка резко отдернула зрачки вверх, порвала взгляд и всмотрелась вникуда.

**

– Платить еще! Ишь ты!- возмущался карлик, когда мы сидели с ним на скамье в парке, чрез который виднелся дом с простыней и нарисованным на простыне карликом.

Я достал из кармана брюк пачку кефира, пальцем отрезал кончики подал ее карлику.

– Спасибо, - замолвил он.

– Она взгляд порвала, - задумался я.

– Кто? Та с шарфом?

– Ara.

– Неудивительно, - он отхлебнул кефира, - с твоим-то умением возражать, с твоим-то отвратным голосом!

– Она... порвала. свой взгляд.

– И что? Ты никогда не видел, как люди свои взгляды рвут, - он отхлебнул кефира, - что ли? К тому же, у тебя самого в свое время неплохо получалось.

– Видел. Но у меня сейчас такое чувство, что все это происходит впервые.

– Понятно.

Я кивнул.

Мороз совсем не тревожил сегодня. Он был каким-то мягким и неуверенным, скорее всего от того, что в городе не выпало ни капли снега за эти зимние месяцы.