Медицинское общежитие

– Поехали в аэропорт, - предложил я карлику, заметив, что тот выпил кефир.

– У, не начинай снова!

– Поехали.

Он вздохнул.

– Tвой рюкзак, тебе решать.

Он еще раз вздохнул, залез в рюкзак и застегнул себя в рюкзаке. Я нацепил рюкзак на плечи и не почувствовал никакой усталости. Привал не помешал. И мы отправились в аэропорт.

**

Она смотрела на то, как лысый чуб карлика выглядывает из-за моей спины, она смотрела так, будто я сунул своего пса в рюкзак и прищемил псу глотку, она широко раскрыла глаза и порвала взгляд.

Я прошел в другую кассу.

– Полтора билета в В.

– Полтора?!
– удивилась кассирша.

– Снова он со своими шуточками., - послышалось за спиной.

– Не шутки это, - оборвал я карлика, плюнув за спину, и уставился на кассиршу.

– Полтора.

Она положила на стойку билет, погладила его, затем достала второй, порвала его пополам и сложила полтора билета вместе. Чудо, просто.

Я всмотрелся в нее и проговорил:

– Я не буду платить. Она послушно кивнула.

– Маг и волшебник!
– послышалось за спиной. Вероятно, карлик развлекал очередь.

И как жаль, что у прохода на посадку стоял накрахмаленный мужик, а не миленькая девушка! Мужик посмотрел на порванный пополам билет и все обдумал, потом обезумел, а потом сдержался.
– Нельзя так делать!- прошептал он.

Я немного поморгал и ответил: - Как же мне быть с карликом? Не бросать же его здесь, в конце-то концов!

– Для таких случаев в аэропорту есть камеры хранения.

– Что?!
– спектакль за спиной не унимался.

– O, я понял!
– понял я, развернулся и направился к камерам хранения.

– Ты что, серьезно хочешь посадить меня в камеру хранения?
– негодовал карлик.

– Да, а почему нет. Все равно тебе не лететь.

– Ха! Да друзья в таком случае находят компромиссы, берут в прокат автомобиль, селятся в мотелях, пьют, ругаются, потом мирятся и признаются друг другу в любви на конечной пароходной станции!

– Я не актер. У меня нет седых волос и полутора часов.

– Зато есть два года. И седые волосы, не ври.

– Подумаешь, посидишь два года в камере, никто не обидится.

– Я обижусь.

– Ну, посиди там. Ну, пожалуйста, - без особого интереса уговаривал я карлика.

– Хорошо, - протянул он.
– Но с тебя пиво, через два года!

– Хорошо.

И я посадил его в ящик. А затем улетел в В.

**

Этот милый одноэтажный белый домик с кирпичным крылечком я никогда не забывал.

Я помнил туда дорогу, дорогу помнил и таксист. Я помнил даже то чувство, которое сопровождало мои ботинки, когда я вступал на крыльцо, на этот теплый молочный кирпич.

Я вздохнул и постучался. Дверь отворилась без какого-либо напряжения. Дом был пуст, вся мебель, да и вообще все - вывезено, свету мешали проникать в помещение навешанные на окна тряпки, а по полу была рассыпана крупа. Ботинки нервно чувствовали крупу и с упоением хрустели ею. Крупа лежала гладким слоем, будто ее не случайно разбросали, а уложили ровно и густо.Хруст с каждым моим шагом внутрь дома все больше собирался в мелодию, мне аж захотелось станцевать чечетку, чтобы исполнить всю симфонию целиком.

– Она переехала, знаешь.

Это был карлик, и он снова был за моей спиной. Я же его заметил по тени, которая проникала по тропинке света дверного проема в дом. Я обернулся и понял, что стоя на слое крупы я намного выше карлика, чем стоя, например, рядом с ним на крыльце или просто стоя рядом с ним.

– Где рюкзак?

– А про то, как я долетел, не хочешь спросить?

– Нет.

– Я уговорил того мужика взять меня в багажное отделение. И не спрашивай как, а то мне стыдно.

– Я и не собирался спрашивать.

– Ладно.

Карлик выглянул из дверного проема и всмотрелся вглубь улицы, что с моей стороны выглядело так, будто карлик смотрит направо.

– Помнишь тот парк?
– спросил карлик, заметив тот парк.

– Да.

– Пойдем, посидим.

**

– Вот. Она переехала отсюда еще четырнадцать лет назад.

– Четырнадцать лет назад?

– Четырнадцать лет назад.

Я вздохнул и потер колени. Над деревом и в дереве, повисшем над скамьей, беззаботно щебетали птицы. Я вслушался в мелодию, и она мне напомнила мелодию хруста крупы в том доме. Птицы тоже пытались исполнить симфонию.

Карлик небрежно чесал свой левый глаз и полез в карман джинсовых шорт за сигаретами, достал пустую пачку, скомкал ее и выбросил под скамью.

– Солнце здесь такое мягкое, - заметил я.

– Mягкое, да.

Слабый ветерок вдруг подхватил из-под скамьи скомканную пачку сигарет и повел ее по парковой тропинке, словно баскетбольный мяч. Я провожал комок взглядом, потом посмотрел на карлика, но тот уставился на свои крошечные ботинки, не обращая внимания на игру ветра в баскетбол.

– Хочешь, отыщем ее?
– решил карлик.

– Heт.

– Почему? У нее единственной был иммунитет.

– Вот и не надо трогать этот иммунитет.

– Ладно.

Линии плитки, вымощеной в тропинку парка, образовывали некую решетку, будто что-то неизведанное в подземном мире находилось в заточении. Или, это мы тут находились в заточении. Навеки в свободе и несвободе, которую выдумали сами.

Я глянул в даль тропинки и заметил старую табачную палатку. Знакомые места, а выглядело все таким незнакомым.

Карлик вce еще смотрел на свои ботинки.

– Давай наперегонки до табачной палатки, - предложил я.

– Докуда?

– До табачной палатки. Вон она, в конце.

– Ты что, я же карлик, - засмущался он.

– Да какой ты карлик!
– я схватил его и сильно-сильно поскреб по его лысине, он вырывался, его маленькие ручонки витали в воздухе словно вермишель, сам он смеялся и дрыгал ботинками, а когда я отпустил его, он шмыгал и все еще смеялся, а потом успокоился.

– Сиди здесь, - решил я, - схожу за сигаретами.

Лето удавалось прекрасным. Вот так бы почаще - взять и пересечь экватор, прыгнуть из зимы в лето, лишь для того, чтобы сходить за сигаретами в знакомую табачную палатку.