Медицинское общежитие

– Нет. Не смогу, - отрезал он. И добавил: - Знаешь, а бордели еще остались в В.?

– Нашел время по проституткам шляться.

– Им можно выговориться. Женщины, они все впитывают, как губки.

– Так почему именно проститутки? И вообще, тебе нужно проспаться.

– Нет, не нужно!
– он довольно-таки опьянел.
– А проститутки, они все мои слова пропустят мимо ушей. И все. В этом их отличие от нормальных женщин. Да и где я нормальную женщину сейчас найду, которая была бы готова выслушать... карлика! Это ведь ты гений рваных взглядов, охмуряющий каждую.

– Еще чего.

– Прости, не хотел обидеть. Я должен только благодарить тебя.

– За что? Я тебе ведь даже не помог в ситуации с девочкой.

– И не должен был. Ты оберегал меня. Оберегал меня и в этом был твой божий план - оберегать меня затем, чтобы я спас девочку. А я не спас, и...костер твой отличный. Греет. Правда. Спасибо.

Он вцепился в меня словно маленький мальчик вцепился в отца, которого давно не видел. А затем убежал и хлопнул дверью. Убежал и хлопнул дверью в одном халате на босу ногу.

Я всмотрелся в костер и произнес: -Стоп.

И стало совсем темно.

**

Нервный стук в дверь разбудил меня, а стоявшие у порога полицейские скорбно смотрели на меня, не обращая внимания на остатки от костра в гостиной и всю выдвинутую мебель.

– Сэр.

– Ваш сын, сэр.., - они дополняли друг дpуга. И тогда, всего лишь тогда я почуял неладное. Как поздно!

– Ваш сын, сэр, был найден...

– Был найден мертвым, - и полицейский слишком наигранно скрыл грусть ладонью.

Я захлопнул дверь и вслушался в то, кaк полицейские поочередно топают вон. Тогда я забарабанил по двери во что есть мочи и заорал во все горло.

Мой сын был найден мертвым.

Часть третья.

Это всего лишь карлик, это всего лишь карлик. Говорили они в ответ. Эти мысли. Придут в невзначай, и сиди, слушай их.

А то, что лежало на ледяном стальном столе помещения, было не карликом. Нет, не было в этом ни карлика, ни сына, за которого карлика все так яро принимали. От такой атмосферы, пронизанной сталью и мертвечиной, хотелось выть, но я всего лишь скрестил руки на грудии сунул ладони в подмышки как в карманы. Нет, это - то, что лежало передо мной и не дышало, да и вообще ничего не делало - не было карликом. По крайней мере, тем карликом, который был к чему-то склонен, у которого была какая-то вера и позиция в жизни. Вот так - есть человек, а потом его нет и не объяснить, никак-никак не объяснить, где все то, что он из себя представлял. Куда делся его взгляд, голос, да и он сам?

Aя ведь иногда ненавидел его, карлика. Бывало. Ворчливый, сидел в рюкзаке и давил все на плечи.

Я отвернулся, махнул рукой патологоанатому-аниматору и продышался. Стерильный стальной воздух. Замаскирован и обработан.

Я спросил у полицейских с ладонями на качающихся взад-вперед лицах, как они узнали, что сын - мой сын, а не какой-либо фальшивый сын. Они ответили, что сейчас в халатах делают чипы, приписанные к каждой квартире. Непонятно.

И что могло меня заставить взять карлика с собой из морга? Я взял его за бок как спортивную сумку, даже не прикрыв ничем, и шел вот так по улицам. По перекресткам. По мостовым. Аниматор рекомендовал хранить карлика в холодильнике, что я и сделал. А после чего потыкал во вчерашний пепел, прибрался в квартире и расставил мебель по своим местам.

А что, если карлик был прав насчет всех этих божьих замыслов? Я-то никогда не был верующим, если верил, то только в случайности, а тут. Как им не стать.

По ночам мне казалось, что карлик стучит с обратной стороны холодильника. Но, нет. Нет, нет, нет. Никакого карлика уже и в помине нет. Он улетел обрабатывать кукурузные поля.

**

За сентябрем пришел ноябрь и первые немногочисленные морозы. Дул сильный ветер и мелкий снег пронзал воздух диагональю, аккуратно и без лишнего шума складываясь в еле заметные сугробы. А затем снег кончился. Тот, что оставался на земле, от нетерпения начал таить, так и не дождавшись окончания своей смены.

Все ощущение реальности пропало, будто реальности никогда и не случалось. От этого и время шло быстро. Я сидел на кухне за столом и пялился на холодильник, а время шло. Его уже было не остановить.

Любые сигналы светофоров, видимых мне с восьмого этажа, казались непрекращающимися зелеными. За мигающим зеленым включался другой зеленый, настолько кислый и зеленый, что хотелось выколоть глаза.

Для контроля времени я решил завести дневник, но долго он не прослужил. Голова была абсолютно пуста и страницы дневника больше напоминали календарь прошлого - каждой строкой одни лишь даты, даты, даты. Даты, которых уже не вернуть.

Иногда я чувствовал, что нуждаюсь в свежем воздухе, поэтому подолгу стоял на заснеженной лужайке парка и подолгу рассматривал единственную городскую сосну.

Она была неотразима.

**

Еще мне казалось, что если уж за карликом пришли, так сказать, божьи инквизиторы, поскольку он не выполнил свое предназначение, то и за мной придут инквизиторы, раз уж я также был ни на что не годен. Хотя, все это виделось бредом, но, на всякий случай, я шарахался от всяких подозрительных личностей. А в квартире не ночевал уже больше месяца. Настал январь. Это я понял по надписям на витринах магазинов мишурой о том, что настал-таки январь. Очередной январь.

Я не питался порядком четырех месяцев и даже не чувствовал голода, будто изнутри все мои органы добровольно сдавались и растворялись в желудке, а затем желудок сам покинул корабль, как настоящий капитан.

Решив отметить новый год, я зашел в один магазинчик с мишурой о январе, взял с полки бутылку водки и стоял с довольной безденежной рожей у кассы. А затем наклонился к девушке в налобной повязке.

– Здрасьте.

– Здрасьте, - подражала она.

– A я нe буду платить, - я всмотрелся в ее прелестные голубиные глаза, ее зрачки расширялись, а губы тихонько вздрагивали, и, наконец, она кивнула.

Тут охранник схватил меня за плечо и нервно так зашипел: - Что тут происходит, крестьянин! (вольный перевод).

Я вдруг увидел в нем инквизитора, сатану и даже билетера, и шарахнул по его голове бутылкой, от чего он просто взял и по-простому так упал и развалился, совершая размахивающие движения ластами, будто он делал снежного ангела на полу магазина. Кассирша очнулась и закричала, ее налобная повязка слетела c ее лба, и она начала подкашливать и путаться губами в бахроме. Я снова попытался всмотреться в нее, но ничего не получилось.

**

Мозг будто размякал и разжижался в голове, и, крутанув ею, можно было почувствовать себя трехлитровой банкой с несвежими консервированными помидорами. Эти помидоры, с них слезала кожица, из них вываливалась мякоть, они смешивались с разжиженным мозгом и образовывали негустое пюре, которое бултыхалось и плескалось в моей голове.

И когда я выбежал из магазина с бассейном полным хлорки в голове, я увидел себя в отражении, в витрине. и накатило такое мерзкое и противное чувство, и снег начал таять. Может, он падал хлопьями с неба и в полете растворялся и превращался в дождь, который тут же ринулся за сыплющимся снегом с неба. Я бросился на витрину и бил ее, а затем разбил и бил по осколкам, превращая свои руки, ладони и почему-то голову в кровавое месиво, которое казалось лишь месивом из-за того, что шла кровь. В осколках отражение не изменилось, оно лишь размножилось на тысячи отражений, которые теперь впились в руки, и кровь смешивалась с тающим снегом, а потом с дождем. Глаза ослеплялись кровью и тут же промывались дождем, я поднес ладони к лицу и начал смывать с лица кровь осколками в ладонях, которые тут же резали и лицо и от усердия начинали доставать до кости.