Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— Возможно и это, — сказал генерал. — Ну, а зная это, нам надо несколько дней поводить за нос наших подслушивателей. Конечно, первое, что их особенно интересует, это ваш доклад мне о посещении мистрис Барк. То есть, знаем ли мы, кто она и что вообще думаем о ней. Нам надо подумать о том, как вы будете рассказывать об этом. Вы помните, Александр Петрович, наш утренний разговор, когда я просил вас не мешать Таги–Заде переустроить по его вкусу наши комнаты? Я это делал сознательно, так как было ясно, что не из–за наших же прекрасных глаз хозяин, торгаш, коммерсант и жила, у которого каждый риал на учете, станет так внезапно производить ощутительный расход. Зачем это ему? Деньги за аренду дома он получил, новых ему не обещали, для чего же он станет тратиться на нас? Понятно, что это приказано ему. Поэтому я и не помешал рабочим копаться в наших комнатах. После же их ухода с помощью Сеоева я легко обнаружил микрофон. Он вделан в ножку вашего письменного стола, в толстенную фигуру аббата, пьющего вино. Попробуйте повернуть книзу левый угол бочки — и вы увидите, что в ее нише установлен крохотный, большой силы диктограф. Проволока выведена за окна и соединена с наружными телефонными проводами.

— Как же быть дальше?

— Очень просто. Не обнаруживать, что мы знаем о микрофоне. Говорить о разных пустяках. Делайте вид, что вы верите этой даме, увлечены ею, иногда вести деловые, но не очень серьезные разговоры. Интересоваться пустяками, перемешивая их с деловой беседой. Словом, запутать ведущих слежку врагов, и все, что необходимо, записывать на бумаге и отвечать так же, сейчас же уничтожая записи. Наиболее важные разговоры вести в саду или у меня, в женской половине дома. Прикинемся наивными барашками.

— Кто знает о микрофоне?

— Я, вы и Сеоев. Комнаты, в которых работает остальной коллектив, не тронуты рабочими, потому что в них и нет нужды нашим подслушивателям. А теперь подумайте о том, как вы будете рассказывать мне о мистрис Эвелине, побольше восторга и чувства, дорогой Александр Петрович, хотя подбавьте немного и наивного опасения. Через полчаса я буду у вас в кабинете.

— Есть, товарищ генерал, — и я, сопровождаемый молчащим Сеоевым, пошел на свою, европейскую сторону дома.

— А–а, привет милейший Александр Петрович, уже вернулись? — идя мне навстречу, весело сказал генерал. — Обедали или еще нет?

— Нет, товарищ генерал, да что–то и не хочется, — ответил я.

— Ну, в таком случае, выпьем чайку, а вы тем временем рассказывайте, как вас встретила ваша журналистка. Кто был, какое оставила впечатление хозяйка, чем угощала? Словом, выкладывайте все, как на духу, — и он напоминающе указал мне пальцем на ножку письменного стола. Я молча кивнул.

— Чаек попью с удовольствием, тем более, что госпожа Барк угостила меня, по ее мнению, русским чаем, но это было каким–то подобием чая, черным как вакса и вдобавок не заваренным, как у нас, а прямо сваренным в кипятке, словно суп.

— А–а, английский «ти», — сказал генерал, — они так и пьют его. Хорошо еще, что не дали вам зеленого чая. Они и его тоже варят, ужасная дрянь! Ну бог с ним, с чаем… Вы о ней расскажите… Что, эта сирена обольщала вас или она действительно скромная журналистка?

— Бог знает, кто она такая, товарищ генерал. С первого раза трудно сказать, однако вела себя очень тактично, гостеприимно, ни одного слова о политике, никаких вопросов. Мне лично, прямо скажу, понравилось ее обхождение… Я ожидал совсем иного.

— Передали ей книжку?

— Передал. Вы даже не представляете себе, как она обрадовалась. Еще немного и расцеловала бы меня.

— Смотрите, Александр Петрович, как бы действительно не кончилось у вас это знакомство поцелуями. Ведь кто–кто, а я — то знаю, что вы от любой юбки начинаете таять…

Я разинул рот от изумления. Этот неожиданный поклеп возмутил меня, но генерал вдруг подмигнул и, давясь от душившего его смеха, так же серьезно продолжал:

— Жениться вам надо, дорогой мой, а то первая же смазливая баба собьет вас с толку…

Говоря это, он быстро черкнул мне карандашом:

«Отрицайте, возмущайтесь, черт возьми!»

— Что вы, товарищ генерал! Ей–богу, мне это даже странно слышать… Где, ну скажите на милость, где, когда я проявил такую слабость? Ну, а если что и было, так разве дело от этого пострадало? В конце концов, товарищ генерал, некий доппинг, так сказать подбадривающее средство, нужно в каждом деле, а в нашем тем более.

— Ладно, ладно, — перебил меня генерал, одобрительно кивая головой, — все это я говорю вам любя, чтоб греха не вышло. Сами ведь знаете, какая может тогда случиться для всех нас история… А так, поухаживать, развлечься — пожалуйста, только не очень… А все–таки женю я вас на какой–нибудь доброй девушке, когда вернемся к себе, — шутливо закончил генерал. — Ну, а теперь рассказывайте дальше обо всем, что было на вашем файф–о–клоке.

Я вкратце рассказал ему о том, как провел время у мистрис Барк, о ее наряде, гостеприимном внимании, поглядывая на указательный палец генерала, которым он все это время водил по воздуху, напоминая мне о микрофоне и подслушивающих нас людях.

— Чудесная женщина! Ей–богу, что там ни говорите, но есть в этих европейских дамах что–то такое неясное, почти неуловимое, чего, к сожалению, нет в наших женщинах. Вот даже ее горничная Зося, честное слово, товарищ генерал, в десять раз лучше самой хозяйки!..

— Договорился, — иронически протянул генерал, — еще этого не хватало!.. Что ж, у них три ноги или полтора глаза, что ли? Те же самые особы женского пола, только разница в том, что ваша журналистка далека от быта, от военных и трудовых тягостей, в которых живут и которые разделяют с нами наши жены…

Генерал одобрительно подмигнул мне и сердито продолжал:

— Ваша леди и понятия не имеет о том, как работают и как добиваются победы над немцами наши сестры и жены… «Что–то особенное, неуловимое»… — передразнил меня генерал и снова подмигнул, — подумаешь, великое дело, пьет с утра в постели шоколад, три раза в день принимает ванну, обливается духами, тут не то что она, а любая хавронья покажется богиней.

— Ну, это вы уже напрасно обижаете ее. Она и умна, и работает немало. Каждый день, по ее словам, пять часов она отдает журналистике.

— Ну, да бог с ней, вы лучше расскажите, какое она на вас произвела впечатление. О чем говорила, чем интересовалась? У меня все–таки большое подозрение… Кто она и что она?

— Смешно сказать, но она… — я фыркнул, — «космополитка», любит жизнь и весь мир. Восток и интерес к русской литературе — вот основные темы нашей беседы.

— Она не спрашивала вас о вашей работе?

— Что вы! Да и откуда она может знать о ней? Вы, товарищ генерал, начинаете здесь, за границей, болеть шпиономанией.

— Ну, не скажите… а забыли дом с «привидениями»? Тоже воображение?

— Нет, конечно, но это было на фронте, в другом конце земли. Перед нами стояли немцы, а тут…

— Ну, а как материалы?

— Я их еще не совсем обработал. На этих днях закончу доклад.

— Ну, ну, заканчивайте. Прячете его надежно?

— Еще бы! Можете быть спокойны, товарищ генерал! — ответил я. — Вот тут, в сейфе.