Мещане

Квартальный и вся прочая канцелярия его засмеялась.

Бегушев тем временем сел.

– Вам угодно что-нибудь приказать мне?
– спросил его квартальный, по-прежнему стоя на ногах.

– Просьба моя вся состоит в том, чтобы вы мне сказали: есть у вас списки бедных вашего квартала?
– проговорил Бегушев.

Вопрос этот так же удивил квартального, как и священника.

– У нас только паспорта записываются, - объяснил он, - мы стараемся наблюдать, чтобы просрочек не было и чтобы вся прислуга имела чернорабочие билеты.

– Только!..
– протянул Бегушев.
– Но квартал, вероятно, вы обходите каждодневно и знаете всех его жителей?

– Извините... господин Бегушев, если я не ошибаюсь?..

– Бегушев, - подтвердил тот, - меня вот вы знаете!

– Я видал вас часто в театре, когда бывал дежурным, а квартал я не могу весь знать, потому что поступил сюда недавно.

– Но ваш помощник, может быть, знает?

– Не думаю!.. Он тоже недавно перешел.

– А вы не знаете?
– обратился Бегушев к писарям.

– Мы вот с ними поступили, - отвечали те, показывая на квартального.

– В таком случае, предместник ваш не знает ли?
– отнесся Бегушев к сему последнему.

– И того не думаю!.. Он также был тут недолго; но для какой, собственно, надобности вам нужны списки о бедных?
– проговорил квартальный.

– Я желал бы помогать им немного!..
– пробормотал Бегушев.

Писаря при этом все переглянулись между собою.

– Для этого вам всего лучше обратиться в благотворительный дамский комитет... там все сведения есть об этом!..
– посоветовал квартальный.

– Не пойду я туда!
– отозвался сердито Бегушев.

"Вот вам вселюбящая церковь наша и всеведущая полиция!
– рассуждал он, идя домой, а затем ругнул всю Россию и больше всех самого себя: - Задумал я делать, чего совсем не умею; захотел вдруг полюбить человечество, тогда как всю жизнь никого не любил, кроме самого себя!"

Дома Бегушев, как нарочно, наскочил на довольно неприятную сцену.

Усевшись в своем кабинете, он услыхал, что в гостиной раздавался чей-то мало знакомый ему мужской голос, и спросил подававшего ему кофей лакея:

– Кто у нас?

– Князь Мамелюков приехал к Аделаиде Ивановне, - отвечал тот.

Бегушев сделал недовольную мину. Князь Мамелюков был один из должников Аделаиды Ивановны, которая, будучи почти каждодневно пилима Маремьяшей, что "когда же вы, сударыня, будете собирать долги?.. Когда ж?.." - написала, наконец, циркуляр ко всем своим должникам, приглашая их приехать к ней и поговорить с ней в присутствии ее брата. Князь Мамелюков явился первый. Бегушев, знавший его немного по обществу, всегда его презирал. Князь, при своей гордой и благородной наружности, был отъявленный аферист и прожектер, только не такой невинный, как граф Хвостиков. Он тоже писал проекты, но умел их и проводить. Аделаиде Ивановне он должен был тысяч сорок и, конечно, давным бы давно мог ей выплатить; но князь очень просто рассчитал, что старушка, по своей доброте, никогда не решится подать на него вексель ко взысканию. Время пройдет, десятилетняя давность минует, старушка, бог даст, умрет, и эти сорок тысяч останутся у него в кармане. Прибыв к Аделаиде Ивановне, князь начал с того, что поцеловал ее в плечо, а затем, слегка упомянув об ее письме, перешел к воспоминаниям о том, как покойная мать его любила Аделаиду Ивановну и как, умирая, просила ее позаботиться об оставляемых ею сиротах, а в том числе и о нем - князе. Старушка сильно начала поддаваться его влиянию, как вдруг появился Бегушев. Князь Мамелюков был несколько озадачен его приходом; Аделаида же Ивановна очень обрадовалась, что брат ее и друг пришел к ней на помощь. Бегушев и Мамелюков весьма сухо раскланялись между собою. Последний снова стал продолжать прежний разговор с Аделаидой Ивановной и как бы совершенно случайно объяснил, что старший брат его - атташе при посольстве. "Знаю, знаю!" говорила старушка.
– "А младший, Петя, ее любимец, вероятно скоро будет полковником!" - "Вот как, очень рада!" - произнесла она, мельком взглядывая на брата, которому начинало сильно надоедать слушать эту ни к чему не ведущую болтовню.

– Вы к сестре по делу вашему, конечно, приехали?
– спросил он князя.

– Да, так, по маленькому, - отвечал тот с легкой улыбкой.

Он не полагал даже, что Бегушев знал об его долге Аделаиде Ивановне.

– Что ж, вам угодно будет заплатить ей деньги?
– продолжал Бегушев.

Князь немного покраснел.

– К сожалению, теперь я не могу: я в совершенном безденежье!..
– сказал он.

– Тогда мы представим вексель ко взысканию!..
– отнесся Бегушев к Аделаиде Ивановне.

– Да, - едва достало духу у той проговорить: она почти вся дрожала.

– Но я именно о том бы и просил Аделаиду Ивановну, чтобы она мне отсрочила, - продолжал князь, окончательно смутившись.
– Если угодно, я перепишу ей вексель?

– Сестре деньги-с нужны, а не векселя!
– сказал ему резко Бегушев.

– Но Аделаида Ивановна сейчас была почти согласна!..
– заметил князь.

– Нет!.. Нет, я не могу согласиться!.. Я столько времени живу без копейки, благодеянием только брата!

– Александру Ивановичу есть, я думаю, из чего поддерживать вас!.. проговорил с усмешкой князь.

– Считать в моем кармане, я полагаю, вы не можете, как не считаю я в вашем!
– проговорил Бегушев, едва сдерживая себя.

– Нет, вы считаете некоторым образом, убеждая Аделаиду Ивановну непременно взыскать с меня деньги.

– Ах, нет, нет, это я сама!
– повторила еще раз старушка, хоть и трепетным голосом.

– Очень жаль, - проговорил князь, вставая и натягивая перчатки, - что ни старое знакомство, ни дружба - ничто не может вас убедить подождать.

Не будь брата, Аделаида Ивановна непременно бы сказала, что подождать она может, - только недолго, но тут промолчала, потому что Бегушев на нее сурово смотрел.

Князь, раскланявшись, уехал.

– Князь, должно быть, очень, очень запутался в своих делах!
– начала Аделаида Ивановна глубокомысленным голосом.
– А в душе он благородный человек.

– Не серди ты меня, пожалуйста, этим "благородный человек"!.. Ты спроси, что о нем говорят в Петербурге... Его считают там за первейшего плута в России, а у нас, слава богу, плутов довольно, и есть отличные!

– Ну, ты очень строг!
– возразила ему кротко Аделаида Ивановна.

– А ты очень добра. Вексель мне извольте сегодня же прислать, я его подам ко взысканию, - проговорил Бегушев и ушел.

Аделаида Ивановна осталась в совершенно расстроенном состоянии: брата не послушаться она боялась, но и взыскивать с князя ей было совестно и жаль его; от всего этого у ней так разболелась голова, что она не в состоянии даже была выйти к столу.

Бегушев решился допечь князя до последней степени и посадить его, если это нужно будет, даже в тюрьму. Хлопотать по этому делу он предположил сам, рассуждая, что помогать ему истинно несчастным вряд ли удастся; по крайней мере он будет наказывать негодяев, - и это тоже в своем роде доброе дело.

Вечером у Аделаиды Ивановны произошло еще новое свидание с одним из ее должников. Часов в восемь Бегушев сидел с графом Хвостиковым, и тот ему показывал фокусы из карт; ловкость Хвостикова в этом случае была невероятна: он с одной из карт произвел такую штуку, что Бегушев воскликнул: "Как вы могли ее украсть из-под моего носа?" - "Карта - это что! А вот если бы бог привел к осени украсть где-нибудь шубу!" - сострил Хвостиков.
– "Не воруйте, к осени я вам подарю шубу!" - утешил его Бегушев. Граф усмехнулся и внутренне был очень доволен, зная, что если Бегушев сказал, так и сделает это. Вдруг раздался звук тяжело въехавшей на двор кареты.