Месть

Выходы были переполнены зрителями, сорвавшимися со своих мест и отчаянно пытавшимися избежать гнева зверя. У Императорской ложи на другой стороне Арены Император выглядел ошеломленным. Германские телохранители помогли Клавдию встать на ноги и сопроводили его к частному выходу. Мурена, явно взволнованный, отдала приказ стражникам у ворот. Они все лихорадочно забежали в коридор, когда зверь вцепился в окровавленное тело патриция.

– Мы должны что-то сделать, - произнес Паво. - Медведь не остановится, пока не перебьет всех на своем пути.

– В этом нет нужды, римлянин, - ответил Амадокус. - Смотри!

Он указал на преторианцев, выходящих из ворот и осторожно приближающихся к медведю. Каждый мужчина размахивал охотничьим копьем, взятым из арсенала арены. Охранники сомкнулись вокруг медведя грубым кругом, вонзая в него свои копья и сбивая с толку зверя. Один из стражников глубоко вонзил копье ему в бок. Кровь брызнула из раны и хлынула на песок. Медведь ужасно завыл, когда другие преторианцы окружили его, неоднократно нанося удары зверю. Наконец медведь издал слабый всхлип и упал на песок.

Нерва бросился из коридора, плюясь от ярости.

– Звериные бои закончились! - рявкнул чиновник на Паво и Амадокуса.

– Мы что, не будем сражаться? - спросил молодой гладиатор.

– Не зли меня! - Нерва указал на изуродованное тело патриция.
– После всего этого? Такого никогда не должно быть, чтобы честных римских граждан убивали на Арене. Это плохо для Игр. Если зрители не будут в безопасности во время боев, толпа перестанет сюда ходить. - Словно вдруг что-то вспомнив, он снова повернулся к проходу и щелкнул пальцами на собравшихся акробатов.
– Вы все, идите сюда и, ради богов, сделайте что-нибудь, чтобы отвлечь толпу!

Паво и Амадокус посмотрели на чиновника.

– Значит ли это, что наша роль в Играх окончена? - с надеждой спросил фракиец.

Нерва горько рассмеялся: - Вам повезло. Вы должны вернуться в свои камеры в Имперский лудус вместе с другими бойцами. - Он покачал головой.
– Завтра будет напряженный день, говорю я вам. В списке шестьдесят человек, которые должны будут здесь выступить. Вы тоже внесены в список.

– Внесены в список для чего? - нервно спросил Паво.

– Для группового боя, - ответил чиновник.

ГЛАВА ПЯТАЯ

– Эй, приятель! Проснись! И не шуми! – раздался тихий голос

Паво сонно ворочался в своей камере. Он заснул на тонком спальном мешке, как только охранники захлопнули дверь, истощенный стрессом дневного боя. Каждая косточка в его теле тупо болела, когда он сидел прямо. Он прищурился и увидел фигуру, притаившуюся за дверью, в его пронзительных глазах отражался лунный свет, просачивающийся сквозь щель в стене камеры. Широкие полосы его туники едва виднелись из-под плаща. Паво узнал в этом лице пожилого сенатора, которого он видел опоздавшим на свое место в галереях. Сенатор уставился на него, задумчиво поглаживая подбородок.

– Слава богам, что ты еще жив.

– Кто вы? - устало спросил Паво.

Сенатор проигнорировал вопрос, пробежав взглядом по гладиатору и сделал одобрительный кивок. - Я вижу, ты хорошо поправился. Тит всегда говорил, что хорошим римлянином является тот, кто понимает толк в физических упражнениях. Не то, что те разгильдяи, которых мы встречаем в эти дни, набивающими свои животы в тавернах. Возьми … это тебе

Сенатор просунул через решетку сверток, с тревогой вглядываясь в тускло освещенный коридор, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает.

– Здесь немного еды. Чтобы помочь тебе восстановить силы.

Паво охотно взял передачу. Было еще тепло. Его живот шумно заурчал, когда он развернул ткань, и несколько кусков черствого хлеба и вареного мяса упали ему на колени. Он не решался взяться за еду. Он оглянулся на сенатора, быстро его оценивая .

– Я видел, как ты дрался сегодня утром, - продолжил сенатор.
– Должен сказать, это было впечатляющее зрелище. И я это говорю, как человек, который никогда не любил гладиаторские бои.

– В этом мы оба схожи..

– Ты, наверное, удивляешься, почему я взял на себя столько хлопот, чтобы нанести тебе, сыну опального легата, визит. Меня зовут Нумерий Порций Ланат, - объявил сенатор величественным голосом. У него была досадная привычка, свойственная всем сенаторам , как заметил Паво, отвечать не на тот вопрос, который тебе задают.

– Я слушаю вас, Порций Ланат, - ответил Паво.

– Мое имя тебе ничего не говорит?
– спросил Ланат. Увидев безучастное выражение лица юного гладиатора, он сложил руки под подбородком и долго рассматривал Паво. - Я был другом твоего покойного отца в те дни, когда Тит был простым военным трибуном, а я - провинциальным губернатором. Тогда все было по-другому, но мы с Титом были очень близки. Возможно, он говорил тебе обо мне.

– Не ничего вспомнить.

Ланат мягко улыбнулся: - К тому времени, как ты родился, я уже вернулся в Рим. Должен признаться, я был разочарован, когда твой отец решил продолжить военную карьеру, а не присоединиться ко мне в Сенате. Тит мог бы стать эффективным политиком. Но ведь он всегда предпочитал меч стилусу. Похоже, так же, как и его сын.

– Выбор не совсем мой. Клавдий приговорил меня к смерти в качестве гладиатора после того, как они убили моего отца. Теперь они приговорили меня к завтрашнему групповому бою. Все, что я могу сделать, это примириться и молить богов о быстрой смерти.

– Да, - медленно сказал Ланат. - Я слышал о планах Императора на тебя. Это кажется ужасно несправедливым, но Клавдию нельзя доверять, что он сдержит свое слово. Он сделает все возможное, чтобы заслужить льстивое поклонение толпы. Так же, как Калигула и Тиберий до него. Он во всем опирается на своих неряшливых греческих вольноотпущенников, которыми он окружил себя. Во всяком случае, я так понимаю, толпе не терпится увидеть, как ты сражаешься.

Паво вытянул шею, чтобы посмотреть мимо сенатора в коридор.
– Как вам удалось проскользнуть мимо охранников? Только имперскому ланисте и его прислужникам разрешается входить в лудус.

– Дежурный охранник - сочувствующий нам человек.

Паво внимательно посмотрел на сенатора: - Я не уверен, что понимаю.

– Он разделяет определенную привязанность к республиканским ценностям, как и все нормальные , не потерявшие достоинство люди. Особенно такие, как ты, которые сильно пострадали от тирании Императоров.

Паво какое-то время молчал: - Кое-кто может назвать это изменой.

– Ты прав.- Сенатор кивнул. – А другие называют это патриотизмом. То есть те из нас, кто называет себя Освободителями.