Место третьего

— И особенно мне странно, — Хироши понижает голос, — что мы делаем это в обход твоего Бойца. Нет, я понимаю, ты не обязан перед ним отчитываться, но вся эта конспирация…

— У Нисея есть другие, более важные дела. Я не хотел, чтобы он гонялся за двумя зайцами.

— Однако с его хамелеонским умением сливаться с кустами ему бы пришлось проще, чем моему парню.

— Твой парень всего лишь человек, его невозможно почувствовать, а значит, и для него это должно было быть легко.

— Ну да. Не очень сложно. За двадцать-то штук, — Хироши криво ухмыляется и наконец протягивает мне конверт. — Деньги вернёшь, когда воскреснешь.

— Непременно, — я сжимаю конверт, провожу пальцем по запечатанному краю. — Ты это смотрел?

— Нет, но мой парень рассказал в двух словах… Понимаю, это не моё дело, но… — он умолкает и неловко ерошит волосы.

Тут Саки, которая всё это время деликатно стояла поодаль, подходит и сжимает руку Хироши словно в знак поддержки.

— Твой Боец сейчас ни на что не годен. Он не справится.

— Саки!

— А что? Кто-то же должен был ему об этом сказать!

Я уже набираю в грудь воздуха, чтобы одёрнуть не в меру болтливую Саки, но вдруг замечаю их крепко сцепленные пальцы. Да, за то время, что мы не общались, Friendless стали «настоящей парой»… Как ни пытался я в школе привить Хироши свою философию, Саки всё равно стала для него большим, чем просто Бойцом и любовницей. И теперь любой мой выпад против неё — это укол Хироши. А я по-прежнему не хочу с ним ссориться.

— Всё в порядке, Хироши, — говорю я к его удивлению и поворачиваюсь к Саки. — Почему ты так решила?

Саки и сама удивлена: раньше я не говорил с ней больше, чем требовалось, чтобы сделать внушение. Не глядя мне в глаза — видно, сильны прежние страхи, — она пожимает плечами.

— Хироши не стал смотреть, а я кое-что видела. Ты сам поймёшь, когда посмотришь. И когда ты это сделаешь… — она вдруг смело вскидывает голову и сощуривается. — Знай, что это только твоя вина!

— Саки, ну хватит тебе! Сэймей сам разберётся.

— Он умеет разбираться только одним способом, и я хорошо знаю каким. Порвать Связь было бы намного гуманнее.

— Саки!

— Он же всё равно всё чувствует, пусть даже не знает об этом! То, что ты с ним сделал… это… это просто…

У Саки на глаза наворачиваются слёзы, и Хироши мягко подталкивает её в сторону.

— Сэй, извини, я не хотел, чтобы…

— Я понимаю. Что ж, давай прощаться. Спасибо за помощь, Хироши.

— Удачи, Сэй. И не забывай, что твой долг возрастает.

Подмигнув напоследок, пусть и не слишком весело, он отходит к Саки, чтобы переместиться, а я направляюсь в дом.

Хироши не понимает, почему я не поручил это Нисею, ну разумеется. А мне нужна была чистая, непредвзятая информация, без начинки из ехидства и приправы из прикрас. А ещё… Мне почему-то совсем не хочется слушать о Соби гадости, без которых и так не обходится ни один рассказ Нисея.

Устроившись на кровати, вскрываю конверт, и на покрывало выскальзывает пачка фотографий. Да, судя по качеству снимков, аппаратурка у этого шпика-фотографа профессиональная. Да и дело своё он знает: все кадры разложены по порядку, на каждом стоят дата и время, а ракурсы попадаются такие, что даже системному трудно было бы забраться… куда там этот парень лазил?

Сначала одним движением пролистываювсю пачку. Итак, у меня в руках несколько десятков фотографий. На них — жизнь Соби за последние три дня.

На первой он выходит из дома, закуривая на ходу. Одет в лёгкий пиджак, совсем не по погоде. Теперь он едет в автобусе, прислонился к поручню, смотрит в окно. Ага, выскакивает, чуть не проехав свою остановку, а наш фотограф, видимо решив не привлекать внимания, остаётся в салоне. Следующее фото — спустя два часа. Ничего себе! Этот парень умудрился сделать снимок занятия по рисунку, хотя кабинет, как я знаю, находится на втором этаже.

Соби стоит на коленях над листом бумаги и уже занёс кисть, но, кажется, дальше дело не движется. С этого ракурса хорошо видно несколько чёрных пятен, испортивших лист, но судя по лицу Соби, он этого даже не замечает. И его лицо, оно… Что-то есть в нём странное, чего я раньше никогда не видел, но не могу уловить, что именно.

Листаю дальше. Соби дома, снова рисует, стоя у мольберта. Качество снимка неважное, наверное, дело в сильном зуме. Потому что четвёртый этаж его квартиры можно снять вровень только с крыши дома у остановки. Соби стоит спиной, зато видно, что появляется на холсте. Широкие вертикальные тёмно-синие полоски… Такие отец может чертить в задумчивости, когда разговаривает по телефону. Соби, видимо, тоже о чём-то сильно задумался. Но зачем холст-то портить?

Ещё одно очень похожее фото. Фотограф немного сместился в сторону, но в кадре ничего не поменялось: даже на холсте всё те же четыре полоски, новых не прибавилось. Дубликат для количества? Ну-ну.

И с чего вдруг Саки так расстроилась? Не вижу на снимках совершенно ничего, из-за чего стоило бы переживать. Да, Агацума остался без Жертвы и наверняка печалится по этому поводу, но пока никаких подтверждений тому, что он ни на что не годен, нет.

Чёрт, а это что такое?!

Моргаю несколько раз и вглядываюсь в задние планы, чтобы убедиться, что это не фотомонтаж. Нет, вроде бы всё верно. Я хорошо знаю кладбище, где похоронены все наши родственники и куда меня часто приводили в детстве. Я помню эту аллею, разделяющую территорию на две части, и сейчас Соби идёт именно по ней. Не может быть…

А вот и могила. С того дня, как я последний раз был здесь, почти ничего не поменялось: простой чёрный памятник с выгравированными именами моих бабушек и дедушек. Но появилась одна новая деталь: деревянная поминальная табличка на камне поклонения. И на ней моё имя.

Видеть это так странно и, хоть я и не суеверный, немного жутко. Даже радуюсь в глубине души, что родители пока не стали обновлять гравировку на мраморе, а обошлись дешёвой деревяшкой, которую всегда можно убрать.

Соби снова стоит спиной, глядя на могилу. А фотограф, наверное, опять снимает издалека. Смотрю на дату снимка: четырнадцатое ноября… Соби был на моей могиле в день моего рождения. Ладно, пускай, тут нет ничего страшного.

Следующий кадр: теперь фотограф обошёл Соби сбоку, и я хорошо вижу его застывшее лицо и плотно сжатые губы. Тебе плохо без меня, Соби? В таком случае представляю, как ты обрадуешься, когда я вернусь.

Улыбка гаснет, когда я смотрю уже на третью кладбищенскую фотографию, сделанную практически анфас. Хорошо, хорошо, шпион-сан, я уже понял, что Соби был на кладбище в мой день рождения, зачем мне столько дубликатов? Отрабатывали гонорар?

Четвёртое фото у могилы?! Но зачем…

И тут что-то внутри лопается. Ещё не до конца веря, раскладываю на покрывале все четыре снимка, один за другим. Пальцы увлажнились, и глянцевый картон противно липнет. Вытерев ладони о брюки, я сглатываю и ещё раз смотрю в нижний угол каждой фотографии. Нет, мне не показалось. А то, что последнее фото сделано уже в сумерках, отвергает любые мысли о монтаже.

Первое фото. Соби идёт к могиле. Время «11:43».

Второе фото. Соби стоит у могилы. Время «11:48».

Третье фото. Соби стоит у могилы. Время… «15:21».

Четвёртое фото. Соби всё стоит у могилы. Время «17:36»…

Шесть часов?! Шесть часов Агацума простоял, просто глядя на деревянную табличку? Я ещё и ещё раз вглядываюсь в последние три снимка, пытаюсь найти хоть малейшее различие в выражении его лица или в позе… Но не вижу даже ни одного окурка у него под ногами!

Его глаза абсолютно пусты, будто принадлежат не живому человеку, а набитому трухой чучелу. Он стоит ровно, прямо, как всегда выпрямлялся, завидев меня. Руки опущены по бокам, носки ботинок, кажется, не сдвинулись ни на сантиметр. Он просто пришёл, встал и… простоял так шесть часов.