Место третьего

— Ну как знаешь. А то смотри. Фестиваль, кафешки, город… Весело будет. Развеешься, а то выглядишь, как копчёный угорь на сковородке.

— Нет. Лучше домой.

Да, однозначно лучше домой, лучше к Рицке. Рицка… Ты бы только знал, как мне тебя не хватало именно в эту неделю.

Посидев с ними ещё несколько минут, встаю, отношу поднос к грязному и иду на следующий урок. Пудинг, который принёс мне Соби, выбрасываю в мусорное ведро нетронутым.

====== Глава 19 ======

На свете есть немало приятных ощущений. Например, ощущение своего превосходства, силы, победы. Есть приятная усталость, когда ты выходишь из Системы после очередного боя. Есть лёгкость и свежесть, когда ты, ещё полусонный, стоишь под тёплым утренним душем. Но самое приятное и упоительное из всех — это ощущение гладкой и нежной пушковой шерсти на тонком хвосте, который я снова и снова пропускаю сквозь пальцы. Сначала хвост лежит в ладони спокойно и безвольно падает, стоит мне отпустить. Но потом начинает недовольно подёргиваться. Шерсть на самом кончике распушается и встаёт дыбом. Хвост виляет, бьёт по покрывалу, а затем обвивается вокруг моего запястья, не давая высвободиться.

— Сэймей, прекрати! — тянет Рицка, удобнее устраивается на моём плече и наконец отпускает руку.

Целую его в Ушко. Ушки у него такие же гладкие и очень мягкие. Провожу губами по короткой шерсти и осторожно прихватываю самый кончик.

— Сэй-мей…

Рицка недовольно стрижёт Ушком воздух и прижимает его к голове. Снова переключаюсь на хвост, глажу его по всей длине, наматываю на палец и несильно тяну.

— Сэймей!

Рицка резко садится на постели, подбирает хвост под себя и воинственно смотрит на меня своими огромными фиолетовыми глазищами.

— Извини, — я смеюсь и закладываю руки за голову, показывая, что больше его шерстяные части тела трогать не собираюсь.

— Если хочешь с хвостом играть… у тебя свой есть, — это он произносит уже немного расстроенно.

— Есть. Но мой неинтересный, у тебя лучше.

Все кругом говорят, что мы с Рицкой поразительно похожи. И правда, когда смотрю на него, кажется, что разглядываю собственные фотографии пятилетней давности. У нас даже форма Ушек одинаковая. А вот хвосты почему-то разные, обычно у близких родственников так не бывает. Я видел детские снимки родителей: и у папы, и у мамы хвосты были короткие и пушистые, с длинными тонкими прядями шерсти. Такой же и у меня, только чуть длиннее, почти как собачий. А у Рицки почему-то короткошерстный и тонкий, совсем как у соседского кота, который время от времени пробирается к нам на лужайку, чтобы удобрить мамины цветы.

Рицка задумчиво рассматривает кончик своего хвоста, который беспокойно дёргается. Что меня всегда забавляло в детях — так это неумение контролировать свои мохнатые отростки. А Рицке с его темпераментом это тем более даётся с трудом. Хвост он почти не замечает, только если дёргать за него или удерживать — тогда начинает сердиться. А Ушки вообще его постоянно выдают: то виновато прижимаются к голове, даже когда он с самым невинным видом заявляет, что «это не он», то радостно встают торчком, когда он видит что-то, привлекающее его внимание.

Ещё у Рицки все штаны детские — с прорезью на пуговках сзади. Каждый раз он, одеваясь, с таким усердием заправляет хвост в эту дырку, как будто нитку в иглу вдевает. Ещё хмурится при этом так сосредоточенно. Умилительное зрелище. Я от такой одежды отказался ещё в одиннадцать, когда вернулся на второй год в школу Лун. Приучил свой хвост жить в штанине и не высовываться. А потом так привык не шевелить им, что теперь, даже если выпускаю его из брюк, он висит без движений, как приклеенный, и ничем меня не выдаёт.

— Сэймей, — Рицка всё никак не может отвести глаз от своего хвоста, — а когда он отпадает… это больно?

— Нет, — смеюсь я, — это как расшатанный зуб. Моментальное, но безболезненное омертвение клеток.

— А Ушки? — он сосредоточенно шевелит сначала левым, потом — правым.

— То же самое. А почему ты вдруг заинтересовался?

Рицка так тяжело вздыхает, как будто готовится открыть мне тайну мироздания.

— Вчера за Хироко пришла её старшая сестра. Она была уже без Ушек. Она сказала, что когда хвост отпадает — это больно. А ещё — что от Ушек остаются проплешины на всю жизнь, — Рицка машинально прижимает Ушки к голове и немного испуганно косится на меня.

— Ну, насчёт первого она явно говорила немного о другом, — усмехаюсь я. — А второе тоже не совсем правда. Проплешины остаются, но почти незаметные, ведь у тебя такие тонкие Ушки, — пока Рицка не опомнился, провожу рукой по мохнатой шёрстке и слегка сжимаю кончик. — А когда они отпадают, на этом месте начинают расти волосы, и через несколько месяцев уже ничего не видно.

Рицка так погружён в размышления, что даже не замечает, как я снова принимаюсь осторожно играть с его хвостом.

— А Ушки слышат?

— Нет, они не имеют отношения к органам слуха. Они же почти как волосы.

— А что мне делать, если я не хочу, чтобы Ушки исчезали?

— Ни с кем не встречаться, — отвечаю я ехидно. — Но, Рицка… Тебе ещё рано об этом думать.

— Да я просто так спросил.

Я знаю Рицкино «просто так» и знаю, откуда оно берётся. Я приезжаю домой не так часто — от силы раз в три-четыре недели, это сейчас что-то зачастил. И у Рицки за это время скапливается немало вопросов, начиная от банальных учебных и заканчивая такими вот бытовыми. К родителям он с ними не обращается — тщательно запоминает, чтобы потом вывалить на меня при встрече все разом.

А что до Ушек… Моё желание прямо противоположно Рицкиному. Я бы как раз поскорее от них избавился, если бы существовал менее отвратный способ. Исторически сложилось, что первым кандидатом на твою невинность становится твоя боевая пара. Ведь это и удобно, и логично, и Связь укрепляет. Что я там, кстати, говорил о возможном допуске Соби в своё личное пространство? Если и говорил, то будем считать, что этого не было. Я и Агацума… Мне и в самом кошмарном сне такого не представить.

Что-то я слишком часто вспоминаю о Соби для человека, который решил удрать домой, чтобы хотя бы на пару дней забыть обо всех школьных проблемах. Приехал я вчера, сегодня только суббота, а Агацума всплывает в памяти уже раз десятый. И это только за утро.

— Мальчики, завтрак на столе.

В раскрытых дверях стоит мама, глядя на нас с нездоровым умилением.

— Да, мам, сейчас спустимся, — киваю и сажусь на кровати.

— Тебя это тоже касается, прогульщик, — улыбается она Рицке.

— Я не прогуливал! Я же сказал, что учительница заболела и уроки отменили.

«Заболевшую» учительницу, разумеется, придумал я — вчера вечером, когда выяснилось, что у Рицки сегодня только физкультура и естествознание. После чего мы дружно решили, что без этих исключительно «важных» предметов он один раз как-нибудь переживёт. Двигается он и так много, а естествознание я ему сам устрою. Знаю ведь, что не успеем выйти из дому, сразу начнётся: а это что? а вот это? а как это устроено? Мой кот очень любознателен.

Рицке так не терпится вытащить меня на улицу, что он едва даёт мне дозавтракать. То и дело вскакивает с места, принимаясь размахивать зажатым в руке бутербродом и возбуждённо расписывать, куда мы пойдём и чем будем заниматься. Признаться, развлечений в нашем районе не так много: парк, детская площадка и пара кафе. Так что обычно в хорошую погоду мы гуляем, а если холодно или идёт дождь, сидим где-нибудь, угощаясь мороженым. Но сегодня очень, уже по-летнему, тепло, солнце припекает так, что даже куртку с собой брать не нужно. А в парк привезли новые аттракционы, которые будут здесь стоять всего две недели, поэтому Рицке, конечно же, просто необходимо покататься на них всех, и непременно в один день. О чём он и трещит всё время завтрака. А отец, который не отрывался от чтения газеты и вроде бы его не слушал, уже в коридоре суёт мне в карман несколько тысячных купюр.