Надо было подыскивать нового жильца, чтобы не платить лишних денег, а тут ещё Иоанн собрался провести пару месяцев на Соловках. Что делать? Пришлось вызывать из Тулы Сапожника. «Какой же ты гад, Заньковский!» – сказал мне Сапожник по телефону, поняв, что я снова приглашаю его из-за денег. Он приехал через пару дней, а я отправился в Москву, получив от Организации долгожданное пригласительное письмо.
Организация
Наконец-то меня пригласили в штаб-квартиру Организации, замаскированную под офисный центр. Внутри ничто не выдавало нас: простое помещение из
нескольких комнат с видом на московскую чепуху, разве что огромная библиотека, древние географические карты и шарж магистра Инститориса на стене могли вызывать некоторые подозрения. Один из братьев сразу же взялся за меня и начал проверку, заявив, что Организация не сможет выделять материальные средства в пользу Санкт-Петербургского филиала, – и стал смотреть выжидающе. «Так что рассчитывай на свои силы», – добавил брат, и меня прошиб холодный пот. Сомнений не было, это фамильярное «ты» от ученика Инститориса могло означать лишь одно: меня сканируют, руководствуясь особыми указаниями самого мастера. Если бы в моём взгляде мелькнуло осуждение, то всё было бы кончено; если бы в моё сознание закралась мысль о том, что в организации идёт борьба за распределение финансов, то я не выдержал бы проверки. Конечно, брат к тому времени рассмотрел мою материальную незаинтересованность, но вот что касается гордыни, духовной «прелести», то эти пороки и вправду свойственны многим неофитам. Брат нарочно надел мешковатый костюм и частенько зевал, не прикрывая рта и демонстрируя кариесные зубы с жёлтым налётом на клыках, – наверняка всё было продумано заранее, вплоть до запрета на чистку зубов. Для убедительности он выругался себе под нос и недовольно отвернулся, когда я сказал, что деньги меня не волнуют вообще, что для меня большая честь просто быть причастным к делу и всячески содействовать его успеху. Я подумал: неужели брат ревнует меня к магистру, видит во мне соперника? Но я взял себя в руки, осознав близость своего падения: просто брат снова проверял меня, для пущей правдивости сморкаясь в кулак. Впоследствии я узнал, что он испытывал на мне так называемый метод Хрущёва. Позднее, когда я достиг высших градусов посвящения, то и сам проделывал подобные фокусы. Например, мне было велено разнести слух, будто бы Инститорис лишь терпит возле себя всякое отребье, потому что некому больше исполнять административную работу. Таким образом надо было выявить людей, способных поверить в подобную дичь. Под видом сугубо интеллектуального и творческого проекта была создана целая театральная лаборатория, и в ней участвовали все братья и сестры, хотя многие об этом не подозревали. Пьеса разыгрывалась в жизни: кто-то играл роль обманутой жены, кто-то коварной любовницы, а кто-то изображал пронырливого подстрекателя, но всё это было взаимной проверкой на преданность. «Внешние» братья низших градусов не догадывались, что попали в театральную лабораторию, и мы беззлобно смеялись над их наивностью, когда поползли слухи о семейных интригах магистра Инститориса. «Внешние» не знали, что все фракции, левое и правое крыло были созданы нарочно, чтобы враги не могли распознать наше высшее единство. Мы строили из себя предельно разобщённых, гротескных радикалов, но если кто-то случайно догадывался, что это фарс, то человека приходилось включать в ряды посвящённых или физически устранять. Иногда мы сотрудничали с государством. Например, при поддержке шейха Али ибн Рушди, разыграли погром торговых рядов; для этого ложа братьев мусульман «Вахъ-Ба-бах!» и ложа «Девкалион» встретились в загородном лагере под Москвой,
где обсудили нюансы запланированной акции. Органы внутренней безопасности снабдили нас бутафорскими дубинами, балаклавами, пакетиками с искусственной кровью. Часть батальных сцен отсняли на студии «Мосфильм». Уже на другой день телеканал BBC вопил об исламских погромах и русских националистах. По случаю успеха магистр наградил всех участников операции орденом Белого полумесяца и собственноручно откупорил бутылочку блан де блан.
Театральная лаборатория была создана, чтобы покончить со всеми человеческими страстями братьев. Теперь, если и впрямь начинается ссора, братья принимают её за очередное испытание: ты уже не поверишь, что кто-то злорадствует, завистничает или строит козни, скорее ты подумаешь, что это новый экзамен, инициация в следующий градус. С этой целью разыгрываются измены, драки, оргии, попойки, хотя братья высших степеней никогда не проливают семени, уподобляясь даосам; что касается алкоголя, то он просто на них не действует, и мастером считается тот, кто лучше всех изображает опьянение, ведь далеко не каждому удаётся сделать это профессионально.
Магический розыгрыш мирового масштаба связан с именем Никиты Сергеевича Хрущёва…
Хрущёв, этот утончённый эстет, должен был всю жизнь проделывать невероятные трюки, чтобы казаться безнадёжным простаком, посредственностью и гопником, – таково было его духовное делание. Он не только любил авангардную живопись, но и сам ею занимался втайне от партии и Организации. В итоге его поймали за руку – перепачканную аквамарином. Пожурив Никиту Сергеевича, посвящённые высших градусов назначили ему послушание – выставить как творения современных художников и разнести в пух и прах собственные картины. Так началось «дело о педерастах». Каково же было ему, этому аристократу XX века, любителю мальчиков, завёрнутых в пурпурный бархат, человеку, привыкшему дома изъясняться древнегреческим гекзаметром, каково было ему, созерцая свои лучшие работы, выдавать подобные речи:
Это педерастия в искусстве! Так почему, я говорю, педерастам – 10 лет, а этим – орден должен быть? Ни копейки государственных средств не дадим. А это что?! Да это наркотическая девушка, загубленная жизнью! Вот она, мазня! Слушайте, вы педерасты или нормальные люди?! Это – педерасты в живописи! Что вы на самом деле! Копейки мы вам не дадим!
Бэла
Однажды у Тульского Сапожника закончились деньги, и тогда нам пришлось попрошайничать на улице: Сапожник выл белогвардейские песни, а я просил у скучающих туристов и обывателей монет «на починку примуса». Так мы снабжали себя едой и выпивкой, но близился роковой день, когда мы должны были оплатить жильё, а Сапожник поссорился с тульским папой. Тогда я устроил Хилпу натурщицей в Академию Репина и с тех пор взимал с неё половину зарплаты. Но вскоре Хилпа заболела, последний фонарик доходов погас. Пришлось искать сожительницу в сети. Идея пришла в голову Сапожнику, и я поддержал её. Помимо денег мы могли получить и другие дивиденды, если бы нашлась арийская девушка, а не еврейка Бэла. Но Бэла знала цену своим длинным ножкам, хотя впоследствии и не скупилась на то, чтобы взрываться по десять раз кряду – десять водянистых взрывов за одну ночь! Лишь тогда я понял, что в Бэле прячутся ветхозаветные урожаи, колена и царства, висячие сады наливной похоти.