Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 3. Часть 5. За Великой Китайской стеной

Шаньсийцы вновь подчеркнули, что в КНР за улучшение отношений с СССР, за развитие торговли, научных и культурных обменов, за туризм. Сказали, что в Шаньси с удовольствием будут принимать советских людей.

Мы спросили, как собеседники подходят к сотрудничеству с социалистическими странами, ведь просто обменов мало. Старший в очередной раз привел высказывание Мао 1950-х годов о важности сотрудничества с социалистическими странами. Мы подчеркнули, что обмен опытом, восприятие нового необходимы для здорового развития социалистического общества. Задали вопрос, готовы ли в КНР обмениваться опытом с СССР. Ведь на XII съезде КПК среди соцстран были упомянуты только КНДР, Румыния и Югославия.

Сославшись на высказывание Ху Яобана, китайцы заявили, что КПК не вправе давать оценки деятельности зарубежных партий, положения в других странах. КПК готова развивать отношения, несмотря на разногласия. Так, с СССР у Китая имеются вопросы, оставленные историей, есть неодинаковые позиции, но это не должно мешать конструктивному диалогу.

Попросили уточнить, что понимается под вопросами, оставленными историей. Они пояснили, что была дружба, а затем на 20 лет она прекратилась. Одним махом 20 лет не перечеркнуть, но необходимо тем не менее двигаться вперед. Собеседники выразили уверенность в хороших перспективах советско-китайских отношений, спросили, верим ли в них мы. Сказали, что нормализации можно достичь при условии совместных усилий.

Из этой беседы и поездки в целом мы с коллегой вынесли впечатление, что измененные установки Пекина уже доведены до низовых звеньев в провинции и осваиваются кадровыми работниками.

…К началу 1983 года стало очевидно, что в Москве возникли и углублялись серьезные разногласия по поводу Китая. Аппаратчики и их окружение (военное, научное, журналистское) раскололись на три лагеря.

Первый выступал за скорейшую нормализацию отношений с КНР. Его представители указывали, что Китай отмежевывается от маоистского прошлого, возвращается на путь разума, занялся вопросами социально-экономического развития, отказался от гегемонизма, ищет примирения с соседними государствами. Все это означает, что идеологические разногласия уже не разделяют СССР и КНР, более того, на передний план выходит общность их социалистического строя, идеалов. Люди либеральных взглядов, большинство которых примкнуло именно к этому лагерю, к тому же втайне очень симпатизировали китайским реформам и надеялись на их перенос на советскую почву.

Первый лагерь вдохновлялся позицией нового руководителя страны Ю.В. Андропова, который направил в ЦК КПСС записку с предложением «поискать возможности» нормализации отношений с КНР. Андропову приписывали и более энергичные призывы добиваться сближения с Пекином (в условиях обострения конфронтации с американской администрацией Р. Рейгана).

Второй лагерь объединил экспертов, которые не очень верили в гармонию между Москвой и Пекином, но указания и сигналы из Кремля побудили их переориентироваться и настроиться на более позитивный лад в отношении Китая. М.С. Капица, который еще весной 1982 года стыдил меня за непонимание исторической непреодолимости советско-китайского противостояния, в 1983 году звучал уже по-иному.

В ходе очередного визита в посольство Михаил Степанович (теперь уже замминистра иностранных дел) – и на совещании дипсостава, и на банкете в китайском ресторане, и в личной беседе с Наташей и мной – убежденно доказывал: «Китай – это великое соседнее государство. У нас много общего, двусторонние отношения развиваются, Пекин сдвигается в сторону Москвы». Коллеги, комментируя перемену взглядов Капицы на Китай, язвили: МихСтеп, мол, метит на должность первого заместителя министра иностранных дел, а то и выше.

В третьем лагере никаких позитивных перемен в КНР не замечали. Более того, считали, что китайские реформы носят капиталистический характер и неминуемо отталкивают Пекин от СССР, реального социализма и бросают его в еще более крепкие объятия Запада. Поэтому пора прекратить заигрывать с предателями дела социализма и усилить нажим на них по всем линиям, от идеологической до военной.

То, что в Москве развернулась нешуточная подковерная борьба по китайскому вопросу, я впервые прочувствовал в марте 1983 года. Мы с коллегами подготовили политписьмо о визите в КНР (2–6 февраля) госсекретаря США Дж. Шульца. Почти незамедлительно из Центра пришел отзыв за подписью М.С. Капицы. Замминистра высоко оценил наш анализ, подчеркнув, что посольство абсолютно право: партнерство с Западом остается магистральным курсом китайского руководства, а разногласия между Пекином и Вашингтоном – «не более чем семейная ссора».

Я удивился отзыву. Ведь в политписьме упор делался как раз на усиливающихся противоречиях между КНР и США. М.С. Капица явно пытался внушить нам такое понимание событий, которое преобладало в ЦК КПСС.

Пока я раздумывал, что же и как докладывать в Москву дальше, оттуда поступил другой отзыв на политписьмо, от заведующего Первым Дальневосточным отделом МИДа И.А. Рогачева. В нем содержалась хвала за то, что посольство замечает негативные тенденции, которые все больше превалируют в отношениях между КНР и США. Предлагалось еще внимательнее следить за китайско-американскими разногласиями. По личным каналам пришло сообщение, что М.С. Капица придерживается именно этого мнения, а упомянутый выше официальный отзыв отражает позицию Старой площади.

На протяжении 1983 года из Москвы делались некоторые жесты, вроде бы направленные на примирение с Пекином, от предложений об организации встречи министров иностранных дел до публикации в «Правде» восторженных статей о китайском художнике Сюй Бэйхуне. Главный же упор делался на призывах к китайскому руководству забыть о распрях и объединить усилия в борьбе с империализмом. В 1970-х годах Кремль уговаривал американцев «посмотреть в глаза» китайской опасности, теперь он убеждал китайцев озаботиться угрозой со стороны США и Японии.

Выглядело это забавно. Пекин продолжал твердить об угрозе, исходящей от советских ракет, а мы в ответ пугали его американскими ракетами. Китайцы требовали от нас убрать вьетнамцев из Кампучии и уйти из Афганистана, а СССР уговаривал КНР мобилизовать усилия на изгнание США с Ближнего Востока.

Наши инициативы были, конечно, шиты белыми нитками. Товарищи в аппарате ЦК КПСС прекрасно прогнозировали реакцию Пекина на упомянутые уговоры и повторяли их для того, чтобы окончательно убедить высшее руководство страны в «продажности и враждебности» маоистов. Заодно преследовалась цель в очередной раз обесчестить КНР в глазах «прогрессивной мировой общественности».

Старая площадь наседала на посла, чтобы он в депешах в Москву не забывал разоблачать «гнилую суть» китайской внешней политики и реформ. В ноябре 1983 года Генеральный секретарь ЦК КПК Ху Яобан нанес визит в Японию. Наше посольство обвинило китайского лидера в нападках на СССР и констатировало, что основой сближения между Пекином и Токио остается оголтелый антисоветизм. Нам тут же позвонили кураторы из I Дальневосточного отдела МИДа и вежливо поинтересовались: не слишком ли мы преувеличиваем антисоветскую подоплеку визита Ху Яобана в Японию?

Оказалось, что посольство СССР в Токио гораздо спокойнее оценило китайско-японские переговоры на высшем уровне. Вскоре и «Правда» опубликовала сдержанный комментарий по поводу вояжа Ху Яобана на японские острова. Но из ЦК КПСС посла И.С. Щербакова напутствовали: все правильно! Так держать! По поводу статьи в «Правде» было разъяснено, что она – дело рук заведующего Отделом внешнеполитической информации ЦК КПСС Замятина, скатившегося, мол, на «капитулянтские» позиции.

Не успел посол успокоиться, как поступил новый реприманд из МИДа. В частном письме мидовские кураторы отметили: китайские дипломаты развили в СССР высокую активность, а вы ведете-де затворническую жизнь, сторонитесь китайцев. Жалуясь мне по поводу этого письма, И.С. Щербаков в сердцах воскликнул: