Милицейская сага
Шрифт:
– Неправда! Я полностью вылечилась. Еще полгода назад! Можете проверить!
– Проверял, - охолонил ее Тальвинский.
– Вы, уважаемая, бросили лечение, не пройдя провокацию. И вендиспансер направил нам материалы для возбуждения уголовного дела.
– Я прошла весь курс! - Вскочив с места, Садовая яростно затопала об пол каблуком. Она была близка к истерике.
– Я совершенно здорова. Совершенно!
– Может, в медицинском смысле вы и здоровы. А в юридическом смысле больны уголовной статьей. И сажать вас или не сажать будем решать в зависимости от результатов этого разговора... Короче, если венерический
– Господи! Что же это?
– обессиленная, она нащупала стул.
– А то, что вы сейчас расскажете все, что знаете. Если, конечно, за решетку не торопитесь, - стараясь выглядеть твердым, отчеканил Тальвинский, с видимым усилием выдерживавший неблаговидную свою роль перед доведенной им до отчаяния женщиной.
– В конце концов, Мариночка, что от вас требуется? Всего лишь сказать правду о расхитителях. Ведь, знаем, вы-то не из их числа. Так и скажите. Ну!
Мороз изо всех сил делал вид, что роется в бумагах. Было невыносимо смотреть на сгорбившуюся, уставившуюся потухшим взглядом в пол женщину, до того наполненную гордым пленительным кокетством.
Плечи Садовой задрожали. Она плакала.
– У нас мало времени, - напомнил, стараясь не смотреть на нее, Тальвинский.
– Пишите, - не поднимая головы, произнесла Садовая, и от сдавленного, задыхающегося ее голоса у Виталия самого перехватило горло.
– Да пишите же!
– требовательно повторила она. Тальвинский быстро подхватил ручку и лист бумаги.
– Готов!
– сдерживая азарт, сообщил он.
– Тогда абзац первый. Я, Садовая Марина Всеволодовна, в девичестве - Найденова, венерическая больная, сообщаю, что следователь Тальвинский, - она набрала воздуха, вскинула распухшее от слез лицо и изо всех сил закричала: - Подонок! Подонок!
Посмотрела на ошеломленных милиционеров:
– Больше по существу заданных вопросов показать ничего не могу. А теперь сажайте, твари!
– Шутить, стало быть! - Тальвинский отшвырнул ручку, грозно поднялся.
– Прекрати, - услышал он.
– Ты это мне?
– не поверив, обернулся Андрей к Морозу.
– Вам, товарищ майор! Тальвинский, сдерживаясь, перевел дыхание:
– В таком случае тебе здесь делать вообще нечего. Немедленно марш в изолятор к Меденникову!
Мороз упрямо сжал губы, повернулся к Садовой:
– Вы вот что, выйдите пока. Не дожидаясь повторного указания, Садовая, обхватив руками лицо, выбежала в коридор.
– И что сие означает?!
– прогремел Тальвинский.
– Андрей Иванович!
– Я спрашиваю, лейтенант, что это означает?
– Она - женщина.
– Как не заметить! Думаешь, не вижу, как она глазками в тебя постреливала? А ты уж и поплыл. Бабы - это нормально. Но прежде всего для нас - интересы дела. Не забывай: мы - следаки.
– Мы - офицеры! И не можем опускаться ниже городской канализации!.. Я точно не смогу.
– Под изучающим взглядом Тальвинского он потупился.
– Даже так?
– Андрей, готовый взорваться, разглядел что-то, что удержало его.
– Допустим, я тоже об этом иногда вспоминаю. И что отсюда вытекает? Полагаешь, что мне комфортно стращать смазливую женщину? Но Садовая - последний, единственный шанс выйти на Слободяна и всю эту шоблу! И выбор на самом деле прост: либо дожмем ее, либо - закроем
– Андрей Иванович, я тебя очень уважаю и хочу уважать дальше. И дело раскрыть хочу...
– Короче, прикажешь отпустить? Только живо. Да? Нет?
– Да. И прекратить это вонючее венерическое дело. Андрюш! Ну, я знаю: ты потом сам себе не простишь. Пожалуйста!
– Виташа, Виташа! Да она обычная... - Что ж, что подхватила?
– перебил, не давая закончить фразу, Мороз.
– И с порядочной женщиной может такое...
– Ну да, помню: половой акт не повод для знакомства. Как, однако, запущено-то! Да что ты себе в самом деле навоображал? На нее опера установку делали, наивный ты! Искали источники, откуда у девки, которая за два года до того занимала на джинсы, появились вдруг дорогие побрякушки. Так вот, к твоему сведению, - она уж с полгода к престарелому Слободяну, своему шефу, на содержание пошла. При живом-то муже. Офицере, промежду прочим! И, что всего паскудней, на денежки того же Слободяна еще одного дружка припасла. Здесь пробы ставить негде! А ты мне тут - в сопли! Так что? Остыл?
– И все-таки я прошу!.. Очень прошу.
Отвернувшись к окну, Андрей гулко заколотил сильными пальцами по крышке стола, будто задался целью продырявить ее, будто барабан.
– Хорошо, раз тебе моих слов мало, - он решительно схватился за телефонную трубку.
– Звоню главврачу вендиспансера. И если мои предположения окажутся не верны, при тебе извинюсь перед благородной дамой Мариной Садовой. Он нажал на кнопку громкой связи.
– У аппарата, - послышался бодрый сытый баритон.
– Здорово, начальник. Тальвинский.
– Андрюха! Вот уж кого сто лет не зрил. Неужто по моей части проблемы? Ты из наших единственный, кого еще не пользовал.
– По твоей. Только со служебной стороны. Получил привет от тебя - несколько венерических.
– Ты?!
– поразился главврач.
– Лучшему важняку области венерические дела? Иль мир перевернулся?
– Вывернулся. Давно, похоже, не общались. Я ведь несколько лет как в районе. Тебе фамилия Садовая что-то говорит?
– Марина! Еще бы. Сексапильная деваха... Погоди, а ты откуда?..
– Ты прислал.
– Я?! Вот бабы пакостницы. Опять подсунули на подпись целую пачку. Надо же - проглядел! Вообще-то она полностью вылечилась.
– А контакт?
– А вот контакт, каюсь, не сдала. Он у нее разовый. Там история очень романтическая. Но только между нами, ладно? У нее с мужем свои проблемы. А у кого их нет? В общем, встретила одного. Ну, и... Подлюгой оказался. Да еще и наградил. Но кто - не сказала. А я, извини, настаивать не стал. Не тот случай. У врача первое дело - деликатность.
"Нашла дуреха кому поплакаться", - хмыкнул про себя Тальвинский: болтливость главврача венерического диспансера могла сравниться разве что с Ханиной.
– Ладно, пришли завтра шпаргалку, что провокацию прошла, и дело я прекращу.
– Нет проблем, старый. Записал. Считай, уже у тебя. А что? Запал? - После тебя что западай, что не западай. Небось, оприходовал девку? Да не смущайся, колись между нами.
– Было, - голос главврача исполнился притворного раскаяния.
– По-человечески не мог не пожалеть. В постели, между прочим, родео! Рекомендую.