Минимальное воздействие. Книга 1

День был солнечный, и в узкие окошки трактира били яркие лучики, освещая и артистов, и неудержимо рвущуюся плясать толпу.

После третьей плясовой бледный Филимон потянул Никифора за рукав и прижавшись к его уху нервно и громко захрипел:

– Разнесут ведь ироды всё! Пусть уже играют эти свои романсы чтоли, или как там их. Хватит уже плясовых. Пусть успокоится народишко-то, а то ей-ей быть беде.

Никифор, сам в шоке от такого неожиданного результата выступления молодых артистов, стал пробираться по краешку зала к Сашке. Нет, он, конечно, догадывался, что эффект от песен будет большой. Но они с братом не подумали, что народ так разойдётся, что забудет, что в трактире вообще-то надо есть и пить, и начнёт только плясать.

Еле протиснувшись к музыкантам, он дождался последнего звука в песне и громко окликнул Сашку.

– Романсы давай! Хватит плясать ужо!

Раскрасневшийся и слегка запыхавшийся от активный движений, Сашка и сам рад был уже слегка умерить темп. Он взял небольшую паузу, дождался пока народ слегка поутихнет в попытках отдышаться от пляски, сел на скамью, выдохнул и, добавив в голос немного бархата, закрыв глаза и подняв повыше голову, запел:

– Не для меня придёоот весна, не для меня Дон разольёоотся, - и вместе с Прохором с бубном подхватил эхом две последние строчки куплета, - и сердце девичье забьётся с восторгом чувств не для меня.

Подпевать им стали уже на третьем куплете, поняв, что две последние строчки певец исполняет дважды, как припев. Правда подпевали не все. Особо расчувствовашиеся зрители стали хлюпать носами и несколько баб в голос реветь, как на поминках.

На финальной части повысил тональность:

– Такая жизнь брат ждёооот меня!

Сашка замолчал.

Молчал и народ.

И тут послышался всхлипывающий хриплый голос.

– Наливай ужо, выпьем за упокой!

И народ зашевелился, отходя от очередного шока. Потянулись мужички к стойке, а половые стали бегать разносить по столам очередные заказы.

Танцевать снова желания уже ни у кого особо не было. Все думали о своём и, вздыхая, пили не чокаясь. Настроение у всех стало печальное. Но выгодное для трактира. И Филимон наконец-то вздохнул расслабленно.

– Пусть ещё романсов поют, - шепнул он брату, наливая очередной заказанный кувшин с недешёвым импортным вином.

– Промочить бы горло чем, - сказал Сашка, красный от напряжения, подошедшему Никифору.

– Ща, кваску принесу. Только гляди холодный он, из погреба только. Не застудись. А то вижу вон распарило тя всего. – трактирщик переживал больше за то, как бы голос парень не потерял, лишив трактир прибытку.

– Да я потихоньку. И ребятам бы отдохнуть немного. – Сашка посмотрел на своих орлов и подмигнул.
– Вон как руки-то дрожат у всех. Или можем ещё?

Охмелевшие от адреналина артисты смотрели слегка осоловевшими глазами по сторонам и на Сашкины подначки реагировали слабо. Устали.

Ну ничё. Щас можно и немного расслабиться.

Певец отпил немного действительно холодного кваса, чтобы только губы смочить, и усевшись на скамью опять немного прикрыл глаза.

Зрители, видя, что парень сосредоточился и готовится опять что-то петь, постепенно затихали.

– Чёрный вооорон, что ты вьёоошься, над моеээээю головоооой, - акапельно запел Сашка. И опять эхом на припеве вступил Прошка со своим бубном. – Ты добыыычи не добьёоошься, чёрный воооорон я не твой. – И балалайки жалобно так запели в такт словам.

Сам Филимон протирал чарки, и ревел. Уж больно жалобный и с такой мировой грустью голос пробирал до печёнок.

И народ опять начал подпевать.

Отпускать артистов не хотели. Пришлось ещё по разу спеть весь репертуар, прежде чем Марфе удалось отвоевать чадушко и увести всех к себе. Филимон нагрузил три корзинки еды для артистов. Отдельно с Никифором штоф отправил Даниле, типа в благодарность. Ну и по рублю каждому, а Сашке аж 5 рублей.

А на следующий день Сашка всё же заболел. То ли нервное напряжение, то ли холодный квас. Но парень три дня пролежал в постели, заботливо отпаиваемый Марфой горячим молоком с мёдом.

Данила в сердцах, накрученный женой, наехал на трактирщиков, что мол из-за вас сыночек слёг. И даже второй штоф не помог. Разошёлся, хоть святых выноси. Но потом, как Сашка вставать сам начал, чтобы нужду справлять, все успокоились и принялись считать будущие прибыли от такого успеха молодых музыкантов.

А успех был ошеломительным. Слух о концерте в день Рождества Пресвятой Богородицы дошёл аж до патриарха.

Проведя своё расследование и убедившись, что по словам очевидцев крамолы и призывов к смуте там не было, и сыскной приказ, и церковь успокоились и раздувать тему не стали. Тем более, что певец был болен и не появлялся на публике больше недели. А уж праведность Меншикова Данилы, чей отрок был главным в деле, никто под сомнение ставить не стал. Известная всё же личность была. На том и успокоились.

Но публика хотела песен и успокаиваться не желала. Трактир заполнялся народом ещё засветло. Все ждали выступлений. И уговоры Филимона, что мол пока артистов не будет, не успокаивали народ. Народ хотел зрелищ.

По лицу знатно прилетело Никифору, когда он ляпнул, что певец де болен, и петь не может. Прячут певца-то мироеды! Или убили его!? Толпа взревела и пошла на приступ.

Еле отбились трактирщики от толпы, требовавшей подать им «Московских музыкантов». Пообещали в субботу после заутренней опять концерт сделать. А потом пошли челом бить Даниле, и просили уважить народ и отпустить Александра выступить опять. Денег дали 100 рублей. Ну, так то, чего бы и не разрешить-то. Ежели и Сашка сам вон не против уже. Да и деньги не малые.

Так и пошло.

И зазывали трактирщики уже по всей Москве, кто больше денег даст. А Данила выбирал. Но всегда с оглядкой на Марфу. Чтобы не загоняли дитятку. А Сашка с парнями только и рады были. Любимым делом занимались ведь.

А в январе Глеб-скоморох и преставился. Допился и замёрз в сугробе. Эх, тяжела она доля популярного артиста! Царствие ему небесное!

…

В начале осени 1686 года на именины младшей дочери боярина Куракина Екатерины была приглашена труппа «Московские музыканты», которая к тому времени уже насчитывала 12 человек. Боярин сперва не понял, с чего бы дочерям так приспичило скоморохов каких-то звать, но потом узнал, что сии музыканты уж зело красиво играют и песни душевные поют. Уже и у Лопухиных выступали и у Шереметьевых. Отставать от таких знатных родов он не хотел, и потому послал нарочного за артистами.

Четырнадцатилетний Александр Меншиков был чертовски хорош собой. Чтобы выдерживать концертные нагрузки он приучил и себя и парней заниматься зарядкой и закаливанием. Благо воды горячей для помывки на каждый день не нагреешь, вот и обливался холодной водой. И организм со временем привык. А тут ещё и голос, быстро сломавшись, приобрёл такую мужественную хрипотцу, и гормоны начали играть. К осени 1686 года от щупленького скромного мальчика не осталось ничего. Тело раздалось в плечах и попёрло в рост. Стройный кудрявый юноша ещё и пел как ангел. Девки по нему сохли и заливали подушки слезами.