Минни

Гермиона вздохнула с облегчением и отправилась в душ, по дороге чуть не уронив стопку выглаженных пелёнок.

Только после Рождества она смогла немного передохнуть. Хлопоты о детях выматывали так, что они после очередной кормёжки частенько засыпали в кресле все втроём: Ричард, Вивиан и она сама.

Люциус помогал с удовольствием: гулял с малышами в парке по выходным, купал, наколдовывая в ванночках разноцветные пузыри — они щекотали ребячьи бока, и близнецы довольно хихикали.

А иногда кормил, если находил время. Гермиона всё никак не могла забыть, как Ричард плюнул морковным пюре в отца (сын почему-то терпеть не мог всё полезное), и она тогда даже зажмурилась, гадая, насколько сильно рассердится Люциус. Но он только стёр со щеки оранжевую кляксу, зачерпнул побольше пюре и щедро намазал сыну на личико. И Ричард вдруг довольно засмеялся во весь рот.

— Хулиганы! — с сердцем прокомментировала Гермиона.

— Думаю, моей няне всегда хотелось сделать то же самое, судя по рассказам матери, — невозмутимо ответил Люциус. — Жаль, меня кормил не отец…

Похоже, он едва сдерживал смех, даже губу закусил.

И строго добавил, уже обращаясь к сыну:

— Но ты, Рик, больше так не делай! Приличные люди себя так не ведут. Одно дело — игра, другое — полезный ужин.

И Ричард удивлённо заморгал, услышав, как сменились интонации отца.

Люциус оказался хорошим папой, вопреки всем ожиданиям и опыту общения с Драко.

Гермиона была безмерно благодарна ему за спасение дочери, именно Люциус предложил дать малышам такие имена.

— Вивиан — значит живая, — пояснил Малфой. — Здесь даже уточнять не надо. А мальчика назовём Ричардом.

— Почему именно Ричардом? — удивилась Гермиона. — Почему не Джоуи? Не Феликсом?

Люциус, едва касаясь, провёл по голове сына, облачённой в чепчик.

— Потому что Ричард — это смелость и сила. Они ему очень понадобятся в жизни. Знаешь, мне бы хотелось, чтобы, когда мальчик слышал своё имя, вспоминал бы о том, что он храбрый и могучий волшебник. Не трусил и не боялся трудностей.

Гермиона прижалась к нему и обняла, поглядывая на детей, сыто дремлющих в кроватках.

— Мне нравится.

Люциус души не чаял в малышке Вивиан. Конечно, Ричарда он любил тоже, но Гермиона знала: его слабость — единственная дочка. Он с удовольствием нянчился с ней, баюкал и при этом пел какие-то волшебные песни на бретонском. А Ви часто засыпала именно у него на руках, и Гермиона подозревала, что малышка млеет и успокаивается именно от запаха отца: смесь одеколона, табака и шампуня с шиповником.

Но в последние пару недель Люциус стал заходить в Восточное крыло редко: либо в выходные, либо на полчаса, не больше. Гермиона знала, что сейчас, в феврале, Министерство проводит финансовые проверки по уплате налогов на Косой Аллее, и Люциус как раз возглавляет комиссию. Он пробовал назначить себе заместителя, но пока что ни одна кандидатура не выдерживала его критики: Бен Хайсворт закладывал за воротник, а Иен О'Доннел был нечист на руку. Поэтому Малфой теперь всё время пропадал на работе, а вернувшись, падал от усталости.

Гермиона всё это прекрасно понимала и поначалу даже пыталась помочь разобрать гору отчётов в его кабинете. Но и она не успевала справиться с этой документальной лавиной.

И чем дальше, тем больше между ними копились какие-то тайны, недомолвки, и это тревожило.

Особенно тот момент, когда после Рождества в мэнор прибыл архивариус Финчли, чтобы записать имена детей в волшебный реестр.

На дубовом бюро в голубой гостиной раскинулась большая кожаная папка, рядом звякнула стеклянная чернильница. Скрюченные пальцы архивариуса дрожали от артрита, выводя на пергаменте красивые каллиграфические буквы. Финчли старался не встречаться взглядом с хозяином поместья, и Гермиона решила, что в этом повинна какая-нибудь служебная стычка.

Седые бакенбарды затряслись, когда старый волшебник спросил:

— Фамилия детей?

Малфой вдруг замер с нечитаемым выражением на лице. И это неприятно удивило Гермиону. Она смотрела на любимого мужчину и не понимала, в чём дело, почему он просто не назовёт свою фамилию.

«Разве он не спас Вивиан? Не он ли называл меня миссис Малфой? Так в чём же сейчас дело? Передумал?»

Пауза неприлично затягивалась, и Гермиона уже хотела выпалить свою фамилию, как Люциус вдруг ответил:

— Малфой.

И словно камень упал с сердца. Но всё же те несколько томительных мгновений, пока мужчина раздумывал, не давали покоя и вспоминались до сих пор.

Мало того, с недавних пор Гермиона стала улавливать нотки женских духов от пиджаков и рубашек любимого. Это всерьёз расстроило её. Она ничего не сказала Люциусу о своих подозрениях, ведь это могли быть сотрудницы, давние знакомые, ведь ни разу не пахло туберозами — духами Нарциссы.

«Женщина. Да у него другая появилась! Конечно, я не такая привлекательная после родов, но не так же быстро… всё из-за того, что между нами давно ничего не было: он так много работает, у меня дети… Вот в чём причина!..»

Червь сомнения точил сердце, и Гермиона решила на всякий случай поскорее подготовить почву для отступления.

Но забота о детях отнимала фактически всё время, а оставлять их с Юной молодая женщина поначалу опасалась — а ну как уронит или ещё чего?!

В очередной раз поменяв сыну подгузник, она устало опустилась в кресло.

«Боже… Я не успею ничего! Мне бы сейчас здорово помог хроноворот!»

И тут Гермиона вспомнила о профессоре МакГонагалл и бросилась писать ей письмо. Пришлось использовать всё красноречие и дар убеждения, чтобы доказать пожилой ведьме, что хроноворот действительно нужен, и что она не собирается менять что-то в ходе времени. И, конечно, «отправит бесценную вещь обратно», как только всё наладит.

Через неделю, в феврале, пришло ответное письмо, в котором Минерва, помня своё обещание, с явной неохотой давала согласие, но только на месяц. В конверте лежал портал — засушенная жёлтая роза. Гермионе всё-таки пришлось оставить детей с Юной, чтобы забрать хроноворот. Она каким-то чудом выпросила его у МакГонагалл на три месяца и, счастливая, трансгрессировала к «Дырявому котлу».

Очутившись на Косой Аллее, она быстро добралась до приобретённого паба, повернула волшебный ключ в замке и вошла внутрь.

Повязав на пышные волосы зелёную косынку, ведьма достала палочку, откашлялась и сказала:

— Что ж, начнём, пожалуй!

Она наколдовала воды в оцинкованное ведро и зачаровала швабру на мытьё полов. Скоро под потолком летали щётки, смахивая пыль и паутину, а тряпки натирали полиролью столешницы и барную стойку. Закопчённая посуда на кухне жалобно звенела и поскрипывала от напора воды и чистящих средств, но в скором времени блестело всё: сковородки, подвешенные над плитой, прозрачные стаканы в сушилках, фарфоровые чашки на полках, вилки, ложки и ножи.