Миракулум 2

Мне захотелось поднять руку и надавать себе же пощечин. В наказание.

– А как вас зовут?

– Меня зовут Соммнианс, а ее Крыса.

– К...

Витта распахнула на него глаза, а потом молниеносно перевела взгляд на меня. Ее скулы лихорадочно покраснели, она снова поднялась во весь рост, и ее нежный и тихий голос нервно и гневно запрыгал:

– Крыса... я не запомнила твоего лица, но запомнила на всю жизнь твое мерзкое имя... ты цатт, ты враг... Ты...
– ее даже затрясло от ненависти, от слабости, и от страха.
– Ты...

Витта хотела сказать еще больше брани, но не хватило решимости. А я поняла, что все те пощечины, которые я сама себе хотела дать, раздала мне она. Одну за другой. Хлестко. Я почувствовала это потому, как стало гореть мое лицо. От отчаянья, что я не могу исправить содеянного, и что я не могу силой воли перечеркнуть свое происхождение. Одно это заставляло Витту переносить на меня чувства, относящиеся ко всем цаттам. К народу, к которому я принадлежу... и не только это.

– Выйди, Рыс.
– Жестко попросил Сомм.

Я вышла, едва оторвав от пола ноги. И ушла на конюшню.

Не знаю, каким словами лекарь успокаивал свою ослабленную подопечную. Не знаю, может статься, что он говорил ей такие вещи, которые мне не нужно слышать, чтобы не быть униженной. Или, наоборот, стал защищать меня перед ней.

– Варт...
– Я дошла до стойла с моим верным Вартом, и, зайдя внутрь, крепко обняла его за шею.
– Мой Варт...

Он всхрапнул. Вокруг пахло лошадиным потом, навозом, сеном, яблоками, затертой седельной кожей и шерстяными попонами. Поцеловав коня в огромную морду, я потрепала его по загривку и снова обняла. Конюший добросовестно исполнял свою работу, но я решила, что лишнее внимание Варту не повредит. Я взяла щетку, еще раз прошлась по гладкой спине, по бокам и ногам лошади, счищая даже самые маленькие комочки глины у копыт. Гребешком расчесала хвост, гриву заплела короткими узелками.

– Все хорошо, Варт. Вот видишь, как удачно мы свернули на постоялый двор, где ты можешь полакомиться. Вдоволь наесться овса и напиться колодезной, а не стоялой воды... Да?

Варт только шевелил губами, да иногда поворачивал в мою сторону голову, косясь на меня одним выпуклым глазом с рыжими ресницами. Прядал ушами.

– Слушаешь? Так знай, что я тебя люблю. И не потому, что ты помог мне добраться до сюда. Ты живое существо, ты верный слуга и друг, Варт.

Отпускало. Я заняла себя делом, я думала о другом, я сосредоточилась только на уходе за лошадью, высказывая признательность и проявляя ласку к животному. Конь также может страдать от мысли, что о нем забыли, стоя в загоне долгими часами, и видя, как распрягает его и приносит еду чужой человек, а не хозяин.

– Она снова спит.
– Сомм возник возле стойла, провел рукой по бородке и вздохнул.
– Лихорадки ей все равно не миновать, уже начинаются легкие признаки жара.

– Витта заболела?

– Эта болезнь называется юность. Чересчур пылкое сердце.

Я понимающе и непринужденно улыбнулась:

– Пусть высыпается. А когда снова проснется, то нужно позаботиться, чтобы ей принесли хороший сытный обед.

– Я уже распорядился.

Лекарь понаблюдал за тем, как я встряхиваю от соломенной трухи упавший потник.

– Вы слишком разные с Аверсом, у вас обоих нет ничего общего. Что, Рыс, может связывать двух людей, когда, скорее, напрашивается перечень различий? В возрасте вас разделяет целое поколение, в происхождении - разные Берега, в сословии - пропасть высокого титула и мастерового, в религии - один бог и множество богов... Будь готова к тому, что он уже привык жить без тебя.

– У меня нет ответа.

– Не таи на меня зла, Рыс. Я искренне желаю тебе счастья.

В воротах появился конюх и двое по-дорожному одетых людей. Для них он спешно стал запрягать лошадей, а нам передал, что хозяин постоялого двора просит, как только у нас будет время, подойти к нему.

Невдалеке от амбара худой высокий хозяин отдавал распоряжения кухаркам, чтобы приготовили к вечеру побольше жаркого из крольчатины, господину из первой комнаты на втором этаже приготовили пустой бульон и отвар из дробленого овса. У него больной желудок.

– Как раз сейчас двое господ рассчитались и покинули "Щит Ратника", так что, если вы пожелаете, то сможете после обеда занять их комнаты.

– Благодарю, - кивнул Сомм.

– Тогда позже служанка или мой помощник проводят вас.

– Послушайте, - спросила я хозяина, уже готового было перейти к другим своим делам, - правда ли, что это единственная дорога, которая ведет от Побережья до Лигго?

– Да. И мой постоялый двор, как нельзя более удачно здесь расположен.

– А правда ли я слышала, что сам Змеиный Алхимик гостил у вас?

Хозяин хмыкнул:

– Почти каждый путник, едущий этой дорогой в ту или в другую сторону, говорит об этом колдуне. Совсем недавно его чума бушевала в той стороне, откуда прибыли вы, и вот уже поговаривают, что несколько дней она царит в Лигго. Оттуда бегут.

– Так значит, - поддержал мои расспросы лекарь, - Алхимику было не миновать вашего постоялого двора?

– Я бы знал, клянусь жизнью. Но на то он и чародей, чтобы летать по воздуху или перемещаться из города в город силой мысли.

– Я в этом не уверен. А не заезжал ли к вам на постой небольшой отряд, человек десять?

– Нет. Бывало, останавливались всадники, но не более трех вместе.

Значит, преследователи Сомма не опередили нас в своей погоне. И их появления еще можно было ожидать.

Я решилась на то, чтобы самой принести еду в комнату Витты. Она лежала лицом к стене, и никак не отреагировала на скрип двери.

– Я принесла тебе поесть, Витта.

Судя по тому, как шевельнулись и затвердели ее плечи, она не спала и меня слышала.

– Не окрепнув, ты не сможешь продолжить свой путь. Поешь хотя бы ради этого.

Молчание.

– Ты справедливо думаешь обо мне... и в тоже время - нет. Разве есть у тебя причины, Витта, ненавидеть меня?

– Уходи. И не приходите ко мне ни ты, ни этот лекарь. Я сама о себе позабочусь.

Хоть голос ее звучал жестко, я обрадовалась, что девушка снизошла до ответа.

– Чем же я оскорбила тебя? Своим именем? Своим поступком? Что я должна была сделать и не сделала?

– Уходи.

– Раз ты не отвечаешь, значит, причин у тебя нет. А есть только глупая, детская, - я сделала ударение на последнем слове, - ревность.

Она именно этого ударения и не выдержала, повернулась, поджав губы.

– Ты виновата!

– В чем?

На красивом лице проступило страдание. Она колебалась или выбирая, что сказать, или, наоборот, чего не говорить, а потом выпалила: