Миракулум 2

– Витта... сколько сил мне стоило выпросить у тебя несколько мгновений свидания... подумай, ради того ли, чтобы все это слушать?

Голоса примолкли. Стараясь даже не дышать, я не удержалась от того чтобы не выглянуть из-за стены. Фонарь над воротами конюшни висел далеко, меня было бы очень трудно заметить. Но за то я хорошо увидела два силуэта у лошадиных поилок. Лекарь целовал Витту.

Сомм, она же девчонка. Да, юная, да, красивая... Но я оборвала упреки, обругала себя старухой, которая не понимает, что это в женщине видимо самое важное.

– Мне пора, - раздался слабый вздох Витты, - мы и так здесь слишком долго, кто-нибудь увидит.

– В самую середину ночи? Еще немного...

– Хорошо. Сомм... я очень давно хотела тебя спросить, но все боялась, что мой вопрос тебе не понравится... почему ты дружишь с Крысой, что вы все в ней нашли?

– Вот не дает она тебе покоя... Кто это все?

– Ты и отец. Что за привязанность между вами? Она странная, она некрасивая, она вообще нехороший человек. И отец... он...

– Что?
– Скучно спросил Сомм.

– Ничего. Я не хочу об этом говорить...

– Тогда поцелуй меня.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Ты сама на него ответила, милая Витта.

– Как?

– Я не вижу более высокого критерия, по которому можно оценить истинно благородного человека, чистого душой и помыслами... какой бы тебе ни казалась Рыс со стороны, но именно она та единственная со знаком на шее.

– Нет!!!

– Да.
– Усмехнулся лекарь.
– Если бы Крыса не носила постоянно платок на своей шее, ты бы увидела там знак Миракулум. И пережить ей его пришлось в один из самых опасных периодов жизни, поверь мне. Теперь все? Ты довольна ответом?

– Нет! Не знаю...

И Сомм, опять заключив девушку в объятия, поцелуем прервал и разговор, и возможность дальнейших расспросов.

Ни на какую конюшню не пойдешь... пришлось возвращаться. Пройдя мимо кухни, где среди ночи возился с какой-то бутылкой работник таверны, я поднялась по лестнице обратно в комнату. У моей двери стоял Аверс, и обернулся, услышав шаги.

– Надо же, а думал, что разбужу тебя.

Я застыла на месте. В полутьме его лицо было совсем неразличимо, и я со сладким замиранием вспоминала, - что значит разгадывать интонации его голоса.

– Зачем ты вернулась, Рыс? Извини, этот вопрос не мог подождать утра.

– Отчего же не спросил раньше?

– Не переспрашивай. Отвечай.

– В твоем вопросе упрек или любопытство?
– На его отчетливую холодность, на чеканное "отвечай", я довела собственную интонацию до откровенного и наглого вызова.
– Не отвечу.

– Ты изменилась, - тихо сказал оружейник, - что с тобой стало?

Со мной действительно было что-то не так. Неужели я, правда, изменилась в худшую сторону? Я веду себя так, словно хочу оттолкнуть его, избавиться, а чувствую совершенно иное.

– Дай-ка мне руку, - он шагнул ко мне

– Нет.

Я отпрянула назад, а Аверс удивленно остановился:

– Ты что, боишься меня?

Нужно было только развернуться и уйти.

Как я была слепа! Во мне существовало два сердца, и потому противоречия заставляли бредить или молчать. Одно сильно любило Аверса, все знало, все помнило, надеялось на встречу, и было уверенно, - он меня тоже любит! А другое, спаленное в подвалах, понимало, что для любви я не создана, что я изуродована и что я не нужна. Ему уже не нужна. Быть с ним и бежать от него, - все, что мне хотелось!

– Рыс, хватит мучить меня. - Аверсу все же удалось перехватить мою руку.
– Что прикажешь мне думать? Дочь первосвященника вспомнила о том, кто она такая и вернулась к себе. Ты обещала вернуться, и исчезла на четыре года... а верно, с таким положением при дворе, с таким подвигом, как выдача карт цаттам, на своем Берегу можно начать совсем иную жизнь, чем здесь.

Взяв меня под локоть, он толкнул дверь в мою комнату, и завел внутрь. Там, у окна на столе горело несколько свечей. Я зажгла их, когда одевалась. Он подвел меня к свету.

– Если ты молчишь, я получу ответ, посмотрев тебе в глаза. Зачем же ты приехала, Рыс? Посмеяться надо мной? Посмотреть, что стало с оружейником, которого так легко было заставить единственный и последний раз в жизни полюбить? Ведь теперь ты гордая и злая, что даже за руку нельзя взять!

Мне казалось, что я сейчас упаду в обморок. Кровь от лица отхлынула, ноги подкашивались от внезапной нервной слабости. Аверс, что-то поняв, ухватил меня за локоть покрепче, и заставил присесть на край стола.

– Рыс...

Его голос дрогнул, а мне стало очень трудно дышать. Слезы душили внутри, а сквозь опущенные веки не выкатывалась ни одна. Меня затрясло, когда он вдруг коснулся бугристой кожи повыше запястья.

– Что это?
– Рукава рубашки, с ослабленными завязками, он задрал почти до самого плеча.
– Что это, Рыс?

– Каленые кандалы...
– еле выдавила я из себя.
– Так дух Огня отчищает от скверны человека, чтобы вернуть ему душу, отданную за жизнь духу зла... Ветер и Море не вернули...

Аверс обнял меня и прижал к себе. И умереть за такое было не жалко.

– Прости.

– Не надо, Аверс...

– Я глупец. Я бы жизнь положил на твои поиски, если бы только...

– Думаешь, я не знаю этого? И твоя дочь меня презирает...

Где-то вдалеке, приглушенно, послышался вскрик, который тут же оборвался. Я отпрянула, а оружейник метнулся к двери:

– Витта!

Глава девятая

Что-то случилось! Я хотела кинуться за ним, но не смогла. Тревога заполнила все внутри, и отчаянно зазвонила в набат... Что-то случилось!

– Аверс, подожди!!! Аверс!!!

– Эска!

– Нет!
– Эска распахнула глаза, схватила ладонь Сомрака.
– Верните меня туда, я должна помочь! Там что-то произошло!

– Опомнись.
– Тавиар расцепил ее хватку, и сам сжал ее руку.
– Опомнись, Эска. Ничего не случилось. Это прошлое.

Откинув голову назад, Эска несколько раз моргнула. Потом поднялась.

– Я не хочу воды, и не хочу чаю. Дайте мне что-нибудь крепкое.

Сомрак посадил ее за стол, а Тавиар достал из буфета глиняную початую бутылку с крошками сургуча по краям горлышка. Один бокал.