Mobilis in mobili. Личность в эпоху перемен
Шрифт:
Таким образом, адаптация и преадаптация сопряжены с разными направлениями эволюции и решением разных классов задач на неопределенность. Принципиальное отличие этих классов задач, на наш взгляд, сопоставимо с разделением на «мягкие» и «жесткие» математические модели разрешения проблемных ситуаций, предложенным В. И. Арнольдом [2013] в его теории катастроф.
4. Эволюционная психодинамика: реконструкция возможного и конструкция вне-возможного
В процессе решения разных задач на неопределенность эволюция осуществляет проспективную функцию, которая обеспечивается двумя режимами: режимом «реконструкции возможного» и режимом «конструкции вне-возможного». Первый из этих режимов может быть более лаконично назван «режимом трендов», второй – «режимом новаций». Эти режимы соотносятся с адаптацией и пре-адаптацией. В адаптивной эволюции трендов, «память жизнь ведет
В эволюции «конструирования вне-возможного» решение задач на неопределенность осуществляется скорее не благодаря вероятностному прогнозу, а вопреки ему (см., например: [Нечаев, Подольский 1977]). Отстройка от вероятности проявляется, как это показано в классических исследованиях А. Тверского и Д. Ка-немана, в эффекте, иногда называемом «слепота к вероятности» [Канеман и др. 2014]. Широкий цикл исследований показывает, что в эволюции новаций именно ориентация на овладение случайностью как «средством» организации поведения, а не ориентация на случайность как «сигнал» позволяет осуществить выбор. Именно поэтому в эволюции конструирования новаций в непредсказуемой ситуации события становятся не «сигналом», а «знаком». Режим конструирования новаций связан с эволюционным переходом от сигнализации к «сигнификации», овладению через знак поведением для построения «потребного будущего» [Выготский 1983; Бернштейн 1966]. В качестве примера напомним вслед за Л. С. Выготским, что бросание жребия в ситуации «буриданова осла» – в ситуации преодоления равновесия – представляет собой «снятую форму воли». Переход от сигнализации в ходе эволюции к сигнификации, использованию биологических смыслов [Uexk"ull 1982; Леонтьев 1983а] и знаков [Выготский 1983; Лотман 2010] становится движением эволюции к свободе.
Ассоциация процессов адаптации с режимом трендов, «эффектами колеи» в истории разных организаций станет еще более очевидной, если мы обратимся к пониманию адаптации, предложенному У. Р. Эшби. Согласно ему, форма поведения адаптивна, если она удерживает существенные переменные системы в заданных пределах [Эшби 1962]. Наглядным проявлением адаптации является гомеостаз – механизм, который сохраняет значения жизненно важных физиологических параметров организма в некоторой определенной области. «Канонизированные рамки» характеризуют не только биологическое состояние организма. Их роль могут выполнять обычаи, ритуалы, традиции, установки и т. п., регламентирующие фиксированное адаптивное поведение (такое, например, как инстинкты, навыки, этнические и социальные стереотипы), т. е. поведение, обеспечивающее стабильность [Асмолов и др. 2014; Залевский 2007]. Таким образом, понятие «адаптация» эквивалентно понятию «стабильность» [Эшби 1962].
Стабильность несовместима с унификацией, поскольку важным условием устойчивости сложной системы является необходимое разнообразие ее единиц. Представления о связи устойчивости системы и ее вариативности эмпирически подтверждены и стали классическими (см., в частности: [Заварзин 1979]). Разнообразие единиц обусловливает устойчивость не только энергетической, но и любой сложной целостности. Так, неоднородность внутреннего строения свойственна и разным проявлениям культуры как самонастраивающейся системе [Лотман 2010; Старк 2001; Лалу 2016].
Однако между стабильностью системы и ее консервацией существует принципиальная разница, поскольку при «самоповторении… живой элемент более или менее быстро приходит в состояние неподвижности» [Тейяр де Шарден 2002: 212]. Стагнация же, в конечном счете, обречена стать летальной, даже если сопутствующее ей жесткое закрепление специализаций может быть успешным в течение длительного времени [Поппер 2002; Уайтхед 2009]. Неизбежность такого финала связана, в первую очередь, с тем, что при стагнации игнорируется подвижность окружающей среды, в силу которой прежний опыт всегда реализуется в новом контексте. Поэтому, хотя поведению стационарной системы свойственна повторяемость, её жизнеспособность в условиях динамичного окружения определяется не только организационной устойчивостью, но и гибкостью, т. е. способностью изменяться при «повторении без повторения» [Бернштейн 1966].
Что трансформирует адаптирующуюся систему?
Любой организм строит свое настоящее исходя из прошлого и «заглядывания» в будущее. Акцентируя в свое время
мысль о том, что субъект приходит в настоящее не прямо из прошлого, а строит свое настоящее как реализацию образа будущего, мы выделили принцип предвосхищения как один из ключевых принципов системно-деятельностного подхода к организации памяти [Асмолов 1985]. Для описания феноменов, связанных с предвосхищением будущего, в психологии чаще всего используются термины «экстраполяция», «антиципация», «вероятностное прогнозирование», «опережающее отражение», «ожидание» и «установка» (см. об этом: [Anticipation: Learning from the Past 2015; Асмолов 2017]). Все перечисленные явления объединяет следующее: построение образа будущего опирается на вероятность повторения прошлого опыта и логику развития предшествующих событий. Именно такая вероятностная оценка перспективы характеризует адаптирующуюся систему, поскольку, прогнозируя будущее, она всегда отталкивается от уже обретенного и апробированного «багажа» знаний, навыков и компетенций.При оценке будущего на основании вероятности точный прогноз является скорее исключением, чем правилом – предвидимый образец корректирует поправка на неизбежные ошибки с помощью обратной связи – обратной афферентации, и сенсорной коррекции [Анохин 1975; Бернштейн 1966]. Ошибки, внося неопределенность, являются существенным условием оптимизации системы, если опыт их преодоления включается в содержание памяти, меняя качество и набор стереотипов. Вывод о том, что безошибочное воспроизводство исключает самосовершенствование, напрашивается, если учесть, что система не только не устраняет ошибки, а «поощряет» и провоцирует их. Механизмом такого поощрения является неустранимый «внутренний шум» живой системы, который с необходимостью приводит к ошибкам копирования [Эбелинг и др. 2001]. Шум, присутствующий на всех уровнях передачи биологической информации и провоцирующий ошибки, является конструктивным фактором развития, поскольку системы с низким уровнем шума обладают и наименьшим эволюционным потенциалом [Кунин 2014]. Как сказал Томас Уотсон (один из создателей JBM): «если вы хотите преуспеть, удвойте частоту своих неудач».
В переломные моменты при встрече с непредсказуемостью прошлый опыт может не только оказаться бесполезным, но и привести к деструктивным последствиям. Поэтому успех в данном случае зависит от того, насколько радикально «отбрасываются» адаптивные стереотипы и срабатывают культурно-психологические механизмы забывания, избавляющие систему от груза прошлого опыта [Леонтьев 1975; Старк 2001]. Тогда на смену адаптивным стереотипам приходят прежде бесполезные неспециализированные модификации, составляющие преадаптивный потенциал системы. Отсутствие их специализации принципиально для эволюции в режиме инноваций, поскольку каждый преадаптивный элемент изначально соответствует любому входному сигналу и заранее готов к любым будущим трасформациям [Эдельмен, Маунткасл 1981; Сергиенко 2012; Александров 2006].
Итак, в отличие от необходимого разнообразия при адаптации, преадаптивным ответом живой системы на неопределенность будущих вызовов является избыток разнообразия как условия «конструирования «вне-возможного». Этот избыток составляют нейтральные, не специализированные формы. По мере усложнения жизни избыточность, которая выступает как условие конструирования качественно новых возможностей, снабжается специальными механизмами, которые могут быть названы «механизмами выработки вариативности». Независимо от вариантов конкретного воплощения их суть состоит в сохранении и пополнении «резерва» функционально нивелированных заготовок на будущее [Швырков 1995], или готовности к их созданию [Соколов, Незлина 2003]. Функциональное задействование этих заготовок позволяет создавать неограниченное количество не существовавших прежде специализированных структур. Такая стратегия отвечает функции преадаптации и обеспечивает приспособление живой системы к неопределенному будущему. Поскольку невозможно заранее предугадать, что в перспективе окажется «правильным», а что «ошибочным», долгосрочный и пластичный резерв заготовок гарантирует приобретение нужной функции «по требованию». Примером избыточности является мегапластичность мозга, т. е. его беспрецедентная способность изменять свою структуру, химию, физиологию и выходные реакции в зависимости от обстоятельств [Сахаров 1990; Анохин 2004].
Наличие подобных «предспециализаций» (термин Дж. Эдельмана), являющихся сырьем для будущих «функциональных органов» (А. А. Ухтомский), характеризует разные уровни организации жизни в биогенезе, социогенезе и персоногенезе. Действительно, преадаптация к неопределенности, реализующаяся за счет избыточности предспециализаций, казалось бы, ненужных системе в стабильном состоянии, является универсальным феноменом, вполне сопоставимым с адаптивностью, характеризующей сложные системы [Пучковский 1998], в том числе социальные и когнитивные системы.