Мое частное бессмертие
Шрифт:
И тогда сам паркетчик встал на пороге кухни.
– Это папа! – очнулась Надя.
– Ну что, Шурк, – с ходу заговорил папа, – с могилой для
Иосифа я вам помог?!. Шанталь отпустил на все четыре стороны?!.
Теперь ты мне помоги!..
– Вы знакомы? – ахнула Надя.
– С этим бандитом? – рассмеялся папа. – Ха!.. С детства!..
И вывел папку из-за спины.
– Сможешь, – протянул Фоглу, – Брежневу отдай!.. А не сможешь – вывези, припрячь!.. Это про то, что Соня беременная была, когда из катакомб вышла!.. Уже беременная,
4. Рапорт-РНО-999°4 (пр-е 4).
Записано со слов Пешковой Н.
Ул. Роз, 37, кв. 29.
25.03.1970. 18 ч.
Дядя Шура (фамилию не помню): Познакомься, это Фогл из иностранной делегации! Сегодня у них Кишинёв по программе, завтра Киев, а послезавтра их в Кремле принимают! Правда, Фогл?!.
Фогл: Правда! Возможно, сам Леонид Ильич Брежнев примет нас! Я постараюсь поднять вопрос о вашем муже!
Hадежда Пешкова: Спасибо!
Фогл: Оставьте! Я в долгу перед вашей семьёй. Когда-то отец вашего мужа принял меня на работу! И жена его была добра ко мне!
Ильин (Шор) П.Ф. (выйдя из соседней комнаты): Здравствуйте!
Я слыхал, Вас примет глава нашей страны! 20 лет тому назад мне довелось работать под его началом! Передайте ему эту книгу.
Пусть он рассудит, нужна ли она советскому народу!
Вручает рукопись Фоглу.
6
Год спустя.
Алексей Лебедев (преподаватель русского языка и литературы в 37-й Кишинёвской средней школе им. Н.В. Гоголя).
Конверт был за 4 копейки. Почерк – мелкий, никакой.
«Ул. Карла Маркса, 12, кв. 2».
Даже странно, что этот почерк принадлежал Наде. Такой заметной, громкой. С такой пышной копной волос. Но ведь принадлежал, факт. Она и накатала их при Лебедеве – эти «Карла Маркса, 12…» – как только отдала трубку (телефон в учительской прибит к стене между шкафом и окном) и повернулась к коллективу – белее мела…
И как это здорово, что, окружённая всеми, кто там был, уже одурманенная валерьянкой, с бьющими об ободок чашки зубами, она выделила его в налетевшей толпе сочувствующих… —
«Поедешь? Надо моему мужу передать!»
Поеду? Спрашивает!!!
И вот – он в поезде. В полёте. В дизеле «Кишинёв – Одесса» (с высоким тепловозом, разукрашенным, как вождь апачей: красные перья по лобовой кости).
Лебедев-1: А может, это только для меня у неё такой почерк – не выражающий ни-че-го? Кто я ей? Никто. Ещё даже не целовались ни разу. То, что у Ваньки Усова на Новый год, не считается. Интересно, а какой почерк у неё для мужа? Умираю, хочу взглянуть!..
Лебедев-2: Прекрати!.. Это аморально!..
(Он всегда немного как бы актёрствовал перед самим
собой, как бы наблюдал себя со стороны. Отсюда и такие, на два голоса, переговоры).Крепился с полчаса.
Но, когда застучали по мосту с клёпаными перилами и далеко внизу, в белом мешке пустоты, в мельтешащих просветах между сваями, показался апатичный, совсем не широкий Днестр в частых ключах не захваченной льдом чёрной воды, – там Лебедев подумал об утреннем звонке в школу и о самом известии, которое он её мужу везёт.
Лебедев-1: А кстати – что там за известие?.. Отец? Озеро?.. Нет, ну какое озеро в январе?!. Показалось!.. И спросить некого – все только ахали да охали, да валерьянку подносили!.. Но – пардон! – что я её мужу скажу?!.
Ха! Веский довод.
Лебедев-1: В самом деле? Муж спросит – что я отвечу?!. И потом я ведь намерен бороться за неё! Уводить от мужа!..
И открыл конверт.
В конверте.
«Лёва, с папой беда! – выводила она тем же серым, не подходившим к её притягательной яркой внешности почерком. – Но ты спокойно, Лёв, смотри по обстоятельствам. Hадя».
Хм, негусто!
Папу он знал.
Не лично, разумеется.
Просто папу вся республика знала. Hа 1 Мая откроешь газету (а также на 7 Ноября, 9 Мая, День танкиста… милиции… полярника…) – там стишок на первой полосе. Что-то глупое и правоверное, трескучее, как барабанный бой. Рифмы: «Новая заря – юбилей Октября», в таком духе… И подпись – «Пётр Ильин».
Сколько Лебедев себя помнил – столько этот Пётр Ильин бил поклоны Советской власти на 1-й полосе.
А где-то с месяц тому назад – ехали с ней в троллейбусе по Ленина, и вдруг она тянет шею в окно: «Ой, смотри, папа!..
Ой, и мама тоже!..» И за локоть сжала (чтобы сразу отпустить).
Присмотрелся: народ во все стороны снуёт – мимо Главпочтамта, «Военной книги»…
Кто именно её папа-мама?
Кажется, вон тот высокий в шубе, с величественной, будто жердь проглотил, походкой.
И – на полшага впереди – худенькая, торопливо идущая женщина в белой шали-платке.
Ещё посмеялся: смотри-ка, убегает от него!
«Ничего не убегает! – вспыхнула в ответ. – И… и… не твоё дело, понял?!»
Что это с ней? А, не важно.
Важно, что и для мужа почерк у неё никакой. И что просто «Надя», а не «Целую. Hадя»…
Через 2 часа.
Прибыли.
Портал Одессы наплыл.
«ОДЕССА – ГОРОД-ГЕРОЙ» – по крыше вокзала.
1971, раннее утро 14 февраля, Одесса.
Зима тут дрянь, каша континентальная.
Hа привокзальной площади холки трамваев искрили тёплым электричеством.
Но трамвай – это блицкриг. 5–6 минут – и ты на месте. Hа Карла Маркса, 12.
А Лебедеву не хотелось комкать.
Нырнул в подземный переход.
Рефлекс новизны, перемены, молодой бодрости управлял им.
«Давай разбираться!» – сказал себе (Лебедев-1). И легко, с настроением, припустил по переходу.
Лебедев-2: Согласись, авантюрой пахнет…