Мое частное бессмертие
Шрифт:
До сегодняшнего дня тов. Ильин в своём творчестве последовательно опирался на прогрессивный метод социалистического реализма, убедительно отстаивал передовые идеи коммунизма и пролетарского интернационализма.
Тов. Ильин фронтовик, офицер старшего комсостава, кавалер боевых орденов и медалей СССР.
Тем огорчительней грубые идейно-художественные просчёты, допущенные т. Ильиным в его последнем романе.
Список пунктов, по к-м тов. Ильин допустил грубые идейно-художественные просчёты и прямую фальсификацию:
1. О румынско-бессарабских «перебежчиках» в СССР (1935–1937 гг.).
2. О
3. О воровстве и личной наживе сотрудников НКВД при проведении национализации частного имущества в МССР (июнь 1940 г.)
4…
5…
6…
7… О тяжёлом моральном климате и признаках морального разложения среди партизан Одессы, скрывавшихся в Нерубайских катакомбах (1942 г.).
…
27. О насильственной репатриации в СССР бывших советских граждан на территории Румынии в 1945–1947 гг.
Принимая во внимание прежние заслуги тов. Ильина (Шор), Коллегия при отделе Культуры ЦК КПМ в конструктивной форме высказала ему свои замечания. Но в связи с недопустимо-грубой ответной реакцией т. Ильина и учитывая серьёзность идейных ошибок, допущенных в романе, Коллегией принято решение направить рукопись на экстренное рассмотрение в Отдел ЦК КПМ по идеологии.
3. Рапорт-РНО-999°4 (3).
Записан со слов Пешковой (Шор) Надежды.
Ул. Роз, 37, кв. 29 (прописаны я и мой муж, Пешков Л.И.).
25.03.1970.
6 утра.
Ильин (Шор) П.Ф.: Могу я у тебя пожить – пока нервы успокоятся?!. Не хочу, чтоб Соня (мама) видела меня в таком состоянии!..
Пешкова Н.: Где ты ночевал?..
Ильин (Шор) П.Ф.: У друзей. Не хочу Соню волновать! Товарищи из ЦК правы по поводу книги! Сам не пойму, что со мной было! Затмение какое-то! Как я мог допустить подобные идеологические просчёты! И так грубо вести себя на Коллегии! Ну что же! Буду работать над собой! Буду каяться перед товарищами!
А наутро он является: «Могу я у тебя пожить? Я от Сони [21] ушёл!»
И проходит в комнату не разуваясь.
Кидает портфель в углу.
Новости дня! – Надя осмотрела его с ног до головы (время 6 утра). – А ночевал-то где?..
– У Марьи [22] , где! – папа поднял лицо, и её поразили чёрные круги у него под глазами и вместе какое-то накалённо-весёлое, совсем не утреннее выраженье лица. – Значит, увидишь Соню, передай, что – всё!.. Убила!.. Передай, что – убила наповал!..
21
Жена
22
Домработница с 1954 года
Слова его казались бредом. И не только слова. Сам голос его с той минуты, когда, разбуженная и напуганная ранним звонком в дверь, в халате поверх рубахи, открыла и впустила его… –
сам голос его шёл, как заваливающийся из стороны в сторону трактор поперёк пашни. Поперёк того, какой он был всегда.– Новости дня! – только и повторила в растерянности.
Кишинёв, Роз, 37, март 1970 г.
– Эх, Соня! – он прошёл в ванную. – Эх, Соня, Соня, Соня…!
Открыл кран в умывальнике.
– Мстит мне! – обмыл лицо. – Но за что?!. За любовь?.. За верность?..
Был он в служебном своём, но сильно помятом костюме, обе штанины потемнели внизу, точно он по полям всю ночь разгуливал, по колено в росе.
– А ведь она моя единственная!.. – высморкался под краном. – Других я не знал!..
Кажется, он слезу пустил, когда про единственную говорил.
А если и не слезу, то во всяком случае Надино сердце кубарем полетело с шестка – от боли за него.
– Вот пускай и любит, кого хочет! – прорычал. – А я – всё!.. я… эх!.. Убила наповал!..
Тут будильник прозвенел.
Пошла сына будить, собирать в школу.
Папу на балконе нашла.
Там всё тонуло в рассветных хлопьях.
«Что ты спрятал там?» – показала на плиту шифера.
«Ничего!» – выпрямился среди бельевых верёвок.
«Я видела, ты прятал!»
Съел.
Только голова затренькала мелко и воинственно – точно из неё отстреленные гильзы отлетают.
– Ладно! Перепрячу! – пообещал с угрозой.
И вынул… какую-то папку из-за шифера.
– Вот тут вся правда! – сдул с папки пыль. – Про то, что она на 3-м месяце была, когда из катакомб вышла!.. А ей не верь!..
Это месть её мне!..
– Чья месть? – не поняла Надя. – За что месть?..
И… примолкли оба.
Потому что сын (Витька), ушки на макушке, смотрел из-за занавески.
– Как краси-иво! – протянула Надя.
И повела рукой перед собой – над бельевыми верёвками.
Верно, красиво было: долина Роз омыта рассветом. Небо пожелтело от солнца, заслезилось от лучей. Морщинки тепла в нём обозначились.
– Витя, завтракать! – опомнилась.
Погнала ребёнка в кухню, чтоб не слушал всех этих странных разговоров.
5
Вечером того же дня.
Послышалось «делёнь-делёнь!» со двора.
Это мусорщик с погремком шёл вдоль пятиэтажки.
Вслед «Горьковская Автозаводская» подтягивалась.
Воздух всего двора сдался её мусорному зловонию.
Из квартир сходка с вёдрами началась.
В кузове ГАЗа среди смрадного живогнива блестела винтовая спираль, прессовая мышца огромной и свежей силы.
Двое рабочих с лопатами утыкивали народные приношения под её давильню.
Протолкавшись к кузову, Надя отдала рабочему свои вёдра.
Быстро и добросовестно он выбил их о борт.
С пустыми вёдрами Надя стала пробиваться наружу из наседавшей толпы.
Hа третьем этаже двое мужчин стояли возле электросчётчиков.
Старый и молодой.
Старый вертел в руке записку с адресом, сверял с номерами квартир.
– Здравствуйте, дядя Шура! – громко сказала Надя. – Наконец-то!..