Мое частное бессмертие
Шрифт:
…Взволнованный собственной речью, я решился, к несчастью, взглянуть на милого Косого.
И был уязвлён.
Потому как в совершенной темноте ночного леса открылась мне подлинная карта его лица.
Никогда не забуду этих выгнутых надбровных дуг, по которым, как дождь по желобам, стекало отвратительное выражение иронии.
Перевести на слова – оно звучало бы так: «Ай, оставь! Разведка ракушечника – это хорошо, но и фраеров тут нет! Свои 100 леев я должен заработать в первую очередь!»
Гм, я человек с воображением. Иногда мне видится то, чего нет.
«Дам ему второй шанс!» – подумал я.
Всяк меня поймёт: среди
Итак, вот какую тему поднял я в нашем следующем секрете под береговыми валунами.
Кто мы, объявил я вопрос.
Только ли убогие обыватели, субъекты тех или иных перекроек границ в Европе?
Или же осмысленные румыны?
Только ли мы буфер между ненасытными хищниками – Турцией и Россией, Австрией и Польшей, или же, пускай и малая числом, но сильная духом нация, умеющая отстоять свои пределы на земле, равно как и обозначить их контуры в небе?..
И вот тут, ещё только произнося «пределы на земле», бросил я полный надежды взгляд на Косого.
Чтобы со стоном отрезвления прочитать всё то же «ай, оставь!» на его физиономии (вот тебе и второй шанс!).
«Ай, оставь! Ай, оставь! – пело глумливое его лицо. —
Осмысленные румыны – это хорошо, но и фраеров тут нет! Свои
100 леев я должен заработать в первую очередь…» Крушение иллюзий!
– Отрицаешь ли ты, – спросил я, задыхаясь от обиды, – наше право быть нацией под Богом?..
– Кем-кем? – хохотнул он.
Но, угадав моё состояние, подобрался и согнал ухмылку с лица.
– Это смотря какой нацией! – проговорил он голосом человека, задетого за живое. – Если малой и слаборазвитой, трусливой и повсеместно поражённой коррупцией – то не отрицаю ничуть!..
– C^aine [17] ! – только и сказал я.
– C^aine?! – оскорбился он. – Сам ты c^aine!.. Смотри, во что границу превратили! В комендатуре подмажь – и вали! Хоть в Россию, хоть на Луну!.. Со всего Королевства – на наш участок едут!..
Убил бы его.
Но… взял себя в руки.
Поморгал.
Вдохнул-выдохнул.
– Послушай, Косой! – сказал я, убедившись, что дыхание моё выровнено и голос не дрожит. – Мне 21. Не так уж много на своём веку я видел. Ещё меньше успел. Была у меня всего одна женщина, и та предала! Но притом готов я умереть сегодня! сейчас! сию минуту! Но умереть как румын, сын румына! А не коптить небо до глубокой старости – в виде субъекта русских или австрийских интересов!..
17
C^aine – собака (рум.)
Зачем я палил слова – теперь уже отлично представляя, кто передо мной?
А затем, что через голову недоучки-терапевта говорил я с Sophie L.
Ей, неотболевшей, приносил и эти приречные снега, холодящие тело сквозь пролежалый мешок со стружкой, и неграмотные деревья, сбегающие с уклона к речному льду, и надувшуюся треть луны под кожей неба…
Да, мы тихий народ, делился я с ней. Самый тихий в Европе. Hарод саманных землянок, а не венецианских палат, народ тупого и грязного сельского труда, а не прогрессивных наук и кругосветных путешествий. И при всём том не теряли мы лица, нет! Вот и оттоманским туркам, свирепым покорителям нашим, сумели внушить почтение к себе. Так что ни единый полумесяц не засиял на молдавском небе. В отличие от сопредельных краёв, болгарских
и сербских, просто-таки испещрённых магометанскими молельнями!– Тебе в Железную Гвардию [18] надо! – перебил Косой. – В братство Креста! У них это тоже пунктик: мы, румыны, такие, да мы, румыны, этакие!..
– Да – такие! – повторил я (расставаясь с чудным мороком Sophie L.). – Да – этакие!..
– А чего же тогда, – ухмыльнулся он, – румынскую зазнобу себе не подобрал?.. Вместо дщери Сиона!..
– Не твоё дело! – вспыхнул я. – Тема закрыта!..
С тех пор я не мечу бисер перед Косым.
18
Железная Гвардия – ультраправое религиозно-националистическое движение в королевской Румынии
И, клянусь, это мой последний с ним наряд (завтра подаю рапорт!).
Но предстояло ещё отбить эту ночь.
Не вопрос.
Вероятность ЧП в мои наряды – нулевая. Единственный на заставе, посмел я открыть огонь на поражение по жиданам на льду. Было это с 2 месяца тому назад, и с тех пор уж не знаю кто, ресторанщик ли Москович или офицеры из комендатуры в доле с ним, но этот кто-то принимает все меры к тому, чтобы в мой наряд – ни-ни!..
В остальном же участок тих. Русские давно уже не те. Не имперствуют. Не пробуют наложить лапу. Да и мы поумнели: покончили с междоусобицей наших древних княжеств! Провели аграрную реформу! Написали Конституцию!.. А что жидане от нас бегут… гм-м… ну так что поделать: племя такое, нигде им не дом родной.
Но вдруг завозилась темнота на реке.
Как в погребе шевелится холстинный мешок с зерном, когда в него мышь проникла, так на реке зашевелилось нечто.
Я нащупал холодный корпус бинокля, и, не обрывая Косого (в эту ночь он был говорлив как никогда), поднёс к глазам.
Как нарочно – темень была полная. Луна в небе не мытая ни на грамм.
Не замечая моих действий, Косой продолжал рассказывать про Идл-Замвла из Садово (местного святого):
«Колдун первой марки! От любой хвори лечит! Любые просьбы исполняет… – но только для своих!..»
«Вот как?!» – пробормотал я, не отводя бинокля.
«А главное, – продолжал он, – раздваивается, как привиденье!.. Как дождевой червяк, если порубить! В Садово и Оргееве в одну минуту его видят!»
Но как раз посыльный прибыл.
Я посветил спичкой на доставленную бумагу: начкар меня зовёт.
Хм-м. Странно.
Отполз я следом за посыльным, но, запав в заснеженную яму на холме, притаился в ней. Мнительность моя была растревожена.
И что же… и двух минут не прошло после моего (ха-ха!) убытия на заставу, как какие-то, теперь уже отчётливые, фигурки забегали на льду в такой усердной, в такой жуликоватой спешке, что ладони мои вспотели.
Французики! Жидане!..
И пока с неудобно большой ударяющей по коленям пехотной винтовкой на плечевой перевязи летел я в секрет, догадка догнала: всё-таки решились в мою ночь… затем и убран с поста.
Но тогда – здоровенный костёр полохнул! Как раз посередине реки!
«Косой! – закричал я, сваливаясь в нашу яму с валуна. – Чего же ты?» Лишний вопрос! Позорное смятение на его лице выдавало всё.