Мое частное бессмертие
Шрифт:
Но зато…
Зато я одна из лучших учениц в женской гимназии.
Нет, я самая лучшая.
И потому:
– я «Скутитэ де таксэ» (освобождена от платы за обучение – рум.), а обезьяны выкладывают до копеечки, 2400 леев в год,
– тетрадки и книги достаются мне за так, а обезьяны платят по полной,
– я готовлюсь в докторскую школу в Кишинёв (ну вот, проговорилась!), а обезьяны целый век скоротают в провинции.
А ещё у меня пальцы рук, как у Греты Гарбо: водорослевые, удлинённые.
И ещё…
…меня…
…выбрали…
…(я не шучу!!!)…
…меня… выбрали…
…ох-х…
…королевой бала… (правда!!!)
Дело
И вот что из этого вышло! 2 ноября 1933 года, Оргеев.
3
Chantal. Королева бала.
В «Маккаби» было собрание с оркестром.
Зал убрали в белое и голубое.
Тростянецкие, Гульды, Воловские, M-me Резник с мужем, весь beau mond был тут.
Объявили сбор средств на Палестину…
…из оркестра выхлопнуло музыкальное пламя…
…прямо целый огненный язык тарелок, труб и литавров…
…распорядитель подал знак…
…и мы с Аркадием П. из выпускного класса выступили из портьеры…
…и двинулись со своей коробкой среди столов…
Аркадий П. был такой красивый, видный, что за столами все отвлекались от десерта и бросали деньги в коробку.
В ответ мы прикалывали бело-голубые флажки к пиджакам и платьям.
…потом закудрявились скрипки перед тюлевым занавесом…
…я оглянулась на их взволнованный шум…
…«Выбираем королеву бала!» – объявил распорядитель…
…и тогда я услыхала «Шанталь Дейч», проговорённое с ударением…
…я?..
Я???!!!
Как во сне, я подставила голову под венок.
Аркадий П. стал отбирать у меня коробку с пожертвованиями, но я вцепилась в неё мёртвой хваткой. Все смеялись.
Только один человек не смеялся, не аплодировал со всеми: M-me F. из секретариата гимназии. Она протиснулась ко мне и прошипела, не отмыкая губ: «Посмотри, который час! А ну-ка, марш домой сию минуту!..» Действительно, я забылась, как Золушка. 9-й час [4] исходил.
Но испуг мой не остался незамечен.
Подскочил худощавый мужчина в смокинге.
Азарт плескался в его глазах.
– Ve rog, fac'ee o exceptie! (Прошу Вас, сделайте исключение!.. – рум.) – затараторил он весело. И даже приобнял M-me F. за плечи. – Numai in chinstya deklarazie Bal’fur! (Ну хотя бы в честь декларации Бальфура! [5] – рум.).
4
После 8 часов вечера гимназистам запрещено появляться в публичных местах
5
Declaratie Balfour (Декларация Бальфура) – «Правительство Его Величества Королевы Великобритании относится благосклонно к установлению в Палестине национального очага для еврейского народа и приложит все усилия, чтобы облегчить достижение этой цели…» (2 ноября 1917 года)
Он был такой весёлый, самоуверенный, что я застыла в робком ожидании.
Увы, она и слышать не хотела.
Тогда сам распорядитель бала вызвался доставить меня домой. Но худощавый мужчина в смокинге опередил его.
Городок был тёмен.
Даже променад с городским сквером – и тот оскорбительно тёмен.
Подкатываем.
Вылетаю
из двуколки.Смотрю: Шурка на голубятне.
Я ему: ты кого тут высматриваешь в темноте?
«Никого!» – он покраснел как рак.
Двуколка отъехала от нашей калитки, и тогда Шурка спрыгивает с крыши и говорит: ого! ну ты и отхватила кавалера!
Оказывается, это был сам Иосиф С(тайнбарг).
Лесозаводчик. Hаш спаситель.
Который убьёт нас, если увидит наши борти в лесу.
Вот никогда бы не подумала.
4
«Сам Иосиф С(тайнбарг)». 1933.
Год назад Шурку выгнали из гимназии, и лесозаводчик Иосиф С. поехал хлопотать за него в Бухарест.
Шурка бандит, но до сих пор ему сходило.
Даже когда он до полусмерти напугал дочку городского головы: наловил речных жаб и забросил ночью в её окно… и то ему сошло – из-за его ангельской внешности.
Но недавно его (вместе с двумя дружками) выгнали из гимназии.
За стишок [6] , что они декламировали на перемене.
Их подслушал П.К. Будеич, профессор по катехизису, проходивший по коридору.
Оказалось, это надругательский стишок.
Об этом даже в газетах поместили: «Молодые еврейские недоумки из Оргеева надругались над румынскими святынями!»
И хотя Шурка клялся, что они и слова такого не ведали («над-ру-га-ться»), и что стишок этот во весь голос распевают бранештские крестьяне на рынке, ничего ему не помогло.
6
Вот он, этот стишок: «Трэяскэ Романиа маре ши…» (рум.) – «Да здравствует Великая Румыния и…»… и… и… нет, дальше я не могу. Вот там-то (после «и…») и звучит над-ру-га-тель-ство
M-me Angel осталась непреклонна.
«Неграмотным крестьянам на рынке – можно!.. – объявила она Шурке. – Но – вот разве что крестьянам! И притом – румынским!..»
И подписала бумагу об исключении.
Мама была не в курсе.
По утрам Шурка «уходил в гимназию» с сумкой учебников. Гонять голубей на окраине.
Он умолял не выдавать его.
Я бы не выдавала, но мне приснился сон: цыгане приманивают его в лес.
Ещё бы. Такого херувимчика.
Проснувшись в слезах, я объявила, что не буду больше хранить секрет.
Шурка встал в дверях, но я оттолкнула его.
Тогда он говорит: ладно, я не буду уходить на окраину.
«А куда? – вздохнула я, вытирая слёзы. – Где тебе околачиваться, в самом деле?»
По правде, я сама не могла придумать, куда ему идти.
От безысходности он поплёлся в Талмутойрэ (религиозная школа). Хоть там и не дают аттестата.
Но через несколько дней я приметила, что грудь и плечи его обожжены солнцем, а на руках плесень и смола.
Оказалось, он ходит к мануфактурщикам Тростянецким.
У них гостил женатый сын из Праги, студент-социалист.
Молодёжь роилась вокруг него.
Он запретил папаше нанимать крестьян, но привлёк молодёжь для очистки колодцев и дробления винограда.
Я искала повод увидеть его.
Он оказался малого роста, но с калачовой мускулатурой.
Жена его, девочка по виду, была на сносях.
…И тогда к нам явился Хасилев-старший (отец другого недоумка). С кипой бумаг.
«Ура, мы спасены! – объявил он маме. – Сам лесозаводчик Иосиф Стайнбарг едет в Бухарест – хлопотать за наших балбесов! Знаете, какие у него связи!!! Ух!!! Ему покровительствует M-me P., тёща сами знаете кого!..»