Мое частное бессмертие
Шрифт:
И велел маме – подписаться под ходатайством.
Мама подписалась.
Но после ухода Хасилева она, как соляной столб, встала посреди комнаты (как если бы она застукала папу над его тетрадками).
А потом – налетела с кулаками на Шурку.
Шурка прикрывал лицо, выл от оскорбления, но я видела, что он счастлив. А я и того более.
С того дня «Лесозаводчик Иосиф Стайнбарг» не сходил у нас с языка. Упоминания о нём были часты, как моргание.
Хотя лучше бы он не слыхал о нашем существовании. И о наших бортях в лесу.
Ещё о нём.
Я думала, он beau mond. Как Воловский (банкир).
А он не толстый и не старый. У него блестящие глазки и носик с весёлыми кружочками-ноздрями, выправленными наружу.
Мне бы и в голову не пришло, кто он на самом деле.
В Бухаресте он добился всего.
Представляю себе рожу П.К. Будеича. Профессора… ха-ха!.. по катехизису!
Но – увы. Он (Будеич) в Реуте утонул…
1933, март.
…под скальным монастырём, выручая двух гимназистов, оторвавшихся от экскурсии. Говорили, что он из Братства Креста [7] и у него зелёное рубище под костюмной парой.
Никогда не забуду лекцию «Великая Румыния», прочитанную им в 1-м семестре.
Не забуду, как на словах «Запомните, воры и прохиндеи…» голос его перехватило от волнения и судорога страдания по лицу прошла.
Вот полный текст: «Запомните, воры и прохиндеи, что со времён сарматов и скифов, гетов и даков, не по суду людскому, а по священному установлению Богову, земля Трансильвании есть наша, и земля Добруджи наша, и земля черноуцкой Буковины наша, и всё, когда-либо сотворённое Отцом Небесным от реки Дунай до Южного Буга, – всё это наша, и только наша, святая румынская мать-земля!»
7
Братство Креста – национально-религиозное движение, созданное в Румынии крайне правым политическим деятелем Корнелиу Кодряну
Бр-р, как красиво!
Но он утонул, и я сослала бы его в Карфаген, в Гусятин, в Трою.
Но он пролежал полных три дня в Успенском Храме – точно бы упиваясь своей смертью.
Не понимаю.
Евреев хоронят в день кончины. Человек не успевает побыть мёртвым. Но переселяется из Оргеева в «Изкор» (поминальная молитва – ивр.).
А этот господин – пролежал три дня.
Только в июне перестала я думать о смерти – когда «Маккаби» делегировал меня на слёт.
В Кишинёв!
Я так много слышала про Кишинёв, что боялась разочарования.
Но Зиновий Б., председатель группы, обещал, что после парада отведёт меня в Докторскую Школу за анкетами (откуда только пронюхал?!).
21 июня 1933 года, Кишинёв.
Но Кишинёв оказался ещё прекрасней, чем я думала.
Мы шли колоннами.
Мальчики в бриджах, девочки в шортах-юбочках.
Барабаны с валторнами – по краям.
Проспект был параден: края тротуаров остры, побеленные деревья держат выправку.
Мы встали у Триумфальной арки. Солнце пело на её золотом циферблате.
Теперь я могла вертеть головой по сторонам, рассматривать колонны, флаги.
Вот «Халуц» («Первопроходец» – ивр.)… вот «Поалей Цион» («Трудовики Сиона»)… Другие полотнища, с вензелями королевского дома, с круторогими буйволами и пучками колосьев – не были мне знакомы.
Любопытные толпы горожан обступали площадь.
Верзилы-жандармы отлавливали за шкирки проказников-детей, пытающихся
затереться среди нас.И Триумфальная арка высилась в нашу честь.
А сразу после парада подходит ко мне футболист Нахман Л.
(бывшая симпатия! ха!) и с равнодушной миной протягивает конверт. «Что это?» – я состроила ему такое же скучное лицо. «Зиновий передал!» – выдавил он из себя.
То был конверт из медшколы при Казённой Больнице – с анкетами для поступления.
До сих пор я понимала мир как рамку. Гора, река, скороидущее небо над ними, косодеревый Оргеев, мощённый в торговой части, были сколочены по мне как рамка (даже бегущий юноша-футболист – и тот приходился мне троюродным братом).
Но профессор Будеич вышиб её своею смертью.
Но – ура!
Я поступлю в докторскую школу.
Я перееду в Кишинёв.
И… родюсь… рожусь там заново!
5
Через 40 лет.
Витя Пешков (её внук).
Кишинёв.
Мне было 10, почти 11 лет, когда случилось то, что случилось, и мы поменяли квартиру с Ботаники [8] в Центр. Подальше от Долины Роз с её проклятым озером в толстых ивах и топких берегах.
8
Ботаника – микрорайон на юго-востоке Кишинёва
Но зато с нами Лебедев стал жить.
Пока мы жили на Ботанике, Лебедев был только гость. А когда переехали в центр, то пришёл с туристским рюкзаком и поселился с нами.
Да, теперь я его видел каждый день. 7/24.
Но он был такой изящный, весёлый, со светлой бородой и песочно-карими, всегда задерживающимися на тебе глазами, что всё равно как гость, а я люблю гостей.
Он подкинул мне общую тетрадку сливового цвета:
«Это хронограф! Просто пиши, что было! В двух словах!
Но каждый день!..»
«А нафиг?»
«Ну чтоб от Геродота не зависеть!»
«Кто это? – не понял я. – Геродот?»
И посмотрел на маму.
– Это в том смысле, – предположила мама, – что человек сам в ответе за свои поступки, так, Лёха?..
– Нет, не так! – поморщился Лебедев. – А только чтоб Пафнутием не назвали!..
– Каким ещё Пафнутием? – мы с мамой прыснули.
Один Лебедев остался суров.
– Пройдёт 100 лет – и кто докажет, что ты был Витька? – просверлил он меня взглядом. – А не Пафнутий!.. Не говоря уж – через 1000 лет!..
Смешно, короче.
Ну да ладно.
Хроники так хроники.
Тем более что он приз обещал: абонемент на «Нистру» [9] – если буду эти хроники писать.
(Пока только в уме, но скоро – и на бумаге!)
Красную цену себе в дворовом нашем футболе я не осмеливаюсь назвать и сегодня.
Апель и Гейка играли лучше, Аурел и Волчок – бесстрашнее и грубее, толстый Хас, Вовочка и Боря Жуков не превосходили меня ни в чём, но были ветераны двора, а я пришёл лишь в 1972-м, как одноклассник Хаса, когда мы переехали с Ботаники в Центр.
9
«Нистру» – ведущий футбольный клуб Молдавии (класс «А» Чемпионата СССР)