Мое побережье

— Доброе утро, — мягкий голос прозвучал где-то слева и значительно выше уровня ушей. Задумавшись, я потерянно моргнула, а затем встретилась с клетчатой рубашкой, застегнутой почти под самое горло.

— Привет, — рука бесконтрольно взметнулась к обходящему меня Стиву. Когда я поняла, что за каким-то бесом тронула его за локоть, было уже поздно. — Ты сидишь один? — как и поздно — ловить вырвавшиеся слова.

Соберись, Поттс.

Роджерс осмотрел ближайшие парты.

— Не знаю. — Растерянность, с которой он говорил, буквально кричала о том, что я нарушила все его планы относительно грядущего урока. А он, по видимости, был слишком хорошо воспитан, чтобы отказать даме. — Можешь сесть со мной, если хочешь.

Здорово, если мне удалось не покраснеть от всепоглощающего стыда. Здорово — в данном случае синоним чему-то запредельно сказочному и нереальному. Чувствуя, как горят уши и шея, я тряхнула головой и поправила волосы, прикрывая лицо. Буду смотреть на свои сапоги. Замечательная обувь. Если почистить. Неужто на улице так пыльно? Дороги ведь снегом только припорошило. Или, вот, в пол; мы сейчас находимся на втором этаже. Сколько минут полета мне потребуется, чтобы провалиться до небезызвестной отметки «сквозь землю»?

Пристроить стопку учебников на самом краю стола — лучшее из моих «достижений» этим неожиданно странным и поразительно мерзким утром. Ведь мерзким же? Книги с грохотом полетели на пол, а из некоторых даже выпали листочки: один — исписанный старым тестом, другой — с какими-то пометками, напоминающими переписку с Хэппи, да свидетельствами моих тщетных попыток изобразить вазу с цветами, яро перечеркнутыми мажущей пастой на несколько раз. Звук привлек внимание нескольких человек. Многих человек. Почти всех, кто находился в классе.

Я даже забыла мысленно выругаться — в голове образовался странный вакуум.

Когда меня настигла идея собрать учебники, Стив успел разогнуться и аккуратно сложить их на парту. Последнее время они летали из моих неуклюжих рук непозволительно часто.

— Все в порядке?

— Что? — я смотрела в чистые зеленые глаза напротив, а кожа горела от чужого взгляда, который будто физически прожигал лицо. — Я… спасибо. Да.

Соберись, Поттс!

И молчи. Просто молча сядь на свое место.

Я не нашла сил встретиться глазами с Тони, подгребая раскрытый на случайной странице учебник к самой груди и носом зарываясь в белые страницы. Прижала ладони к вспыхнувшим щекам и попыталась размеренно вдохнуть и выдохнуть. Не получилось — грудная клетка дрожала от волнения.

Что за чертовщина творилась с момента, как я вошла в этот дьявольский класс?

С каких пор я вообще начала так много сквернословить? Вопиющий моветон. Прав был… да все были правы, кто говорил, что Старк на меня дурно влияет.

Особенно, если слишком глубоко пустить его в свою голову и сердце.

Когда бы однажды некий безумный ученый изобрел таблетки, «глушащие» чувства одного индивида по отношению к другому, спрос бы на них был невообразимый. Это уже ненормально — так реагировать на любое событие или его отсутствие, связанное с одним единственным человеком. В реальности ничего фактически не происходит, а твой мирок то раздувается, едва не лопаясь, то дрожит, словно в десятибалльное землетрясение, и рушится на глазах. Без причин, без объяснений. Кора мозга, как асфальт на дорогах, сминается и ломается; по сердцу — точно трещины в грунте, до метра шириной; в глубинках души — оползни и обвалы.

В чем дело, а? Он приехал. Здорово, отлично. Он флиртует с девушкой, с которой однажды на какой-то типичной вечеринке имел близость — имел раз, запросто заимеет снова. И дальше что? Это же Старк, для него подобное — в порядке вещей.

Он смотрит на меня. На меня и на Стивена — не нужно видеть, чтобы знать. Ну? Земля перестала крутиться?

Какого беса мозги вдруг дали сбой?

Мне просто надо лечиться.

Вдох-выдох.

Слишком много мыслей. Неуместных, беспорядочных, глупых. Я всего лишь обронила учебники. Наверняка выставив себя круглой дурой перед классом. Нагло встряла и перемешала все карты Роджерсу, проигнорировала Старка, хотя, кажется, не должна была.

А вот это спорный вопрос. Он сам был увлечен своими… рассказами этим павлинихам. Ах да, у павлиних же нет красивого хвоста. Удачное сравнение вышло: обыкновенные курицы.

Боже, я схожу с ума.

Или просто успела отвыкнуть от его назойливого присутствия и чересчур расслабилась.

Или сегодня не мой день. «Не моя жизнь», — скептически отозвался внутренний голос.

Чувствуя, что не заладившийся с утра день в школе рискует подарить мне еще великое множество неприятных событий, покинуть ее стены я прямо таки спешила. Пришлось отказать Хэппи в совместном обеде и сказать, что я спешу к папе в участок — он обещал поездку, целью коей являлась покупка рождественской елки и новых шариков. Не хотелось признавать, но на самом деле причина столь скорого побега крылась в тривиальном нежелании лишний раз пересекаться со Старком. Впрочем, когда это мне так здорово везло?

Громкое: «Пеппер, эй!» настигло на ступенях, едва я успела натянуть шапку — ту самую, с кисточками и нелепым помпоном. Папа назвал его второй шерстяной головой.

Нос различил знакомый запах парфюма, раскрывающийся совершенно по-особенному только на его теле — однажды я ради интереса нашла такой же флакон в магазине и понюхала пробник, но он мне напомнил скорее проспиртованный освежитель воздуха. Я вдохнула поглубже, заполняя легкие ароматом, от которого при большом объеме потребления начинала слабо кружиться голова. Самый любимый и одновременно ненавистный запах.

— Пеп, — он затормозил напротив, спрятал руки в карманах пиджака. — Давай мириться.

«Давай», — крикнуло сердце, которое мозг моментально послал куда подальше, окрестив вслед тряпкой.

Я показательно утомленно вздохнула. Или недовольно засопела — характеристика не из лучших, но к истине ближе.

— Как всегда, — зная, что он пойдет следом, двинулась к выходу. Медленной поступью, чтобы было побольше времени «подискутировать». — Сначала ты грубишь, потом говоришь: давай мириться, — не то чтобы я не хотела его задеть своими передразниваниями, — на то и был расчет, — но с тоном все равно переборщила. — Постоянно, и потом снова, по кругу, одно и то же. Тебе не приходило в голову, что мне может быть как минимум неприятно слушать постоянные издевки в свой адрес?

— Не издевался я над тобой, — ох, на опасную дорожку я ступила; судя по тону, он был близок к тому, чтобы начать закипать. А это практически всегда имело самые плачевные последствия, ввиду абсолютного неумения Старка промолчать, когда того требует случай или этикет — наш последний конфликт тому доказательство.

— Ты назвал меня наивной дурой и…

— Не дурой, а дурочкой, наивной не называл, — он нагло перебил, подливая масла в огонь. — Ваша типичная женская черта — вечно все слова искажаете и извращаете смысл.