Мои друзья скандинавы
Шрифт:
Поднимаемся по отлогой лестнице на второй этаж.
И вот мы уже пожимаем руку самой Эллен Прис, которую почти отчаялись найти.
Невысокая, седая, но легкая, изящная, несмотря на свои восемьдесят шесть лет, женщина изящным движением приглашает нас сесть.
О да, она очень рада познакомиться с советским писателем. А в прошлом году ее просто затеребили репортеры. Вспомнили о ней, когда хулиганы сорвали голову у Русалочки.
Небольшая комнатка, похожая на номер гостиницы, обставленная не по-гостиничному. На стенах — фотографии родственников и самой балерины, мебель взята из дома, привычная… старомодная… Вазочки, вышитые салфетки…
На
— Это блюдо подарили мне керамисты Борнхольма к восьмидесятилетию, — говорит Прис, поймав мой взгляд.
По ободку блюда — глазурованная надпись: «Эллен Прис — 80 лет»…
— А это нанизала мне к семидесятилетию жена директора «Тиволи», — показывает она на подушечку, где разноцветным бисером вышито изображение главного входа знаменитого, воспетого еще Хансом Андерсеном парка «Тиволи», где она не раз танцевала.
— Да, я позировала для Русалочки. Скульптор сделал много набросков и в движении, и когда я просто сидела. И на сцене, и у него в студии.
В 1913 году Карл Якобсен подарил городу скульптуру Эриксона. Ее установили на камнях у взморья, на Лангелинне — любимом месте гуляний копенгагенцев.
Распространенная на тысячах и тысячах открыток, воспроизведенная на брелоках, тарелках, в статуэтках, бронзовых и фарфоровых, на всевозможных сувенирах — она, стала как бы вторым гербом города, его опознавательным знаком…
Недавно немецкий литератор Лео Сиверс на страницах гамбургского журнала «Штерн» писал: «В Дании конституционная монархия. Второе лицо после короля — маленькая девушка русалка. Она живет в море, у берега, на уютной скале перед старым крепостным бастионом и вот уже пятьдесят лет с завидным спокойствием опровергает все нападки ценителей искусства».
К его словам остается добавить, что Русалочка не только «опровергает» словесные нападки ценителей искусства. Она устояла и против прямого насилия действием, когда бесшабашные злоумышленники обезглавили ее.
До сих пор полиция теряется в догадках, кто в прошлом году оторвал голову Русалочке и унес с собой. Высказывались всевозможные предположения. То ли это был сумасшедший, то ли человек, решивший подзаработать у богатых американских коллекционеров, собирающих европейские раритеты. Кое-кто увидел в этом протест молодых художников, которые возмущаются тем, что статуя, потрафляющая, по их мнению, мещанскому вкусу, стала чуть ли не символом города.
Голову отлили заново по старой, сохранившейся форме и приварили к ластоногому телу так искусно, что я, как ни старался, не мог увидеть шва.
— Ни в одной стране нет умной полиции, — сказал Арвид Меллер, — но не сочти меня датским националистом, если я скажу, что наша полиция умнее американской. Та, конечно, обвинила бы коммунистов в покушении на Русалочку и раздула истерию…
Сам скульптор не ожидал, что это его творение будет иметь такой успех. К старости впавший в религиозное ханжество, он очень сокрушался, что из всех его произведений больше всего прославилось изображение обнаженной женщины, а не христианская святая из языческой мифологии, и весь гонорар, полученный от пивовара, замаливая «грехи», передал какому-то благотворительному миссионерскому обществу…
…Да, рассказывала Эллен Прис, она помогала Эльзе Марианне «войти в роль» Сильфиды такой, какой ее представлял Бурновнль…
Сама она изучала эту партию под руководством тетки… Та уже передвигалась только в кресле, но наставления давала правильные…
Тетка
эта вместе с сестрой гастролировала в балаганах на святочной ярмарке па Марсовом поле в Петербурге… Увидавший ее на одном из представлений в Дании Бурновиль пригласил их в Королевский балет.Это был большой скандал — не из балетной школы, а из балагана! К тому же они выступали в трико, что тоже считалось неприличным… Но времена меняются… Одна из сестер — тетка Эллен — стала примой Королевского балета. Первой Сильфидой…
От нее-то переняла роль затем Эллен… И вот несколько лет назад от Эллен — Марианна фон Розен…
— Я объяснила Эльзе Марианне, — рассказывает Эллен Прис, — что Сильфида умирает не так, как она думала, не как человек, не как простой смертный, а в воздухе, на лету… Сначала опадают крылышки… вот так, — и восьмидесятишестилетняя женщина взмахнула руками с такой грацией, с такой легкостью, что сразу стало видно, какой крылатой была она шестьдесят лет назад, — а потом уже сникает навек…
В Королевском театре у Эллен Прис есть постоянное кресло. Стоит лишь позвонить накануне спектакля.
Наибольшее впечатление за последние годы на нее произвела Галина Уланова. Она видела ее не в театре, а в фильме, в роли Джульетты, — по телевизору.
— Какая великолепная артистка Уланова!.. Передайте, пожалуйста, ей мое восхищение и привет от Сильфиды и Русалочки…
Прощаясь с Эллен Прис, я спросил, знает ли она, что Русалочка вычеканена на монетках, удешевляющих проезд на трамвае.
Нет, она не знала об этом. Ведь не так часто приходится ей выезжать из дома.
Арвид и я одновременно вытащили по монетке с Русалочкой, протянули их оригиналу.
Если смотреть на Русалочку с набережной, она вырисовывается на фоне стапелей верфи знаменитого судостроительного завода «Бурмейстер и Вайн», построенной на другом берегу пролива, на острове Амагер.
Треть всех кораблей мира оснащена двигателями этой фирмы, утверждает статистика, присоединяя к трем китам, на которых держится экономика Дании и о которых уже шла речь, четвертого кита — машиностроение.
Со стапелей «Бурмейстер и Вайн» на острове Амагер сошел не один корабль, ныне бороздящий моря под красным флагом Страны Советов.
Сейчас стапели верфи заняты корпусом судна-рефрижератора, очередного, одного из тех девятнадцати судов — океанских холодильников, которые Дания по торговому соглашению должна построить для нас за шесть лет… Он уже окрашен. Красный сурик — подводной части. Белый корпус выше ватерлинии. И такие же белые многопалубные надстройки. Теплоход уже окрашен, но еще не окрещен…
Здесь для нас родился и «Витус Беринг» и «Сказочник Андерсен». Как окрестят этого?
Темнеет… Я бросаю прощальный взгляд на Русалочку и, уже уходя от нее, вижу, как на другом берегу Зунда, в Швеции, в Мальме, затеплились и, переливаясь, замерцали огоньки. С какой тоской глядели на них, на освещенный шведский берег копенгагенцы в годы войны, когда датский берег, оккупированный гитлеровцами, был погружен в кромешную тьму затемнения! Тогда, наверное, еще темнее казалась туша острова Сальтхольм, застрявшего в проливе между Копенгагеном и Мальме. Словно в дни творения здесь проплывал первозданный гигантский кит и, не зная, к какому берегу подойти, в раздумье остановился посредине пролива да так и окаменел, застыл навеки. Впрочем, скандинавские сказания иначе повествуют о том, как был создан пролив Зунд, эти ворота, соединившие Балтику с Атлантикой, с миром.