Моника 2 часть
Шрифт:
– Ты на него заявил… ты…? Ты обвиняешь его…?
– Единственное, в чем смог его обвинить. Я сделал возможное и невозможное, чтобы вернуть тебя, когда узнал правду, отягощенную обстоятельствами болезни, по словам доктора Фабера ты страдала…
– Ренато, этот корабль уехал… Он увез Хуана! – встревожилась Моника.
– Конечно. Хуана и всех членов экипажа…
– Но этого не может быть! Его увезли туда, а я… я…!
– Мы выйдем завтра или послезавтра на корабле, на котором будут все необходимые удобства.
– О нет, нет! Не увидев его? Не поговорив? Нужно остановить этот корабль! Мы немедленно выезжаем!
– Немедленно невозможно. Я сказал завтра или позже, потому что ожидается пассажирский
– Люцифер готов.
– Вижу, ты неумолима. В конце концов, раз ты так настаиваешь, то мы вернемся на Люцифере, как только организуют команду, чтобы выйти в море.
– Где ребята Хуана? Сегундо мог бы вести… и Колибри… Почему ты оторвал меня от них? Почему позволил тем людям схватить их?
– Я ничего им не сделал. Члены экипажа Люцифера схвачены и отправлены с капитаном под надзором береговой охраны, как ты видела. Не говори, что будешь помогать Хуану…
– Хуан был добр с тем ребенком, великодушен и человечен со всеми, кто от него зависел, – усердно защищала Моника. – На Люцифере не было жестокости, как на твоих землях в Кампо Реаль… Лучше я помолчу, Ренато, но ты на самом деле ничего не знаешь, не можешь ничего понять… Кто есть Хуан… какой он…
– Поразительный, правда? – намекнул с изящной иронией Ренато.
– Да. Хотя ты и не можешь поверить и понять, ты говоришь верное слово: поразительный…
– Я не знал тебя как актрису, Моника. Я нахожу очень тонкой и женственной форму твоей мести. Твое оправдание достоинств этого негодяя, дикаря…
– Хуан не негодяй и не дикарь! – взвилась Моника по-настоящему гневно. – Хуан лучший человек, которого я знала!
– Моника, как далеко ты хочешь зайти? Понимаю, ты должно быть, сошла с ума, расстроена. Ты другая, да… другая, ты совершенно изменилась. Все в тебе другое, начиная с цветастого платья, глупого, несвойственного женщине твоего положения, хотя ты и выглядишь в нем красивой, словно твое презрение и красота хотят меня наказать. Сделай это, сделай. Я заслуживаю, потому что не понял твою любовь, не сумел тебя полюбить!
Ренато Д`Отремон порывисто приблизился к Монике, но она отступила, на миг в его глазах засиял свет и потух, словно погасла мимолетная мечта… Затем он взглянул на нее, повернул голову, словно правда его смущала:
– Моника, ты можешь мне сказать, любишь ли Хуана?
– Люблю ли его? Не знаю… это неважно… Он меня не любит, и никогда не полюбит…
– Что ты сказала? – спросил удивленный и смущенный Ренато. – В таком случае, он столько сделал… почему он сделал это? Почему?
Моника вновь сжала губы, прищурилась, и на миг ее лицо отразило другую Монику, страдающую, покорную, связанную обещанием молчать. Но это было лишь на миг… Новая женщина вновь вернулась, и с двусмысленной гримасой на губах проговорила:
– Как может волновать тебя то, что чувствует он или я? Правда в том, что у меня нет ни единой жалобы против Хуана. Хорошо или плохо, что ты вручил меня ему, но ты наложил на меня обязательство быть его женой. По той или иной причине я поклялась на коленях перед алтарем, а я еще ценю свои клятвы.
– Хорошо. Все, что я сейчас сделал, направлено на то, чтобы исправить мою ошибку, чтобы вытащить тебя из ада, куда я вверг тебя, а теперь этот ад тебя радует…
– Когда ты швырнул меня, я предпочитала сто раз умереть, чем чувствовать себя в руках Хуана, – вспоминала взволнованная Моника. – Вдобавок ко всему наихудшему, самая ужасная агония была для меня даже лучше, чем то, что этот человек волочил меня по дороге, через моря, как мог тащить свою добычу вандал. В стенах каюты Люцифера я плакала и умоляла, терзая тело и душу, прося Бога послать мне скорейшую смерть. Если бы ты тогда побежал за мной, если бы настоящее чувство справедливости и человеческого милосердия владело тобой, чтобы остановить
нас, я бы поцеловала следы твоих ног. Но в этом мире все имеет свое время, час, шанс…– Что ты хочешь сказать? – сетовал Ренато.
– Мы должны думать о плохом до того, как сделаем его… Такую ошибку, как твою, исправлять уже слишком поздно, будет только хуже. Ты понимаешь?
– Должен понимать. Ты прекрасно разъяснила, – огорченно согласился Ренато. И тоном изящной иронии, заметил: – Полагаю, тебе не помогли мои горячие извинения, с помощью которых я всей душой хотел вырвать тебя из примитивного романа с Хуаном, этим грязным лодочником…
– Часто грязи больше во дворцах, а в простом Люцифере больше света, – гордо упрекнула Моника. – Слава Богу, теперь я другая, Ренато. Я жена Хуана Дьявола или Хуана Бога, как я зову его. И как жена знаю, что ты осудил его со всей жестокостью за незначительные грехи, когда он мог осудить других за грехи более тяжкие, и не осудил… Как я полагаю, его подвергают гонениям и снова несправедливо плохо обращаются, и мне больше ничего не остается, как быть с ним, встать на его сторону, защищать против обвинений, которые ему предъявлены, бороться за его жизнь и свободу… Если ты хочешь на самом деле что-либо сделать для меня, то найми работников на корабль и позволь мне немедленно поехать туда, где находится он…
– Я доставлю тебе это удовольствие! – согласился Ренато с оскорбленным достоинством. – Я возьму на себя хлопоты, о которых ты просишь… Мы выйдем в море на твоем чудесном корабле и сделаем все возможное как можно быстрее…
– Это единственное, за что я буду благодарна тебе всей душой!
В дверях Ренато обернулся, чтобы посмотреть на новую Монику, чувствуя неожиданную злость, такую болезненную, досадную, тонкую горечь провала, что не выдержал и сказал ей иронично:
– Благодарю тебя, что напомнила еще раз, какой я несвоевременный и неумелый… У твоих ног, Моника!
– Осторожнее, Колибри! Подойди… Уйди с дороги. Если тебя заковали в одну из этих цепей, то ты не сдвинешься…
– Что это, капитан? – спросил Сегундо смущенно.
– А что еще, кроме бури?
Сметаемый ветром, сотрясаемый огромными волнами помрачневшего моря, окруженный зловещей напастью неожиданной бури, скрипел Галион, содрогаясь от самого киля до бизань-мачты…
– Какое ненастье! Понятно, мы переживали бури и похуже, но не в таком жестяном корыте.
Сегундо Дуэлос говорил и смотрел на Хуана, со скрытым и беспокойным волнением ожидая его мнения, но капитан Люцифера, казалось, не имел ни малейшего желания отвечать ему. Встревоженный, и не скрывая этого, Сегундо сказал:
– Я уже не слышу двигателя этой проклятой лодки. Вы слышите, капитан?
– Нет; мы давно остановились. Кажется, мы дрейфуем… а еще мы отклонились, потому что если бы мы шли по прямой, то были бы в Сен-Пьере.
– Хотите сказать, мы потеряли курс? – В этот момент жесткий удар моря врезался в корабль, и испуганный Сегундо спросил: – Слышали, капитан? Что это было?
– Винт снаружи воды… – объяснил Хуан с бесчувственным спокойствием.
– Мы потеряли управление! Мы можем пойти ко дну…! Слышите, капитан? Мы можем утонуть!
– Дай Бог! В конце концов, это способ покончить со всем…
– Нет! Нет! – протестовал испуганный Сегундо. – Я не трус, вы знаете, что не трус, капитан, но я не хочу здесь умереть пойманным и заключенным, как крыса в тюрьме! Если мы идем ко дну, то пусть нас хотя бы отпустят! Откройте! Откройте! Выпустите нас из этой норы! Мы не хотим умирать здесь! Откройте!
Теряя рассудок в панике, отчаянии и злобе, Сегундо подошел к двери трюма, толкая, пиная ее ногами, пока позеленевший от страха Колибри обнимал Хуана, который молчал и был неподвижен, подавленно наблюдая за помощником…