Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Что касается младенческой смертности (меньше года), то репрессии со стороны католической церкви почти не повлияли на нее (разве что косвенно, в силу психологической травмы родителей). С другой стороны, ее невозможно подсчитать (за исключением особых случаев вне Монтайю) [424] , опираясь на количество обрядов consolamentum. А значит, приходится довольствоваться чисто оценочными и весьма приблизительными данными на сей счет. Достоверно, что детская (собственно говоря) смертность рассматривалась современниками как повсеместное и обычное явление. Пастух из Монтайю Жан Мори, оспаривая мнение Белибаста о том, что крещение не имеет никакого значения для спасения, горячо заявил святому мужу: Разве же нет спасения стольким крещеным детям, которые мрут что ни день? (II, 483).
424
См. гл. XIII.
Отдельные случаи, которые встречаются в наших досье на сей счет [425] , впечатляют, но не составляют ряда. Мы не располагаем даже приблизительными данными, позволяющими судить о младенческой смертности.
При Старом порядке, как утверждает историческая демография, временами умирали от голода, но чаще от эпидемий. Были ли смерти от голода в Монтайю 1300—1320 годов? С учетом вышеизложенного, такое вполне возможно, но недоказуемо: документы по этому поводу говорят только об исходе, но не о причине. Я покинула свой край (ради Каталонии) от голода, — говорит Эсперта Сервель. — Наша семья не знала, чем жить при такой дороговизне (II, 453).
425
См.
Что же касается болезней, массовой и главной причины смертей, я поражен скудостью крестьянских теорий, будь то монтайонских или арьежских. Феномен эпидемии, например, следует из факта многих почти одновременных смертей в одной и той же семье, в частности, во время распространения смертельной инфекции, зафиксированного в верхней Арьежи в начале первого десятилетия XIV века [426] . Однако эпидемия никогда не привлекает внимания как таковая. Неужели надо было ждать чумной волны 1348 года, чтобы крестьянское сознание прониклось, наконец, страхом перед заразой? [427] Классификация болезней — это не назовешь «патологической таксономией» {236} — демонстрирует, со своей стороны, показательную скудость. Эта классификация на народном языке фактически сводится к простым констатациям симптомов, относящихся к той или иной части тела. Причем чаще речь не идет о внутренних органах [428] . Симптоматология берет верх над этиологией {237} . В момент смерти детей у Гийеметты Бене «болят уши». Раймонда Бюскай, как считает ее свекровь, умирает от «поноса». Пастух Раймон Мор, откушав рубца (испорченного?), заболевает непонятно чем; велит цирюльнику пустить ему кровь, немного приходит в себя, но после перехода в пятнадцать километров снова заболевает и через несколько дней умирает. Молодой пастух Гийом Гилабер, тяжело заболев, харкает кровью. Гийеметта Клерг сообщает: На правом глазу у меня вскочила болячка, которую обыкновенно называют «avalida». Од Форе из Мервьеля страдает падучей ап. Павла (эпилепсией или судорожной истерией?). Раймонда, сожительница Белибаста, мучается сердцем. Кроме того, она получила угрозу (от одного колдуна-сарацина) наведения бешенства и падучей. Овчар Бернар Марти, проведя пятнадцать дней в доме своего патрона, Гийома Кастеля, впадает в горячку, детали не уточняются. Старую тетку Арно Сикра поражает подагра, она не может ходить. Золотуха, свищи на заднице, язвы, чирьи тоже бросаются в глаза... в расхожем наборе ругательств [429] .
426
Однажды в те времена пастух Бернар Марти побывал в доме благородных братьев де Кастель (трое законных и четвертый бастард) в Раба. Все четверо лежали в постелях, один на кухне, другой в подвале, двое остальных на гумне, во дворе дома. По меньшей мере трое («законные») вскоре умрут (III, 281). Эпидемии повсеместно усугублялись традицией общения возле смертного одра (II, 260; III, 189).
427
Одна лишь проказа порождает панику перед заразой, которая вынуждает опозоренного, обесчещенного больного покидать свой край (см. гл. XV).
{236}
Таксономия — принципы и правила классификации объектов, а также сама эта классификация.
428
Внутренние органы не обязательно неизвестны. Пастух Бернар Марти после убийства отца господами из Жюнака, которые устранили вероятного доносчика, сообщает, что у жертвы повреждена и сдавлена легочная трубка или артерия (трахея) под подбородком (III, 277).
{237}
Имеется в виду, что описание симптомов берет верх над объяснением причин.
429
I, 473 (уши); I, 489 (понос); II, 375 (рубец); I, 410 (кровохарканье); I, 337 (avalida); II, 39 (сердце); II, 100; I, 249 (два случая падучей); II, 39, 40; III, 234 (бешенство и т. д.); что касается каких-то судорог, ср. со «спазмами», которые испытывают св. Иоанн и добрые духи, читая Св. Писание: II, 45—46; III, 264 (горячка); II, 70 (подагра); III, 391, 413 (золотуха и язвы); II, 197: «свищи на заднице» Жака Отье (туберкулез? проявление остита?); III, 174 (чирей).
Кожные болезни, названия которых более упорядочены, — чесотка, лишай, парша, лепра, огонь св. Антония и огонь св. Марциала [430] {238} — одолевают население. Их лечат в сернистых купальнях Акс-ле-Терма. Они могут даже служить предлогом для паломничества в верхнюю Арьеж: теоретически — для лечения чесотки, фактически — для встречи с «добрыми людьми». Я очень хотел подняться в Сабартес ( = в верхнюю Арьеж), чтобы тайно встретиться там с добрыми людьми, — заявляет Бертран де Тэ, дворянин из Памье, давно симпатизирующий катарству (III, 313). — Поэтому я изо всех сил царапал себе руки, как если бы был чесоточным, и всем врал:
430
III, 234, а также гл. XXI.
{238}
Огонь святого Антония («огненная чума», «священная горячка», медицинское название — эрготизм) — болезнь, часто ведущая к смертельному исходу и характеризующаяся высокой температурой, нестерпимой жаждой и омертвением конечностей, вплоть до гангрены. Вызывается употреблением в пищу зерна, пораженного спорыньей (паразитический гриб), так что на деле эпидемии «огненной чумы» были массовыми отравлениями. Болезнь эта известна по меньшей мере с раннего Средневековья, наиболее сильные вспышки — 954, 993—994, 1089, ИЗО, 1285 гг. Поверье о том, что св. Антоний Великий (см. прим. 5 к гл. IV) спасает от этой болезни и само название ее появились ок. 1095 г., когда некий рыцарь Гастон из Бургундии основал братство св. Антония по уходу за страдающими «антоновым огнем», ибо его сын излечился от «огненной чумы» прикосновением к мощам святого, которые, якобы, были перенесены из Константинополя в 1070 г. в один монастырь в Дофине. Позднее огнем св. Антония стали называть гангрену. Строго говоря, «священная горячка» — это одна из разновидностей эрготизма: гангренозный эрготизм. Существует еще одна разновидность — конвульсивный эрготизм, при котором помимо конвульсий наблюдается так называемая сухая гангрена — чрезвычайно болезненное воспаление кожи, которое может продолжаться годами, приводить к потере чувствительности, но не к гниению плоти. Эта последняя разновидность эрготизма и называется огонь святого Марциала. Святой Марциал (ум. 250) — епископ Лиможский, по преданию, явно недостоверному, ученик ап. Петра; день поминовения — 30 июня.
— Мне надо в бани Акса!
На что жена (настроенная антикатарски) сказала:
— Нет, не бывать тебе в этих банях.
И добавила для тех, кто оказался рядом:
— Не хвалите вы эти бани. А то у мужа возникает соблазн отправиться туда.
Что касается лепры, то она в деревнях и городках выступает как настоятельное приглашение к вынужденному путешествию. Кто-то вдруг исчезает из нагорных земель? Его бегство, по местным понятиям, может иметь только три возможных объяснения: долги, ересь или проказа. В последнем случае он должен «сойти вниз», в один из лепрозориев на равнине, в Памье или Савердене [431] .
431
II, 200, 365—367; см. также II, 110, 135-147 Местных статистических данных по лепре нам в целом не хватает. Напомним, что Пиренеи надолго останутся страной святош и прокаженных. О лепре как факторе страха и сексуальных комплексов см. III, 31.
Если отвлечься от проказы и чесотки, то следует отметить убогость народной
медицинской мысли. Равно как и дефицит медицинского персонала. Конечно, время от времени лекари поднимаются до Монтайю. А то и больные спускаются к ним. Дочь моя Эсклармонда, с тех пор как заболела, повидала множество лекарей, но никто не вылечил ее, — заявляет Гозья Клерг, простая, между прочим, крестьянка, ибо сама убирает репу на своей земле (III, 360—361). В отчаянии, поистратившись ради дочери на врачевание телесное, Гозья решается призвать врача духовного, иначе говоря, «доброго человека», которые в этих краях гораздо более активны, чем господа с медицинских факультетов, если таковые вообще имеются [432] .432
III, 361. Одержимые, как мы увидим, проблемами спасения, люди Монтайю в своем сознании ставят едва ли не на одну доску спасение тела и спасение души (III, 235).
Ближе всего к Монтайю, в Лорда, «устроился» врачеватель Арно Тессейр. В округе Арно почитают авторитетом по любому вопросу. Он пользует недужных вплоть до Тараскона. Кроме того, он исполняет функции нотариуса. Обходя свои края, собирает завещания, хранит их в своей конторе об одно оконце, которая одновременно служит ему спальней [433] . Можно быть уверенным, что Арно Тессейр больше занимается своими нотариальными пергаментами, чем склянками с мочой, принесенными пациентами. Как зять Пьера Отье, он считается в верхней Арьежи человеком благополучным, который никогда в жизни не знал горя (II, 219). Сей врачеватель-нотариус, тем не менее, не слишком снизил показатели смертности в своих горах. И крестьяне Монтайю не могут довольствоваться столь далеким, единственным и ученым доктором. С глазными болезнями они обращаются к услугам деревенской знахарки На Феррерии из Айонского Прада [434] . Никто не заглядывает далеко. Для Монтайю, Сабартеса и всех арьежан главное не болезнь, которая не более, чем эпифеномен {239} . Главное — смерть. Просто смерть, безо всяких фраз, которая настигает как нож гильотины, без предупреждений, по крайней мере без каких-либо предупреждений со стороны окружающих. Она убивает и юношу, и зрелого мужа, полного сил. Приходится «собирать вещи» задолго до старческого одряхления [435] .
433
II, 198, 215, 201, 209, 199 (завещания).
434
I, 337 Мы обошли стороной проблему ветеринарной медицины, которая может быть как научной, так и народной. Особо развитой она выглядит в том, что касается лечения мулов и ослов (II, 57; III, 270). Эти животные, используемые на полевых работах и в качестве транспорта, действительно ценятся выше других.
{239}
Эпифеномен — сопутствующее, побочное явление.
435
Б. Вурзе извлекла из Регистра прекрасную серию текстов относительно неожиданности смерти, не высказанной явно в «речах» наших свидетелей. Поразительна скорость исцеления, если это случается. Понятия о курсе лечения просто не существует. Едва оклемавшись, продолжают путь или налегают на ручки сохи: см. случай с Жаном Мори, который был едва ли не в агонии, но потом немедленно возобновил работу (II, 484). См. также гл. VI о том, как быстро встает на ноги один тяжелобольной из Прада. Суровые времена — суровые люди.
В краях раскола такой силы люди никогда не отступают от своих религиозных убеждений, фанатичных или подтачиваемых сомнениями, особенно на пороге агонии. Умирающие католики силятся послать подальше прохожего «совершенного», который с большим или меньшим успехом пытается их еретиковать перед смертью. Дьяволы, не досаждайте, — троекратно произносит Арно Савиньян [436] из Айонского Прада в адрес слишком навязчивых местных альбигойцев (они хотели, пользуясь его слабостью, справить над ним consolamentum). И Жану Мори, католику не слишком твердому, но отнюдь не катару, приходится защищаться еще более категорично от поползновений Гийеметты Мори: хозяйка хочет воспользоваться тяжелой болезнью Жана, чтобы Белибаст дал ему утешение. За чем, по ее расчетам, последует endura, или голодная смерть (II, 484). Только Богу дано решать о дне моей смерти, никак не мне, — отвечает Жан Гийеметте. — Ты кончай такие разговоры, или я велю тебя взять (инквизиции).
436
II, 149. Не путать с однофамильцем из Акс-ле-Терма.
С катарской стороны монтайонские отповеди в адрес священников Римской церкви, пытающихся вернуть в ее лоно душу умирающего, отнюдь не более нежны. Вонючий, гнусный мужик, я отвергаю то, что ты мне принес, — говорит некий вольнодумец кюре, почитающему за благо дать ему причастие на смертном одре (I, 231). Святая Мария, святая Мария, дьявол явился! — бросает агонизирующая (endura) Гийеметта Бело кюре из Камюрака (желая поддержать ее, он принес старой грубиянке святые дары) (I, 462). Будь ты хоть катар, хоть католик, но в верхней Арьежи ты всегда кому-нибудь хуже черта [437] .
437
См. также I, 490.
Смерть. Изображение на игральных картах XIV в. Национальная библиотека, Париж.
Разумеется, в Монтайю существует погребальный обряд, но он менее развит, чем в Провансе XVIII века. Этот преимущественно женский обряд обусловлен институтом domus и выражается в ритуальных стенаниях дочерей и невесток по матери, свекрови, которая умерла, испускает дух или находится при смерти. Средиземноморский lamentu (плач) много старше катарства и даже христианства. Но в Монтайю он ограничен domus, стало быть, в нем не участвуют одновременно все женщины деревни. «Добрые люди» пытаются положить конец тоскливому обычаю во имя своих мифов о спасении. С этой точки зрения типична агония Гийеметты Бело, старой женщины, к тому же уморившей себя после еретикации (endura). Вокруг ложа умирающей (говорят деревенские) должны раздаваться ритуальные стенания дочерей. Однако ничего не слышно. Две прихожанки, Раймонда Тестаньер и Гийеметта Азема, удивляются, не понимая что к чему [438] . Если Гийеметта Бело настолько слаба, что уже при смерти, — заявляют они, — то почему мы не слышим плача ее дочерей? На что третья кумушка, Гийеметта Бене, не задумываясь, цедит сквозь зубы или что там от них осталось: Что за дуры! Гийеметте «Белоте» ни к чему, чтобы ее оплакивали, зять ее сделал так, что она ни в чем не нуждается. (Действительно, мы видели, что Бернар Клерг распорядился еретиковать Гийеметту Бело, обрекая тещу на голодную смерть, endura.)
438
I, 462. По-видимому, существуют еще и какое-то количество именитых умирающих: обычай толпиться у изголовья, исполняемый родственниками, друзьями и клиентами важного человека (II, 260; II, 426).
В некоторых случаях женский плач, будучи вполне искренним, сопутствует уже перспективе смерти, а не самой агонии. Например, дочери Беатрисы де Планиссоль, обступив мать в семейном остале в Вариле, закатывают слезливый концерт, когда узнают о нависшей над ней опасностью ареста (I, 257).
Стенания дочерей и невесток продолжаются после кончины по дороге на кладбище [439] . Различают чисто обрядовый, бесслезный плач, и плач искренний, со слезами: оба социально обусловлены. Когда умерла моя свекровь, — рассказывает Мангарда Бюскай, — то на похоронах я вопила что есть сил. Только глаза оставались сухими, ибо ведомо мне было, что нашу дорогую еретиковали еще при жизни [440] .
439
Зато мужчине, потрясенному смертью близкого человека, полагается плакать по такому поводу сдержанно (II, 289).
440
I, 490. О погребальном плаче в окситанской культуре см., напр.: Martineau С. Ор. cit., р. 267 — 268.