Морская прогулка

Входная дверь закрылась за женщиной, и через пару минут во дворе послышался шум мотора. Чарльза передернуло. Машины — не самое лучшее изобретение людей. Его несчастная голова и так болела после встречи со Шмидтом, а от качки в этой металлической банке его затошнило и точно вырвало бы, но к счастью они уже приехали.

Стоило Мойре покинуть дом, как Чарльз тут же достал из кармана коробочку, но потом решил для начала осмотреться: возможно, тут найдется еще что-то интересное.

На кухне — по рассказам Рейвен он знал, что это было место для готовки еды, — было несколько замызганных шкафов. Чарльз открыл все, но внутри, либо было пусто, либо лежала посуда и стояли пустые бутылки. Он понюхал горлышко одной из них и зажал нос рукой. Воняло отвратительно. Бутылка отправилась на место.

Сахар на вкус оказался таким сладким, что Чарльза перекосило, он хотел отплеваться, но в самый последний момент остановился и сглотнул противно-сладкую слюну: кто знает, может, у людей не принято плевать на пол в доме. У русалок-то такой проблемы не было…

Он поискал кувшин с водой — такой, какой был у его кровати в больнице, — но ничего подобного в кухне не отыскалось. Попытался вспомнить, откуда Мойра взяла воду, которую налила в чайник, но с досадой понял, что в тот момент он разглядывал блестяшки на столе.

Из отверстия в чайнике вверх поднимались клубы пара, а ободок голубых огоньков под ним быстро колыхался. Чарльз стиснул в руке металлическую коробочку, но все же рискнул и протянул руку к ободку. Было горячо, и здравый смысл пересилил желание потрогать один из огоньков.

Под поверхностью, на которой грелся чайник, тоже была дверца. Чарльз сунул нос и туда, рассмотрел пару сковородок и убрал их назад.

В белом металлическом шкафу было пусто, только на одной полке лежали консервные банки. Про них Чарльз знал. Грузы с консервами нередко перевозили корабли, а пустые банки постоянно валялись на дне, берегу или в портах. Однажды, Рейвен после долгих просьб Чарльза принесла ему одну полную. После долгих мучений им удалось ее открыть.

— Гадкие маринованные грибы. Фу, — сообщила Рейвен и, сморщив нос, отплыла подальше.

Русал долго нюхал содержимое — запах был необычным.

— Ешь, давай, ты ж просил!

— Ммм, ты уверена, что это съедобно?

Рейвен закатила глаза. В конце концов, Чарльз выудил пальцами один скользкий вонючий кусок непонятного гриба, положил его в рот и пожевал.

Если бы до этого он не ел несколько часов, охотясь на банку, то точно освободил бы свой желудок от содержимого. Вонючая консерва была выброшена под злобный гогот Рейвен. Чарльз убедился, что люди ничего не понимают во вкусной еде…

Судя по содержимому шкафа Мойра — ну, или ее отец, — в еде тоже ничего не понимала, если могла есть такую гадость.

Чарльз оставил полупустую кухню и еле протиснул кресло по узкому проходу между столом и шкафом, чтобы вернуться в гостиную. За окном совсем стемнело, и дождь разошелся не на шутку, хлестая по окнам и оставляя на стеклах длинные, ломанные дорожки воды. Ветер гнул ветки деревьев, росших во дворе, и парочка из них неприятно царапала стену и оконную раму.

В комнате стоял полумрак. Человеческое зрение было не таким острым, как русалочье. В море Чарльз даже в сумраке видел гораздо четче, чем тут. По углам комнаты горели две лампы, полускрытые светлой тканью. На потолке тоже были лампочки, но Мойра их почему-то не зажгла. Из-за пламени в камине по стенам и мебели блуждали странные тени. Прямо над входной дверью высоко под потолком был прибит огромный высохший краб. Чарльз невольно сглотнул: это были очень вкусные крабы, и он не прочь был бы слопать сейчас парочку таких, ведь в его желудке не было ничего, кроме безвкусной человеческой еды из больницы.

Пришлось отвернуться и заставить себя осмотреть остальные предметы. В одном из углов стоял еще один шкаф. На нем примостился непонятный предмет, и как Чарльз ни пытался понять, что это, не смог найти в своей памяти информации о чем-то подобном. Шкаф был заполнен плоскими пластиковыми кругляшами черного цвета. Каждый аккуратно убран в свой конверт с рисунком, надписью или просто белый. Какое-то время Чарльз рассматривал картинки: одни были черно-белыми, другие нарисованы яркими красками. Нарисованные люди разных возрастов, в разных одеждах улыбались, плакали, курили или держали в руках странные предметы. На одном конверте обнаружились красочные рыбы и дельфины, и Чарльз рассмотрел его особенно тщательно. Пластиковый круг внутри был таким же, как и в других, и с сожалением мужчина убрал все на место. Без Мойры или Эрика он не сможет в этом разобраться.

Воспоминание об Эрике заставило дурные мысли вернуться в голову, но руки Чарльза уже потянулись к небольшому ящику с выпуклым стеклом в передней части и кнопочками под ним. Он осторожно нажал на одну из них. Кнопка щелкнула, но ничего не произошло. Лицо Чарльза разочарованно вытянулось, но он все же попытал счастье еще раз и нажал на вторую кнопку, самую большую. Внутри ящика что-то тихо щелкнуло, и за стеклом появился свет, а потом и звук.

«— …на севере Шотландии уже вовсю бушует непогода. Западный ветер принес дожди и холод, к завтрашнему утру стоит ожидать понижение температуры.

— Нам не привыкать к капризам погоды, Дэйв…»

Чарльз отодвинулся от ящика и с восхищением уставился за стекло. Все проблемы были отложены на второй план, бушующий за окном дождь забыт, как и свистящий чайник.

Вот это да! Такого Чарльз еще не видел ни в больнице, ни в машине Мойры. В памяти мелькнули картины из чужих воспоминаний. Телевизор! Вот что это было! Ящик, в котором двигались картинки, разговаривающие и сменяющие друг друга.

— Рыбьи потроха! — от переполнявшего его возбуждения по поводу открытий в людском жилище Чарльз аж весь вспотел, и плед был откинут на диван.

Он пощупал стекло, надеясь, что показываемых людей можно потрогать. Но поверхность была прочной и холодной, а персонажи никак не ощущались телепатически, как Чарльз не напрягался. Он заглянул в ящик сверху через щели в пластике, но внутри виднелись только мелкие детали, лампочки, и прохода к помещениям за стеклом не наблюдалось.

Двое мужчин, беседующих о погоде, сменились. Теперь женщина в очках рассказывала о сбежавшем из тюрьмы в Глазго преступнике.

«— Полиция отказывается комментировать случившееся. Вокруг этой истории ходят мистические слухи, будто заключенный пропал прямо из своей камеры…»

Чарльз всмотрелся в показываемую фотографию коротко стриженного мужчины, но лицо ему было незнакомо.

Чайник на плите дернулся с громким стуком, заставив Чарльза подскочить в кресле от неожиданности. Он совсем забыл об оставленном Мойрой чае.

Кое-как докатившись обратно до кухни, он щедро посыпал сухих черных листьев в кружку и налил в нее горячей дымящейся воды, сняв чайник с ободка голубых огоньков.

От кружки шел густой пар, окрасившийся ароматом распаренной заварки, о который Чарльз чуть не обжегся, и решил отставить питье до тех пор, пока оно не остынет.

Мойра все не возвращалась.

Бывший русал осмотрел, ощупал и обнюхал висящую на вешалках одежду. Явно мужские куртка и кофты, принадлежавшие отцу Мойры, воняли рыбой и той гадостью, что раньше была в бутылках. В одном из карманов отыскалась еще одна металлическая коробочка, и Чарльз, воровато обернувшись к окну, сунул и ее тоже в карман. На полке у окна обнаружилась пара фотографий в рамке, на одной из них Чарльз узнал Мойру, только совсем еще девочку. Она стояла рядом с бородатым мужчиной и женщиной с такими же черными прямыми волосами, как и у нее самой. Чарльз догадался, что это ее родители. Семейство стояло напротив того самого дома, в котором он сейчас находился.