Морская прогулка
Шрифт:
Эрик нахмурился и отхлебнул еще обжигающей жидкости, успокаивающей его внутренний огонь. Ну, вот допустим, что в этих камнях действительно русалки. Должны же быть какие-то признаки? Слышит ли курица, что в яйце шевелится цыпленок? Этот вопрос поставил Эрика в полный тупик. С одной стороны места цыпленку там не много, чтобы особо крутиться, но ведь и он не сразу такой огромный вырастает.
Какое-то время Эрик еще сидел в кресле, задумчиво рассматривая камни и нервно болтая ногой. Подъезжающей машины слышно не было, да и с ухода Чарльза прошло от силы полчаса. Так что… Никто не узнает.
Он
Камень был молчалив и недвижим.
— Эй, — он легонько постучал костяшками по гладкому боку и прислушался снова.
Тишина.
Повторил то же самое с остальными, совсем забравшись на кровать, чтобы не завалиться, но все было глухо. Камни издевательски молчали. Он повалил их на бока, надеясь, что это может возмутить жильцов, скрытых под плотной оболочкой, но, даже если они там и были, Эрику был объявлен бойкот.
— Маленькие ублюдки.
Возможно, что от холода они застыли и не желали шевелиться так же как люди, на морозе окукливающиеся в теплых одежках. Эрик перебрался на другую сторону, где обычно спал Чарльз, и лег на бок, подтянув всех каменных сволочей к себе. От них шла приятная прохлада: в протопленной-то комнате — то, что доктор прописал. Для верности он подоткнул с другой стороны одеяло, намереваясь нагреть дурацкий выводок, чтобы убедиться, что даже в тепле камни не подадут никаких признаков жизни.
— Я бы заложил вас в фундамент своей школы для мутантов вместо того, чтобы тут возиться, перекатывая вас туда-сюда. Когда вы не вылупитесь, я вас расколочу тем здоровенным молотком из подсобки, клянусь этим гребаным коттеджем.
Бурча под нос и предаваясь сладким мечтам о месте камням, Эрик не заметил, как уснул, и проснулся от чужих всхлипов, мгновенно открывая глаза и вскакивая.
Чарльз стоял на коленях у постели и подпирал щеку здоровой рукой. Вторая распухла из-за отека и лежала на одеяле туго забинтованная. Русал рыдал в три ручья, хлюпая носом и чуть ли не пуская слюни, глядя красными глазами на всклокоченного и плохо соображающего спросонья Эрика.
— Что случилось?!
— Эт-т… Эт… — от рыданий он едва мог говорить заплетающимся языком, но все-таки взял себя в руки: — Это так прекрасно, что ты решил их высиживать, Э-э-эрик! — последнее он практически провыл, бросаясь на шею охренешему от происходящего Леншерру.
Кэссиди в дверном проеме закатил глаза и выдул огромный пузырь из жевательной резинки.
— Ему, короче, дали какие-то таблетки, он всю дорогу восхищался видами из окна и рыдал. Таксист даже денег с нас брать не хотел, решил, что он юродивый.
— Это была лучшая моя поездка! Я ехал в самой прекрасной машине на свете. Эрик, я самый счастливый русалочеловек в мире…
— Ага, мы поняли… Что тебе, блядь, дали в этой больнице?
— Г-гальку, таблетки четыре.
— А тебе их сразу сказали выпить или по одной? — Эрик кое-как втащил рыдающее
тело на постель, укладывая вместо себя рядом с бездушными камнями.— По одной, я по одной и выпил.
Леншерр бросил убийственный взгляд на Шона и тот понял, что, как только Ксавье будет уложен, придет его очередь…
— Ну, меня это, такси ждет!
— А ну, стой!
Но рвануться за мальчишкой Эрику не дал вцепившийся в его рубашку Чарльз. Шов на рукаве треснул, но на это никто не обратил внимание.
— Э-эрик, не у-уходи. Я должен рассказать тебе о своей ч-чудесной поездке.
— И о тех таблетках, что ты принял, черт возьми!
Час и два стакана виски спустя, Чарльза все-таки срубило, и он засопел в обнимку со своими камнями. Ну, и денек!
На утро, предсказуемо, Ксавье чувствовал себя разбитым и еле встал с головной болью.
— Вот поэтому я не люблю врачей… У меня на них плохая реакция.
— Слушать надо, что тебе говорят, а не жрать подряд все, что в руки дают.
— Не ори, прошу, у меня голова сейчас расколется, как кокос…
Из всех живших в доме счастливым и довольным выглядел только Шон. И вскоре Эрик понял почему.
— Впервые у меня на руках компромат века, старик, — и он с гордостью сунул Эрику под нос черно-белое фото.
Фото, на котором он спал в обнимку с Чальзовыми русалочьими яйцами!
— Только попробуй это кому-то показать, Кэссиди, я тебя закопаю рядом с кладкой, — но Шон умчался на другую сторону гостиной.
— Я оставлю это для потомков.
— Что там такое? — Чарльз с серым и несчастным видом приплелся с пляжа, где оставил своих подопечных.
При виде фотографии он оживился, попытался сообщить Эрику о том, что это очень мило, но, заметив выражение лица друга, решил промолчать от греха подальше.
— Эрик, может, ты почитаешь мне? — неделю спустя Чарльз снова был бодр, будто никакого происшествия с травмой руки и швами не было.
— Я и так тебе читал днем, теперь я хочу почитать себе. Можешь подключиться, как ты это обычно делаешь, — он покрутил пальцами у виска, закрывая окно в комнате Чарльза и собирая грязные вещи, чтобы отдать их завтра на стирку Шону.
— Нет, лучше вслух. Почитай вслух, ну, пожалуйста. Я хочу послушать ту сказку про джинна и лампу.
Эрик откинул голову назад, почти воя.
— Опять?! Я читал про Алладина двадцать раз! Может, я запишу ее на пластинку?
— Нет, это не интересно, — Чарльз взял с тумбочки толстую книгу и протянул Эрику, сделав очень щенячьи глаза. — Ну, пожалуйста.
Оказалось, что читать Чарльзу что-то сложнее сказок или детских энциклопедий практически невозможно. Он слишком много спрашивал, путался в сложных названиях, именах и датах и начинал нудить. Зато простенькие истории с иллюстрациями его впечатлили, так что Эрик достал эту книгу сказок (некоторые из которых с трудом можно было назвать детскими, по его мнению) и читал ее.
Когда третий вечер подряд Эрик обнаружил себя с книгой в Чарльзовой комнате, он заподозрил, что что-то не так. И хотя Ксавье исправно слушал, внимательно смотря на него и иногда пытаясь вытянуть шею, чтобы разглядеть картинки, создавалось впечатление… впечатление…