Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Четвертая
Шрифт:
Их пара И-16 шла позади и немного выше четырёх Р-5 с бомбами, которые, казалось, с трудом несли свою ношу. Они медленно, но упорно двигались к цели, словно не замечая собственной беспомощности перед любым нападением.
Иван с трудом сдерживал досаду. Он не любил летать в таком сопровождении. Штурмовики, особенно такие устаревшие, как эти «чайники», были хороши только против неподготовленного врага или беззащитных целей. Но если появятся истребители противника, этим самолётам не уйти. Единственная их надежда — прикрытие, но его у них сегодня почти не было.
Ещё утром он должен был
Он чувствовал, как в груди нарастает глухое раздражение. Почему им оставили на попечение этих коров, зная, что на аэродроме противника появились новые истребители? Иван чуть сильнее сжал ручку управления, снова пробежал взглядом по горизонту. Пока что вокруг было спокойно, но это не успокаивало. Он хорошо знал это обманчивое чувство. Настоящая опасность всегда появляется внезапно, когда её меньше всего ждёшь.
Сегодня их целью был аэродром мятежников у Авилы. Совсем недавно туда прибыли новые немецкие самолёты — обтекаемые, даже элегантные и страшно быстрые.
Они пикировали с высоты, наносили точный удар и старались опять уйти в вертикаль. Сначала в отчётах просто писали — «скоростной моноплан», не зная, как их называть.
Тут Иван поморщился. Лёха Хренов, ухмыляясь, ляпнул: «мессеры», и надо же слово прилипло к ним намертво. Правда, потом выяснилось, это и правда «мессершмитты». Как только звучало это слово, у всех сжимался желудок, ладони начинали потеть, а взгляд сам начинал искать в небе серые силуэты.
Иван снова помрачнел, вспомнив Хренова. Он был ему благодарен. Очень благодарен. Хренов дал ему второй шанс, когда тот болтался, как ёлочная игрушка на ветках сосны, зацепившись парашютом. Иван поил бы его водкой хоть до конца жизни, но от этих мыслей становилось только хуже.
Ему перед глазами вновь вспыхнул образ — рыжие волосы, задорный, лёгкий смех, искрящиеся глаза цвета голубого моря.
Наденька.
Она казалась ему несбыточной мечтой. Она улыбалась ему, шутила, и он верил, что между ними что-то может быть. Пока не увидел, как она смотрела на Хренова. Нет, не специально… Просто так бывает. Злость поднялась где-то внутри, но он стиснул зубы и усилием вытеснил её из головы.
Сейчас не время. Сейчас нужно думать о своей работе.
Иван заставил себя сосредоточиться, снова посмотрел по сторонам, оценивая обстановку. Всё было спокойно. Чистое небо, ровный полёт, штурмовики, построившись какой-то «свиньёй», спокойно шли к цели, но тревожное ощущение никуда не исчезало.
Авила приближалась. До цели оставалось минут двадцать.
Вторая половина июня 1937 года. Небо между аэродромом Сото и Авилой.
Лёха заметил точку на горизонте ещё издалека. Она шла встречным курсом и несколько в стороне, но пока ещё была слишком далеко, чтобы можно было определить, кого им послала судьба.
— А вот этого нам сейчас только не хватало, — раздражённо плюнул Лёха.
Он инстинктивно попытался прижаться к земле, но вокруг было одно только плоское высокогорье. Поля, поля, бесконечные поля, почти без единого дерева
или даже речушки. Ни складки рельефа, ни овражка — ничего, где можно было бы спрятаться.Лёха снова выругался и всмотрелся вперёд. Похоже, их уже заметили.
Он рывком оглянулся назад и, не тратя времени на объяснения, заорал:
— Илья! Готовь пулемёт!
Ответа не последовало, но он услышал, как сзади завозился Илья, лязгая затвором пулемёта.
Точка стремительно приближалась. И вот уже становится ясно, что это… «Хенкель». Немецкий биплан. Он конечно прилично устарел, но для их игрушечного самолётика его было более чем достаточно.
Он быстро увеличивался в размерах, несясь прямо на них, явно намереваясь перехватить.
Лёха расстроенно сжал зубы, быстро прикидывая варианты.
Бежать — не вариант… Драться — тоже глупо. У них один пулемёт и не так уж много патронов.
— Попробуем сыграть в своих! — бросил он назад, не оборачиваясь.
«Хенкель» догнал их быстро. Лёха чувствовал его, даже не глядя — он приближался уверенно, стремительно, явно намереваясь выйти в хвост и взять их на прицел. Но Лёха не собирался сидеть смирно.
Как только биплан начал заходить сзади, он дал ногу, чуть сместился в сторону, откорректировал полёт и ушёл из-под прицела.
Просто, без резких движений. Как будто ему и в голову не приходило, что его могут сбить. «Хенкель» снова изменил положение, пытаясь их догнать. Лёха почувствовал, как что-то внутри сжимается.
Он буквально велел себе расслабиться, заставляя тело не выдавать напряжения, хотя каждая клетка организма кричала о немедленном манёвре, об уходе, о попытке спрятаться или сбить скорость, но малейшее резкое движение — и их сразу же скосят вражеские пулемёты.
Пилот «Хенкеля» пока не стрелял, но Лёха не обольщался — он мог просто всё ещё разбираться в обстановке, решая, что делать с этим странным самолётиком, летящим под националистическими опознавательными знаками.
Немец вышел чуть сзади, обгоняя и выравниваясь по высоте, и Лёха понял, что момент наступил.
Он шумно вдохнул, улыбнулся так, будто просто наслаждается прогулочным полётом в погожий день, а не сидит на волоске от смерти, и заорал назад, не оглядываясь:
— Илья! Стреляй только наверняка! Один шанс!
Они не имели права промахнуться.
Секунды растянулись, словно расплавленный металл.
Лёха почувствовал, как адреналин гулко бьёт в виски, дыхание сбивается, но он не даёт себе сорваться, не даёт рукам дрогнуть.
Они с Ильёй, как два полных идиота, синхронно заулыбались и радостно замахали руками, словно увидели старого приятеля, которого не встречали лет десять.
Это было последним, чего мог ожидать немецкий пилот.
Лёха успел заметить вражеское лицо в кабине — широко распахнутые глаза, замешательство, почти детское недоумение.
Этого мгновения хватило.
Раздался резкий, утробный грохот пулемёта.
Лёха почувствовал, как самолёт вздрогнул от отдачи.
Очередь вонзилась в мотор «Хенкеля», врезалась в его фюзеляж, оставляя вдоль обшивки рваные, дымящиеся дыры.
Секунду спустя из-под капота двигателя хлынул густой чёрный дым, окутывая самолёт, как саван.