Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая

Спустя три дня всё советское население аэродрома, включая Алексеева, Проскурова и Острякова, собралось в ангаре у самолёта, посмотреть, как Лёха представляет приехавшему Кузнецову проделанную работу. Лёха, не упустив шанса, развернул настоящую презентацию:

— Итак, из четырёх присланных торпед нам удалось собрать две работоспособных, перетряхнули им все внутренности, вес снизили сколько смогли, получилось около 800 килограмм где то, — начал он, смакуя каждое слово., — Ещё одну кое-как собрали, но сработает она или нет — тут шансы пятьдесят на пятьдесят. Пока сделали её учебной, вместо боевой части поставили баллон с воздухом. Если повезёт, то всплывёт!

Лёха с важным видом указал на переходник и крепление под центропланом самолёта:

— В общем, переходник и крепление переделали полностью, проверили — всё подходит. Штурман дёргает за верёвочку, дверка открывается, и торпеда отправляется в полёт! — пошутил он, добавляя волнообразный жест рукой, будто выпускает дельфина в море. — Так что предлагаю слетать, опробовать по какой-нибудь барже.

Чтобы повысить шансы на попадание, а с их мастерством это было жизненно необходимо, Лёха настроил предохранитель боевой части на минимально возможное время.

— При установке торпедного замедлителя на пять секунд срабатывание происходит, как и положено по инструкции, через три с половиной секунды. Всё работает стабильно, как советские часы и даже лучше! — не удержался наш герой от ещё одной шутки.

Для испытаний раздобыли старую баржу, которую отбуксировали на мелководье, и запрягли тот самый «экспроприированный» Лёхой торпедный катер. Процесс выглядел, мягко говоря, комично: Лёха выводил самолёт на цель, Кузьмич сбрасывал торпеду, та попадала в баржу и всплывала, или иногда не попадала, и катер начинал охоту за «потеряшкой» по всей акватории. Когда её находили, катер затаскивал её на борт и буксировал торпеду обратно на берег, где её ждал старенький грузовичок, чтобы отвезти «страдалицу» снова на аэродром.

Вдохновившись воспоминаниями про японский налёт на Перл-Харбор, Лёха смастерил для торпеды деревянную обрешётку на винты, чтобы та при сбросе не уходила глубоко в воду.

— Уменьшить торпедный мешок! — глубокомысленно выразился он, поглаживая своё изобретение.

Кузьмич, не теряя комичности момента, уточнил:

— Лёша, ты с кем сейчас разговаривал?

За четыре дня тренировок, десяток заходов и в итоге окончательное «добивание» учебной торпеды, Лёха и Кузьмич, наконец, вышли на более-менее работающий алгоритм освоив нужный угол захода, высоту и момент сброса.

Прицел для торпеды, как выяснилось, прислать забыли. Точнее, его изготовил какой-то другой советский завод, и, вроде бы, он даже был отправлен, но на каком то другом пароходе, который ещё плыл где-то между Африкой и Испанией.

Пришлось Лёхе и Кузьмичу вспомнить высшую математику садиться за вычисления. Они весь день считали «торпедный треугольник» с разными условиями, пока не вывели простенькую систему.

В итоге у Кузьмича появились табличка на листочке бумаги с расчётами скорости цели и углом упреждения, плюс новая сосновая линейка, отградуированная карандашиком и прикрученная к остеклению кабины. А Лёха получил инструкцию заходить на высоте двадцати метров, со скоростью двухсот километров в час и строго поперёк курса корабля.

Теперь оставалось лишь молиться, чтобы франкисты вовремя подставили корабли под эти тщательно выверенные расчёты.

— Предлагаю дать телеграмму Франко с требованием запретить нарушать рассчитанные параметры! — пошутил Лёха.

* * *

Получилось так, что за всей этой суетой с торпедой, вопрос установки трехлопастных винтов с «Протеза» Лёха отдал полностью главному воентехнику базы Константину Сергеевичу Алексееву. Краем глаза он видел, как сам Алексеев и пара его подручных буквально не вылезали из Лёхиного самолета несколько суток. Самолёт стал напоминать муравейник: две команды — торпедная и винтовая — ползали по нему, сталкивались в самых узких местах, беззлобно переругивались и подначивали друг друга.

Самое интересное, что товарищ воентехник сумел организовать даже подобие шаг-газа — настоящий инженерный подвиг для полевых условий.

Когда моторы и винты были установлены, Алексеев торжественно загнал Лёху в кабину и лично проинструктировал его по управлению винтами:

— Смотри, Лёша, на земле, перед взлётом с нагрузкой, мы тебе или ты сам ставишь винты во взлётное положение. Видишь рычаг, он тут вот до конца выбран и пимпочкой зафиксирован. Взлетел, перешел в горизонтальный полёт — дерни за пимпочку и отдай рычаг от себя до упора — винты сами перейдут в полётный режим. В воздухе больше рычаг не трогай и садись в полётном положении. Всё понял?

Лёха кивнул, стараясь выглядеть уверенным, хотя от слова «пимпочка» у него начались нехорошие предчувствия.

Потом Алексеев нацепил комбез, и выгнав из самолёта и Кузьмича, и Алибабаича, залез в стрелковую турель и весело добавил:

— Парашют прицепил? Ну тогда погнали проверять наше творчество! — проявил специфического чувство юмора главный воентехник аэродрома.

Что сказать… Результат испытаний оказался… неоднозначным.

— Константин Сергеевич, хуже не стало, — в ответ пошутил Лёха после посадки.

Разбег самолёта сократился, что было очень полезно при взлётах с полной нагрузкой или с коротких полос. Скорость, правда, не сильно изменилась и держалась около четырёхсот километров в час по приборам, хотя точные замеры были затруднительны. Зато по ощущениям самолёт стал быстрее разгоняться и набирать высоту, что для Лёхи оказалось настоящим подарком. Теперь он мог быстрее уходить на безопасную высоту или прибавить скорости в экстренной ситуации, а это добавляло уверенности.

Лёха сгонял за бутылкой марочного Бренди де Херес в знак признательности за проделанную работу.

В конце дня его позвали за стол техников, где эту бутылку и уговорили под редкое испанское блюдо под названием жареная картошка.

Уже слегка «весёлый», Лёха задал вопрос, который давно мучил его во время долгих полётов:

— Константин Сергеевич, а можно что-то сделать со спинкой сиденья? А то я через три часа сидения по стойке «смирно» прилетаю с каменной задницей!

Алексеев покачал головой, закинул в рот огурец, смачно им прохрустел и ответил:

— Эргономика, Алексей, это буржуазная лженаука! А у нас пилоты советские, и даже коммунисты. И потому за твоей спиной аж в пяти сантиметрах впихнуты первая пара бомб. Некуда там спинку двигать.

Лёха в шоке уставился на технаря, не зная, смеяться или плакать. Образованность Константина Сергеевича просто выбила его из равновесия.

— А если на внешнюю подвеску вешать? Сделать ещё пару держателей! — не сдавался Лёха.

Алексеев завис на несколько секунд, видно обдумывая техническое решение и коротко обнадёжил:

— Подумаем!

— А вообще, спасибо тебе, Алексей! — снова удивил Лёху воентехник, — дал развернуться технической мысли! А то в строевом полку никто тебе не позволит какие то нововведения устраивать. Я по замену винтов и не говорю, вон, масло фильтровать и то большой будет вопрос.