Мост душ
Шрифт:
И Лара тоже.
Глава двадцатая
Я сижу, пошатываясь, на деревянном полу. Передо мной всё еще дымятся остатки смазанного круга. Всё произошло так быстро. Белая веревочка всё еще обмотана вокруг моего запястья, но другой конец свободно болтается. Красный рюкзак Лары лежит на диване — единственный признак того, что она была здесь.
Это неправильно.
Эмиссар охотился только за мной.
Но правда камнем ложится мне на сердце. Эмиссаров привлекают
— Кэсс, — произносит Джейкоб, стряхивая с себя чары.
Но я уже на ногах. Я должна найти Лару. Она не могла уйти далеко. Я вскакиваю, хватаю ее рюкзак и тянусь к Вуали. Я забрасываю рюкзак на плечо, хватаюсь за Завесу и отбрасываю ее в сторону, меняя одну комнату для сеансов на другую. Тлеющие руины нашего круга изгнания покрывают пол, но в остальном ни Лары, ни Эмиссара не видно.
Я сбегаю вниз по лестнице, пробегаю через то горящий — то не горящий — дом и выхожу на переполненную площадь. Мое зрение снова двоится из-за перекрывающих друг друга завес, и куда бы я ни посмотрела, я вижу призраков и фантомов, экипажи, огни и парады. Но никаких признаков Лары нет.
Я закрываю глаза и пытаюсь почувствовать, потянуть за её нить, то, что есть у всех промежуточников, но Завеса такая беспорядочная, такая хаотичная, я не могу думать из-за шума, не чувствую ничего, кроме паники, поэтому я выкрикиваю ее имя. Я кричу, пока это не привлекает внимание духов. Пока горстка призраков не начинает приближаться ко мне.
— Кэсс, — кричит Джейкоб, стоящий рядом со мной. — Её здесь нет.
Но она должна быть.
Не может же она…
Слезы застилают мне глаза, затуманивая зрение, пока площадь не превращается в сплошные расплывчатые очертания и оттенки серого, мир перестаёт быть четким.
Возьми себя в руки.
Моя камера. Каждый раз, когда я смотрела на Эмиссара через объектив, он казался чернильной массой, черной, как смоль лужей на фоне окружающего мира. Теперь я поднимаю камеру и смотрю сквозь нее, наводя фокус на объектив, когда осматриваю переполненную площадь, выискивая темноту, тень на кадре, что-то, что находится не на своем месте.
Ничего, ничего… а потом я вижу его.
Экипаж без лошади.
Он черный, как ночь; черный, как пустота, и он пробивается прямо сквозь толпу, устремляясь прочь с площади.
И я знаю, что Лара в нем.
Она не ушла, пока нет.
Но я должна узнать, куда он направляется. Я бросаюсь вслед за экипажем, сталкиваясь с призраком. Он хмурится и толкает меня.
— Осторожней, девочка.
Я опускаю камеру, и площадь снова попадает в резкую фокусировку: бурлящая масса движения и духов, слишком многие устремляются ко мне. Джейкоб уводит меня от призраков, а я поднимаю камеру и меняю фокус, продолжая искать, искать. Но я уже потеряла карету из виду Мы возвращаемся в мир живых, переход такой резкий, что мне приходится на мгновение прислониться к стене, пока в глазах не прояснится. Сердце бешено колотится в груди, не только паники, но и от надежды.
Этот экипаж, должно быть, куда-то едет.
Я просто не знаю куда.
Я не знаю, сколько у меня времени.
Не знаю, не знаю, не знаю.
Но я знаю людей, которые знают.
Я срываюсь с места и бегу, квартал за кварталом, пока не останавливаюсь перед «Нитью и Костью». Я распахиваю дверь. Вернее, пытаюсь, но она крепко держится. Я толкаю еще раз, прежде чем замечаю, что на стекле табличка «ЗАКРЫТО».
Нет, нет, нет.
Я дергаю ручку. Я стучу в дверь. Но свет выключен, и никто не отвечает, и я не могу попасть в комнату для собраний и ко всем старым членам, пока меня не впустит кто-нибудь из членов Общества. Джейкоб всматривается сквозь стекло, затем отстраняется, качая головой.
— Здесь никого нет, — говорит он. — Кроме кота.
Этого не может быть. Не сейчас.
Мне нужно Общество.
— Кэссиди, — говорит он. — Мы ведь знаем, где один из них.
Конечно. Лукас Дюмон.
Официальный гид оккультурологов. И член Общества.
К тому времени, как мы возвращаемся в особняк ЛаЛори, я задыхаюсь, и меня подташнивает, жара выжигает легкие. Я втайне надеюсь, что мои родители и вся съемочная группа будут ждать нас на обочине, но еще и часа не прошло, а их на улице нет, а у меня нет времени. У Лары нет времени.
Я толкаю калитку, и ступаю под сводчатую нишу, и Вуаль предупреждающе приподнимается. Я вхожу в дверь, в затемненное фойе, а с другой стороны стонут и толкают меня, но ни моих родителей, ни съемочной группы, ни Лукаса нигде не видно. Я прислушиваюсь, пытаясь разобрать их голоса сквозь грохот в моей голове, и слышу шаги над головой. Я спешу по коридору, но в тот момент, когда моя нога ступает на лестницу, Завеса вздымается вокруг меня, неся с собой звон бокалов с шампанским и волну мучительного крика, высокого и протяжного, как свист чайника на плите. Волны гнева и горя захлестывают меня, когда Вуаль заставляет меня опуститься на четвереньки на ступеньках. Нет, нет, нет, думаю я, когда она проникает сквозь пол, тонкая серая Завеса туго обвивается вокруг моих запястий и тянет меня вниз. Джейкоб тянет меня обратно. Лёгкое давление его рук на мои плечи — единственное, что удерживает меня здесь, в мире живых.
— Не отпускай, — умоляю я, направляя всю свою энергию на другую сторону.
Он слегка дрожит от напряжения.
— Я держу тебя, — говорит он, прижимаясь так крепко, как только может призрак, когда я поднимаю глаза и вижу, как мама и папа спускаются по лестнице.
— Кэссиди? — спрашивает мама.
Не знаю, что они почувствовали или увидели здесь, но измеритель ЭМП в маминой руке выключен, а рот папы сжат в мрачную линию. Лукас плетется за ними вместе с Дженной и Аданом, камеры висят по бокам, лица вытянутые. Лукас смотрит на меня, хмуря брови, когда видит, что я одна, но вопрос задает именно папа:
— Где Лара?
Я проглатываю ком в горле, пытаясь сформулировать ложь.
— Она… со своей тётей.
Слова звучат слабо, голос срывается.
— Ты в порядке? — спрашивает мама и от этого вопроса у меня жжет глаза.
Я не могу заставить себя сказать «да», поэтому качаю головой и просто отвечаю:
— Плохо себя чувствую. Можно мне вернуться в отель?
Папа прижимает тыльную сторону ладони к моему лбу, а мама выглядит обеспокоенной. Прошло всего несколько дней с тех пор, как я упала в обморок в Париже.