Мой босс - палач

— С тобой я чувствую себя дурой, — охрип ее голос.

— Ты не дура, — улыбнулся. — Что-нибудь хочешь?

— Я не достаточно напилась, чтобы хотеть спать или есть, — нахмурилась она.

— Может, кофе?

— Тогда протрезвею.

— Это вряд ли, — направился я к барной стойке. Хотелось дать ей время понервничать и осознать, куда и зачем она пришла. — Может, чаю?

— Чай для отчаянных, — мотнула она головой.

— А кофе для дерзких? — усмехнулся, открывая шкафчик. Захотелось сделать ей что-то особенное.

— Ты снова это делаешь, — ее язык начал немного заплетаться, что означало — отогрелась и немного расслабилась.

— Что?

— Заставляешь чувствовать себя дурой.

Я оглянулся на сидящую за барной стойкой ведьму в плаще с плотно завязанным поясом. Длинные ноги скрещены так призывно, что до рези в паху захотелось их раздвинуть. Печать согласно нагрелась, но жрать плоть не спешила — вдруг договоримся. Бабочка потерла свою, запустив пальчики к груди.

— Только дурой? — направился к холодильнику.

К счастью, молоко заблудилось в нем недавно — оказалось вчерашним. Я уже вылил его в кастрюльку, когда она заговорила:

— Ты вызываешь жажду, — выдохнула хрипло. Я не слышал, как она подошла — невероятно для выпившей ведьмы. Обернувшись, наткнулся на ее внимательный нереальный взгляд. В сиреневых радужках, казалось, блестели какие-то неизвестные далекие созвездия, утаскивая за собой в глубокий космос. Удерживал на грешной земле только легкий запах алкоголя и табака. Ну и фиалки — лесные, упорно пробивающиеся сквозь едва оттаявшую землю.

29

— Это хорошо, — наклонился к ней, осторожно протягивая руку. Но она вдруг отшатнулась и захлопала глазами. А я рывком подхватил ее под бедра и усадил на стойку, раздвинув ноги и втискиваясь между ними. — Бежать некуда…

Цветочный запах усилился, смешиваясь с запахом кипящего молока и приготовленных специй — идеально. Она вошла в меня идеально. Грудь моей ведьмы взметнулась под плащом, и невыносимо захотелось узнать, насколько выполнила мои условия. Мало выпила — захотелось допоить… или обольстить уже, в конце концов!

— Расслабься, — притянул к себе за шею, — я не отпущу.

Она посмотрела мне в глаза, шумно сглотнула… и обхватила за шею, обвивая бедра ногами:

— Не буду разыгрывать опытную, ладно? — зашептала в губы.

— Что ж ты сегодня не промокла? — улыбнулся, касаясь ее губ своими.

— Я промокла. Тебя просто долго не было…

На этом я потянул пояс ее плаща, высвобождая еще больше фиалки, и запустил пальцы в слегка влажные волосы. Она тоже вызывала жажду, и я боялся наброситься, чтобы начать ее утолять. Только это оказалось сложней, чем надеялся. Первый поцелуй вышел голодным — я коснулся ее губ и прижал девчонку намертво к себе, не давая вздохнуть. Было плевать, что нет опыта — это только разжигало желание. Чувство собственника было незнакомо раньше, но этим телом я ни с кем не собирался делиться.

Плащ спал с ее голых плеч, и ведьма запрокинула голову, изгибая изящную шею. То, как она отдавалась — без дрожи и страха, создавало иллюзию порочности, и это сводило с ума еще больше. Я разворачивал ее, как свой персональный подарок — хрупкий и загадочный, а когда обертка спала, подхватил под бедра и понес в спальню. Кухня — не для первого раза. Да и в центре кровати она смотрелась куда более ранимой и испуганной, едва ли не сливаясь бледностью с простынями. Но я не собирался ее успокаивать, а она не питала иллюзий. Пялилась в потолок, тяжело дыша, пока я избавлялся от одежды и любовался ее телом — стройными крепкими ногами, плоским животом и маленькой упругой грудью, которую она даже не пыталась прикрыть.

— Часы оставь…

— Будешь засекать время? — усмехнулся, направляясь к ней.

— Мне нравятся твои руки… и часы, — выдохнула она и задрожала, когда коснулся ее ноги и повел вверх.

— Могу поцарапать…

— Ты — не можешь.

— Не хочу тебя пугать, — выдохнул я, склоняясь к ее животу, — но я зверски голоден… — Провел носом вдоль ложбинки, наслаждаясь ее дрожью, навстречу руке, скользящей по бедру. Бэрри напряглась и выгнулась в моих руках:

— Я тоже…

Ее всхлип показался самым потрясающим звуком, который я когда-либо слышал. Вид надменно блестящего циферблата между ее ног всегда теперь будет ассоциироваться с этой ночью — три минуты первого. И вот уже моя ведьма полноценно стонет, когда пальцы собирают влагу в ее горячей тесноте. Мокрая, обжигающая… моя… Я понятия не имел, что нужно девственницам, кроме осторожности, но и этого предложить не мог. В глазах потемнело, когда попытался заменить пальцы на член. Голодное желание выплеснулось в вены, ударило в голову и огрело руки, и Бэрри вскрикнула вместе с моим рывком в нее. Мы оба дышали, как загнанные звери, а я чувствовал, будто не трахал ее, а убивал. Каждое движение она встречала стоном боли и напряжения, будто горела подо мной в нашем огне, и ничего общего со страстью тот не имел.

Когда из ее глаз покатились слезы, я потянул ее за руки и усадил к себе на колени. Она зашипела, пытаясь соскочить, но я не позволил:

— Тш, — прижал к себе. — Успокойся… расслабься…

— Ты жжешься, Вернон, — просипела она.

— Потому что ты не отдаешься, — зарычал, запуская пальцы в ее волосы и оттягивая назад, чтобы видеть ее лицо. — Ты — моя, Бабочка, — горячо зашептал ей в мокрую шею и прижал ее бедра к своим. Она раскрыла рот, хватая воздух, а я насаживал ее на себя осторожно, но не жалея. — Согласна выйти за меня, Бэрри? — С ее губ сорвался невнятный стон, она обхватила меня за шею и прижалась лбом к моему. Губы искусаны до крови, взгляд пьяный и невменяемый, но щеки уже порозовели. — Не слышу, — и ускорил темп.

Первые эмоции удовольствия прошлись судорогой по нашим телам, и Бэрри впервые двинулась обратно сама, перенимая инициативу:

— Да, — прошептала.

— Не слышу, — и я толкнул ее снова на кровать. — Станешь моей?

— Да! — вскричала Бэрри, и я впился своими губами в ее, запечатывая договор.

Ведьма отвечала жарко, расплачиваясь за согласие с полной отдачей, и наша ночь, наконец, наполнилась правильными звуками — влажными шлепками, стоном удовольствия и лихорадочным дыханием обоих. Ее «да» было настоящим, а непорочная девочка оказалась такой же и в душе, полностью доверяясь злобной циничной твари в моем лице. Только я уже знал, что эта тварь будет скулить в ее ногах, обещая что угодно…

… Потому что я тоже сказал «да».

30

Я не знала, что это было…

Потерялась в нем безвозвратно, подчиняясь. Где-то в реальности я уже знала, что натворила что-то непоправимое. Инквизитору нельзя говорить «да», когда отдаешь себя всю, но я не смогла по-другому. И он — тоже.

С ним было не стыдно, а потом стало и не больно. О чем еще ведьме мечтать? Только о том, чтобы огонь не жег, принял как свою и стал частью. В наших домах нет огня… А теперь огонь есть во мне. И он творит там то, от чего краснеют щеки. Крадет воздух и подсовывает вместо него эйфорию, и та бьется внутри, заставляя развратно выгибаться, подставляя самое сокровенное чужим губам и взгляду, и нагло врет, что теперь это все — мое.

А я верю… и доверчиво дрожу от первого в жизни удовлетворения с мужчиной.

По телу гуляла сладкая истома, низ живота тянуло, но терпимо. Инквизитор оказался идеальным первым мужчиной, и хотелось забыть обо всем остальном хотя бы на сегодня.

— Бэрри… — От горячего шепота на ухо меня едва снова не скрутило, даже ноги сжались.

— Прекрати, — простонала я.

— Я только начал, — усмехнулся и подхватил на руки. — Пошли.

Иллюзия тоже была идеальна. Вернон внес меня в ванную и залез со мной в душ.