Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
– Я сейчас очень холодно с ним здороваюсь, – сказал Антропов. – Он очень подло повел себя в одной истории.
– А что такое? – одновременно спросили Отец и Друг.
– Да как же? Я вам не рассказывал?
– Нет.
– В прошлом году я лежу на пляже и читаю повесть Трифонова «Дом на набережной». Как раз он вылезает из моря и спрашивает: «Вы читаете Трифонова?» – «Да», – говорю. «Ну и как?» – «Не могу вам ничего пока сказать, я еще не дочитал». Ничего он тогда не сказал, а я пожалел о своей откровенности. И вскоре был какой-то пленум, и подходит ко мне Трифонов и говорит: «Юра, о какой интеллектуальной мафии вы говорили Семину?» Я опешил. Надо было как-то выкручиваться. «Я не знаком с Семиным, а потому я не мог ему говорить ничего подобного». Как-то встретились с Семиным, он бросился ко мне, а я холодно ему говорю: «Не могу вам руки подать, вы доносчик». –
Целуем.
16 мая 1978».
Примечание. На этом «расшифровка» «Записок», видимо, закончилась. Наступило время серьезной работы, на эту игру уже не было времени. А жаль. Много интересного осталось незафиксированным, хотя бы в такой форме. Здесь упоминаются «генералы», генерал-майор Петр Яковлевич Пастухов, фронтовик, орденоносец, и замечательная женщина Ольга Борисовна Власенко, директор завода, получила орден Ленина до войны, фронтовик, подполковник, получила тяжелейшее ранение в ходе фашистской танковой атаки, но в конце жизни стала писать книги, а Олег Михайлов, блестящий редактор, стал их править, отсюда в этих «Записках» автор чуть-чуть иронически относится к ее литературным занятиям. Вспоминаю прекрасный эпизод: я стал собирать деньги на издание книги «Михаил Булгаков» за свой счет; Ольга Борисовна позвонила мне и предложила свою тысячу. Книга «Михаил Булгаков» вышла в издательстве «Московский рабочий», но эта тысяча Ольги Борисовны и Петра Яковлевича незабываема.
Ивану Петелину из Коктебеля в Москву.
«Дорогой Ванюша! Здравствуй!
Получили мы твои два письма и очень радовались им. Особенно понравилась нам Ольга, как она скучает. Очень понравилось нам и твое «дачное» письмо. Правда, ты не очень-то был подробен в своих описаниях о том, как ты там провел время.
Меня интересует, как ты учишься, потому что от этого зависит твоя поездка в Коктебель. Алеша ждет тебя не дождется. Да и мне было бы радостно, если б ты все-таки приехал и посмотрел уже более взрослыми глазами на те места, где ты с четырех лет бывал постоянно.
С бассейном – недоразумение: никакого абонемента Раиса Ивановна нам не давала, она просто взяла деньги и сделала отметку в своей книжечке. Вот и все. Очень сожалею, что ты не смог закончить благополучно свой урок по плаванию.
Мы с Алешей читаем интересную книгу «Ласси возвращается домой». Эта книга рассказывает о дружбе английского мальчика Джо и колли Ласси. Интересно то, что колли так привыкла прибегать к школе в определенные часы, что, когда ее продали герцогу, она несколько раз убегала из клетки и точно к концу уроков снова появлялась у школы и ждала мальчика. А продали ее потому, что наступили трудные времена для родителей мальчика: закрыли шахту, где работал отец, не стало денег, и они продали ее за большие деньги.
Мальчик очень горевал, но ничего не поделаешь. Трудные времена есть трудные времена...
Пиши нам побольше, а ошибок делай поменьше. Будь внимательней, мой мальчик.
Шлем тебе наш коктебельский привет и целуем. Поцелуй бабу Таню и передай ей, что у нас все хорошо.
И маму поцелуй... Папа и Алеша, который сейчас где-то бегает около ручья, который они с Антошкой называют рекой.
8 мая 1978».
«Киев
31.12.78.
Дорогой Виктор Васильевич!
В ночь под Новый год (с которым поздравляю Вашу дружную семью) пришло мне желание написать свое читательское мнение о Вашей книге «А. Толстой». Еще в Коктебеле я просмотрел сигнальный, а получив авторский подарок, «с чувством, толком и расстановкой» внимательно прочел за несколько сеансов, потому что хотелось растянуть удовольствие от чтения Вашего труда. Читал с увлечением, как роман, и обогащался за счет огромного жизненного материала о советском Классике, собранного и изученного Вами. Проделан большой труд, за что каждый скажет Вам спасибо. Это мое искреннее мнение, потому что я все творчество Ал. Николаевича (художественное) хорошо знаю, критику меньше, оно было разбросано в какой-то мере, а Вы сейчас создали полный портрет этого замечательного человека. Я лично раза два его видел в Западной Украине 1939 – 1940 гг. и только (во Львове). Во-первых, Вы сразу взяли быка за рога (читателя) в «Прологе» судебным делом отца-графа с Бостромами – уже пробудили внимание, а
дальше в хронологическом порядке год за годом раскрыли жизнь своего героя – тоже увлекательно, детали быта, семейную и общественную жизнь писателя, его творческие планы и их выполнение или срыв задуманного.Колоссальное трудолюбие, огромная память и воображение А.Н. Толстого, интереснейшие встречи с выдающимися людьми – все это подкупает читателя книги, честной, добросовестной, внимательной, анализирующей труды писателя.
Хочу отметить правдивость и достоверность изложенного, ведь все факты подтверждены Вами в сносках, в библиографии. Вы правильно отмечаете, Виктор Васильевич, характер творчества А. Н.: ничего лишнего ни в композиции, ни в языке, художественная точность и минимум средств, меньше описаний, а больше диалогов, ярких характеристик, занимательность сюжета: из Вашей книги, как живой, встает фигура «графа», его привычки «провел рукой по лицу, словно умылся (жест усталости), проверял на слух написанное», его остроумие, веселость, умение рассказать. Ну и характер писателя Вами раскрыт, дан полный анализ лучших вещей: «Петр I», «Хождение по мукам», его пьесы («Заговор императрицы» мне удалось увидеть в свое время).
Вы описываете пребывание А. Т. во Франции, Англии и др. странах, словно сами были там, очень достоверно. Портреты эмигрантов, отношение к ним Толстого. В меру подаете пейзаж, лирику, удачно беллетризуете свой рассказ о писателе. Вы, Виктор, показали Толстого как живого человека с его минусами и плюсами, избежав «хрестоматийного глянца», что не все критикам удается. Живо показана литерат. жизнь 20 – 30-х годов, роль РАППа (негативная, конечно) и др. лит. организаций. Прекрасно работал Толстой как военный публицист, роль его статей («Родина» и др.) в то время была огромна, мобилизующа.
Простите, Виктор, за разбросанность моих суждений, всего не скажешь – при встрече весной в Коктебеле дополню, я просто передал свое свежее впечатление от книги Вашей, с чем поздравляю искренне. Вы безусловно обогатили серию «ЖЗЛ». Рад Вашему успеху.
С Новым годом, Виктор, Вас поздравляю, Галину Ивановну и тройку детворы. Счастья семейного и здоровья всем желаю. Ваш Микола Шеремет. Горячий новогодний привет Олегу и Пастуховым».
Из Минска в Москву.
«Дорогой Виктор Васильевич!
Спасибо за хлопоты о моем расхристанном и в кучу еще не собранном романе. Хотя я и не читал рецензию (по легкомыслию моих редакторов), но вполне вам доверяю. Я постараюсь где-то в феврале – марте приехать в Москву и еще раз обговорить вопрос о переиздании, попробую и с Шундиком встретиться. Тогда уж и к вам загляну, извините.
А сейчас мне больше о Толстом хочется сказать. Для меня книга как раз не остыла, я ведь тугодум. Что мне, прежде всего, нравится? Это ваше проникновение в творческую лабораторию писателя, проще говоря, умение влезть в его шкуру. Вы чаще всего не рассказываете, а показываете, сопереживаете. Не преувеличивая, я во многом заново открыл для себя А. Толстого, хотя и прежде читал его всего и люблю. Мы сознательно или бессознательно «выпрямили» графа и сделали его носителем голых идей, но граф был противоречивый и широкий человек. Очень хорошо прослеживается развитие взгляда на Петра – от первых подступов к теме до вершины творчества, к роману. То же и в отношении Грозного – взгляд в развитии, не постулат. И сближение этих рано надорвавшихся людей – тоже правомерно. Литературные манекены не могли ворочать такими российскими глыбами. Петр да Грозный... да и Сталин в этой связи проглядывает. О творческой истории «Хлеба», об «ограничении» ранее широкой темы, вы тактично написали – конечно, уже в то время за спиной Толстого грозными тенями стояли Грозный и Петр.
Тема России спора не вызывает, здесь я просто единодушен с вами. Но для меня открылось много нового материала – кто есть кто. Атаки на Толстого (как и на Горького) ведь отсюда идут. Конечно, Бунин прав, уйдя после стихов Эренбурга. Хорошо, что вы не скрываете: в окружении графа частенько бывали люди, которых он, в общем-то, не любил, но которых по российской доброте своей терпел. Пройти сквозь такие грязные дебри, ничуть не запятнавшись, невозможно. Счастье графа не в том, что на нем не было никаких пятен, а в том, что он умел сдирать их с себя железной щеткой. Эту мысль вашей книги я близко к сердцу принял. Все, что касается революции и эмиграции, особенно революции, подано у вас с жестокой убедительностью. Понятно, что такая же самая жестокость не помешала бы при описании предвоенных, «ежовых» лет, но требовать этого сейчас просто невозможно.