Моя Америка
Шрифт:
Я сходил на рентген и уселся на жесткую деревянную скамью ждать результатов. Ждать надо было десять часов, но это было лучше, чем выходить на мороз. Перед восходом солнца я наконец получил ответ. У меня не обнаружили ни воспаления легких, ни туберкулеза. Я умолял сестру помочь мне остаться в больнице, но вместо этого получил горсть таблеток от головной боли и билет на метро.
Спотыкаясь, вышел в ледяное зимнее утро, держа путь к ближайшей станции, но по дороге был остановлен двумя полицейскими, которые заподозрили во мне наркомана. Я показал им билет на метро и рентгеновский снимок, и тогда они меня отпустили.
Каким-то образом мне удалось спуститься в метро и
Младший врач — филиппинец рассказал мне то, что я уже знал: у «постороннего» пациента должно быть воспаление легких или туберкулез, чтобы ему оказали здесь медицинскую помощь. Меня вновь подвергли рентгеновскому обследованию, но я готов был на любые процедуры в помещении с теплой батареей, лишь бы не находиться в ледяном погребе, в который превратилась моя комната в отеле. Младший врач в нарушение правил сделал мне укол пенициллина и дал несколько таблеток снотворного, а также разрешил мне поспать эти десять часов на кушетке, предназначенной для осмотра поступающих больных.
Неделю спустя я получил несколько писем. Это были счета из обеих больниц в общей сложности более чем на сотню долларов за пенициллин, рентген, машину «Скорой помощи» и таблетки от головной боли.
В Нью-Йорке началась весна, и я переселился и другой дешевый отель на 99-й улице. Он был полон кричащих малышей, незамужних матерей, мойщиков посуды, домашней прислуги, бывших заключенных, шоферов и швейцаров. Тут же за углом жили миллионеры и кинозвезды в своих роскошных домах с восточными коврами и хрустальными люстрами. Перед каждым входом стоял охранник в форме с автоматическим револьвером, спрятанным под симпатичным мундиром. Каждый лифт, коридор и вход находился под наблюдением телекамер.
Частенько я сидел и смотрел из своего окна на счастливые белые лица за ломящимися от яств столами в квартале богачей. Я был так близок к богатству, что мог видеть, что они ели на обед. Повернув взгляд в другую сторону, я видел четверых соседних голодных малышей с торчащими ребрами, как у детишек в Конго.
Меблировка в моей комнате была в точности такой же, как и в других сдававшихся внаем комнатах: неустойчивый стул, стол, двухконфорочная плита, сковородка и несколько столовых предметов. В стенах было так много крысиных нор и тараканов, что хозяин бесплатно выдавал постояльцам крысоловки и крысиный яд.
Через некоторое время я переехал в комнату в отеле «Гамильтон», вблизи Риверсайд-драйв — улицы с ухоженными домами без крыс и тараканов, сверкающими автомобилями и вычурно одетыми швейцарами, охранявшими частную собственность от тех, кто никогда не имел никакой собственности. В новом отеле большинство постояльцев имело работу. Мне удавалось некоторое время поработать чистильщиком обуви и носильщиком.
В Нью-Йорке есть две большие сети мастерских по ремонту обуви — «Драгос» и «Робертс». Они владеют множеством будок чистильщиков, рассыпанных по всему городу. Контора «Драгоса» — на 72-й улице, и, если прийти туда рано утром, можно подменить кого-нибудь заболевшего и не вышедшего на работу. Тот, кому повезло, получал красный халат и начинал трудиться — за шестьдесят часов в неделю он зарабатывал восемнадцать долларов плюс чаевые. Господи, как мы, негры,
корпели, чтобы получить немного дополнительных чаевых, ведь мы не имели ничего больше. Фирма запрещала организацию профсоюза, не предоставляла ни пособия по болезни, ни отпуска.Когда у «Драгоса» все будки были заняты, я пытал счастье у «Робертса». Там наймом чистильщиков занимался большой желтый негр, которого все звали Большой Джой. Он сам когда-то работал чистильщиком, но теперь выбился в надсмотрщики над рабами. Он снабжал нас зелеными халатами, и, как только появлялся на горизонте, мы должны были особо старательно чистить обувь клиентов длинными мягкими щетками и при этом улыбаться во весь наш белозубый рот. И конечно, нам следовало говорить «сэр» и кланяться независимо от того, получили мы на чай или нет.
Контора Большого Джоя помещалась на 34-й улице, и каждое утро около нее толкались отверженные чернокожие. Там я встречал безработных драматических актеров и танцоров, пьяниц и наркоманов, людей, настолько истощенных от голода, что они едва держались на ногах. На той же 34-й улице я познакомился с Товарным Вагоном и Кудрявым.
Товарный Вагон был наркоманом. Мы стояли с ним и ждали прихода Большого Джоя. Тот не появлялся, и Товарный Вагон все больше приходил в отчаяние. Вдруг он подтолкнул меня к большой черной машине, стоявшей у тротуара, и сказал:
— Прикрой меня, быстро!
Мгновенно он выхватил консервный нож, открыл дверцу и схватил с заднего сиденья охапку дорогой одежды.
— Теперь смываемся, — прошептал он.
Я трясся как осиновый лист, когда следовал за ним к ближайшему ростовщику. Среди бела дня мы вошли туда с одеждой на добрых 500 долларов, болтавшейся на вешалках.
Добыча была отличной: по 55 долларов на человека. Но после этого я сторонился Товарного Вагона как прокаженного. Ведь он вынудил меня на поступок, который мог стоить мне двух лет в каталажке, даже не спросив моего согласия. Мы остались целы только благодаря тому, что нас приняли за обыкновенных мальчиков на побегушках, которые доставляли одежду своим белым боссам.
Кудрявый был совсем другим человеком — светлокожим суперсутенером, галантным кавалером и крупным игроком. Я познакомился с ним в той же самой очереди чистильщиков обуви, и он рассказал, что разыскивался мафией в Ньюарке, которой задолжал 11 тысяч долларов. Он удрал оттуда и не отваживался показываться на улицах в Гарлеме, где его могли узнать, а чтобы заработать на пропитание, вынужден чистить ботинки.
Я взял его с собой на вокзал «Пенсильвания», чтобы научить притворяться носильщиком. Вокзал кишел всевозможными мошенниками, и нужно было каждую секунду быть начеку, чтобы не попасться им в лапы. Среди самых скверных были «сумочники». Они, смешавшись с толпой, стояли с безразличными лицами и пустой дорожной сумкой в руках, ожидая прибывающего поезда, и, когда состоятельный пассажир ставил свой багаж на перрон, чтобы поприветствовать встречавших, жулик устремлялся вперед и подменял сумки.
Некоторые изголодавшиеся парни использовали другой трюк. Все чернокожие носильщики на американских вокзалах носят красные фуражки. Если ты надел такую, остается лишь крикнуть:
— Джентльмены, кому на такси?
И всегда найдется какой-нибудь глупый пассажир, который решит, что ты отнесешь сумки и чемоданы в такси. Вместо этого они окажутся
у какого-нибудь неразборчивого ростовщика.
Мы с Кудрявым не стремились завладеть чужим имуществом, мы хотели честным трудом заработать Ина еду. Но на станции имелись официальные носильщики, у которых не разрешалось отбивать хлеб, поэтому приходилось подкупать полицейского.